ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ НЕЗАВИСИМОСТИ АБХАЗИИ СО СТОРОНЫ ГРУЗИИ И РЕГИОНАЛЬНАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Лейла ТАНИЯ | 17.04.2020 | 15:44

1. Новые акценты в грузино-абхазском политическом дискурсе

Исключение Республики Абхазии (РА) из процессов международного политического и экономического взаимодействия наряду с разрушительной грузино-абхазской войной  сегодня являются главным фактором, препятствующим процветанию этой демократической миролюбивой страны  с  древними традициями культуры и государственности. Дипломатические задачи Абхазии на современном этапе в некотором смысле значительно упрощаются тем, что на роль ее стратегического противника вот уже второе столетие может претендовать, при всей неоднозначности геополитического контекста,  только Грузия. Ясное понимание цели современной Грузии как стремление к обладанию историческим жизненным пространством абхазского народа  (с ним или без него) требует столь же ясной и прагматичной международной повестки Абхазии. Борьба разных идейных направлений в этом аспекте внутри абхазского общества в определенной степени нейтрализовала его наступательную стратегию, ранее приведшую к победе национально-освободительного движения и признанию независимости РА со стороны РФ. Расчеты абхазских участников грузино-абхазского неофициального диалога на смягчение официальной позиции Грузии вследствие прихода к власти представителей  грузинской либеральной среды в 2012 г., в частности, на «создание более открытой международной среды»[1] для абхазского общества, несмотря на приложенные в этом направлении  многолетние усилия официальной и «народной дипломатии»,  не оправдались – внешнее давление на РА и ее изоляция еще более усилились. В то же время либерально-компромиссные тренды в отношении Грузии в рамках официальной  и неофициальной дипломатии Абхазии стали преобладать, особенно, в период после 2011 г.  Грузинская же дипломатия продолжала активно использовать не только и не столько инструменты «мягкой силы», сколько преимущественно инструменты силовой дипломатии, в то время, как Абхазия сосредоточилась, главным образом,  на политике «мягкой силы» с соответствующим акцентированием идеи поиска компромисса и диалога.

Повестка Международных  Женевских дискуссий по безопасности и стабильности в Закавказье, начавшихся  после Операции по принуждению Грузии к миру в ходе грузино-югоосетинской войны 2008 г., вполне очевидно демонстрирует обозначенные тренды.  Как отметил зам. Министра Иностранных Дел РА Тужба, «говорить о каких-то серьезных достижениях и результатах пока не приходится. Основная проблема Женевских дискуссий, на мой взгляд, в том, что нет четкого определения формата и нет определения того, кто является сторонами конфликта и между кем должно быть принято устное заявление, а затем подписано соглашение о неприменении силы. Абхазская, югоосетинская и российская стороны исходят из того, что в 2008 году акт агрессии в отношении Южной Осетии совершила Грузия, а также планировала аналогичный акт в отношении Абхазии, именно эта страна несет на себе всю ответственность за последствия этих конфликтов. Мы исходим из того, что соглашение должно быть подписано между Грузией, Абхазией и Южной Осетией. Наши грузинские оппоненты при поддержке американских коллег пытаются переформатировать женевский процесс и придать ему российско-грузинский характер. Для нас, как и для российской стороны, это абсолютно неприемлемо – в этом заключается основная проблема того, что мы не можем продвинуться вперед в принятии совместного устного заявления".[2]

Вследствие  того, что Грузия фактически заблокировала соглашение о неприменении силы, абхазская сторона, как отмечал МИД РА, открыла «второй гуманитарный фронт»[3], сосредоточившись, главным образом, на гуманитарных вопросах. Однако на данный момент ни одна задача в рамках данного гуманитарного подхода РА не была  решена (деизоляция Абхазии, право на передвижение гражданам РА, признание  абхазских паспортов и документов, прямые международные культурные, спортивные  и экономические контакты, возвращение культурных ценностей и др.) во многом из-за того, что почти все эти вопросы увязаны с позицией Грузией, которая всегда препятствовала и  продолжает препятствовать абхазским инициативам на международном уровне, при этом оставляя абхазам один, не вызывающий доверия в абхазском обществе, шанс – перспективы внешних коммуникаций и развития только через «грузинское окно», что вполне вписывается в стратегию реинтеграции Абхазии в состав Грузии.

Между тем в Соглашении Медведева–Саркози важнейшими пунктами были как раз те, что связаны с обязательством неприменения силы и обсуждения путей обеспечения прочной безопасности Южной Осетии и Абхазии ( от 12 августа 2008 г.), а в дополнениях к Соглашению от 8 сентября 2008 г. речь уже шла также и о проблеме обеспечения безопасности и стабильности региона в целом.[4] Таким образом, достигнутые договоренности от 2008 г. позволяли Абхазии выступать на международном уровне с собственным видением роли Абхазии в обеспечении стабильности и устойчивого развития региона в условиях  полной российской поддержки ее независимого статуса в новой, сложившейся после признания РА в 2008 г., конфигурации региональной  безопасности.   Однако, вопреки ожиданиям вместо курса на максимальную международную легитимизацию независимого статуса РА и поднятия общей планки позиционирования Абхазии как полноценного регионального актора,  абхазская дипломатия сделала ставку на поиск новой основы для компромисса с Грузией.

В основу внешнеполитической стратегии РА на новом этапе после признания независимости была положена концепция «трансформации конфликта, не предполагающая предопределенного статусного решения, но, в то же время, требующая обращения к реальным потребностям людей и соблюдения их прав.Она также подразумевает необходимость «восстановить баланс в ассиметричных отношениях через процесс осознания, сопоставления, переговоров и развития», чего невозможно достичь в условиях неравноправности на переговорах, изоляции и стигматизации одной из сторон конфликта… представляется необходимым и официальному Сухуму, вместо игнорирования грузинского, или «конфликтного», вектора внешней политики, быть более инициативным в этом направлении».[5] Таким образом, было предложено сконцентрироваться на совместном решении проблем и потребностей людей по обе стороны конфликта, а также усилить линию на грузино-абхазские переговоры и двусторонний диалог, что фактически на практике означало  деактуализацию продвижения аргументации независимого политического статуса РА в двусторонних и международных форматах. Показательно, что еще до признания независимости РА экс-президент Багапш, комментируя так называемый План Штайнмайера, отмечал : «Вопрос статуса – он якобы отложен, но я считаю, что его не откладывать надо, а передвигать на первый план. Для нас это самое главное. У нас свой статус определен, и мы сделаем все для обретения нашей независимости».[6]

Кроме того, в рамках этой концепции в контексте ориентации на потребности простых людей для урегулирования конфликта предполагалось  и «решение некоторых ключевых вопросов (беженцы, реституция, имущественные права)».[7] Презентуя свое исследование в 2011 г. по АГТРК, его авторы Акаба Н. и Хинтба И. предложили, чтобы Абхазия выступила с инициативой компенсаций грузинским беженцам в обмен на их возвращение, в расчете на финансовые средства международных фондов.[8] Ранее предлагалось также, что  «для изыскания  средств внутри Абхазии, в принципе, можно было бы поднять  вопрос о национализации занятой во время и сразу же после войны дополнительной собственности, например, в рамках проводимой в Абхазии инвентаризации жилого фонда…Огосударствленная собственность может быть передана в специальный фонд, который путем  ее продажи получал бы средства для компенсационных выплат».[9]

Между тем, компенсации  не являются жестом благотворительности или доброй воли: компенсации наряду с реституциями являются формой международно-правовой ответственности государства-нарушителя международного права, т.е. виновной стороны в конфликте. Инициирование идеи компенсаций и даже готовность их платить из собственных средств фактически в данном контексте означает признание ответственности абхазской стороны  за якобы причиненный ущерб грузинским беженцам, что подразумевает и ее ответственность в широком смысле в грузино-абхазской войне. В международном праве ущерб, как и связанный с ним факт противоправности деяния,  является признаком и структурным элементом международного правонарушения.[10] На основе критерия общественной опасности Комиссия международного права ООН (Ст.19 Статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния, 2001 г.) определила две категории международных правонарушений: международное преступление (нарушающее международное право и предполагающее наличие вины в форме прямого умысла) и международный деликт (не являющееся международным преступлением). К числу международных преступлений, в частности, отнесены:

- тяжкое нарушение международных обязательств, имеющих основополагающее значение для обеспечения мира и безопасности ( агрессия);

- тяжкое нарушение международного обязательства в целях обеспечения права народов на самоопределение, в т.ч. насильственное сохранение колониального господства;

- тяжкое нарушение международного обязательства в целях защиты человеческой личности (геноцид, рабство, апартеид) и др.[11]

Вышеперечисленные тяжкие международные преступления, очевидно, были совершены Грузией в отношении Абхазии, что предполагает столь же очевидный режим ее международно-правовой ответственности, как репарационной, так и пенитенциарной. Последнее включает  такие формы нематериальной ответственности, как сатисфакции, санкции, применение вооруженной силы против государства-агрессора, оккупация или отторжение части территории государства-агрессора, ограничение суверенитета. К примеру, оккупация Германии в 1945 г. имела место не на основе права победителя, а на основе принципа международного права об ответственности государства-агрессора.[12]

Если в период до признания РФ трансформация конфликта как миротворческий подход была направлена на работу с международным и грузинским общественным мнением с целью популяризации политических позиций РА, то в новом варианте грузино-абхазской концепции  урегулирования была существенно понижена планка задач  - вместо продвижения аргументации односторонней ответственности Грузии за международные преступления, особенно, за системный геноцид, а также в аспекте позиционирования РА как регионального актора, практическим ориентиром так называемого «урегулирования»  был признан сугубо гуманитарный подход в связи с решением проблем и потребностей людей по обе стороны противостояния.

 В свете вышеизложенного краткого правового экскурса многие аспекты современной международной повестки Абхазии выглядят не вполне адекватными политическим вызовам со стороны Грузии, которой удалось убедить международное сообщество в своем статусе пострадавшей стороны и, соответственно, настаивать на реализации режима ответственности Абхазии как международного правонарушителя.  Факт того, что многонациональное государство и, в особенности, наиболее пострадавший  после длительного периода геноцида со стороны Грузии коренной абхазский этнос, было лишено поствоенной реабилитации и, более того, подвергнуто тяжелейшей блокаде и продолжающимся по сей день  санкциям, по-прежнему остается вне рамок актуальной международной повестки. В результате противоправных действий Грузии и ее международных покровителей Абхазия была выключена из формата равных конкурентных возможностей со всеми странами региона, прежде всего, в силу изоляции, отсутствия полноценной поствоенной реабилитации, включающей компенсацию материального ущерба и этнодемографического ущерба. Продолжающаяся политика фактического удушения абхазского народа, инициатором которой является Грузия, обусловливает чрезвычайную важность поиска эффективной внешнеполитической стратегии, которая могла бы обеспечить деизоляцию, поствоенную реабилитацию и полноценное развитие Абхазии в новых условиях стратегического партнерства с РФ. В этом контексте представляется, что «трансформация конфликта» как гуманитарный миротворческий подход абхазской стороны заложила определенную дипломатическую инерцию, которая в конечном счете не работала на международное признание Абхазии, а, вероятно, скорее коррелировала с так называемой грузинской «стратегией выжидания» («стратегическое терпение»). Грузинские же эксперты, в свою очередь, задавались вопросами о новых подходов в отношении РА : «Что может сделать в такой ситуации ( после 2008 г.  – Л.Т.)  Грузия в отношении Абхазии и Южной Осетии? Пока Россия сохраняет фактический контроль над ними, ответ прост: почти ничего. Грузия могла бы решить вопрос в одностороннем порядке, отказавшись от своего стремления восстановить территориальную целостность и де факто признав независимость этих двух регионов, что тихо рекомендуют сделать Тбилиси некоторые из его друзей.  Но внутри самой Грузии такой сценарий нереален: ни одно грузинское правительство не переживет подобного шага, даже если оно сочтет его разумным. Другой возможной альтернативой мог бы стать подход «стратегического выжидания». Это означало бы отложить на неопределенный срок решение проблемы двух отделившихся территорий в надежде на то, что региональный баланс сил постепенно изменится в пользу Грузии»[13]. Экс-министр и активист грузино-абхазского диалога  П. Закарейшвили, в частности, отмечал:  «Если мы вообще ничего не будем предлагать, тогда европейское сообщество будет вынуждено признать, что Грузия так и не смогла сделать никаких шагов навстречу абхазам и лет через 10-20 ЕС запустит процесс большей легитимации проекта «независимости Абхазии» уже на основе своих огромных ресурсов».[14]

Следует признать, что   грузинская  сторона все послевоенные годы изучала абхазское общество, его опасения, сильные и слабые стороны, выстраивала связи с элитами и в итоге  переформатировала свою политику также с позиций «трансформации конфликта» с тем, чтобы создать перед международным сообществом  впечатление успешного межэтнического диалога и высокой вероятности грузино-абхазского компромисса. Главный посыл Грузии к международному сообществу на новом этапе стал: «Не признавайте Абхазию, мы с ней договоримся», при этом используя результаты политики  «мягкой силы» в отношении абхазского гражданского общества и власти в качестве доказательства реалистичности этих ожиданий.

Сама идея грузино-абхазского компромисса по всей видимости была неким вынужденным маневром грузинской дипломатии в отсутствие возможностей решить конфликт военным путем, тем более, что по существу реальных опций для компромисса, выгодных Абхазии,  в принципе и не могло быть. Поэтому практически все уступки, сделанные в 90-е гг. и даже позже не принесли никаких выгод Абхазии.Более того, многие тезисы,  сформулированные абхазами в рамках многолетнего послевоенного поиска грузино-абхазского компромисса в разных форматах – официальном и неофициальном, как и отдельные совместные грузино-абхазские проекты, в итоге  не способствовали продвижению интересов Абхазии: Четырехстороннее соглашение о добровольном возвращении беженцев и перемещенных лиц (1994 г.), Протоколы о грузино-абхазском  урегулировании 1995-1997 гг., Конституционная модель Общего государства Абхазии и Грузии[15], тезис о возможности Общего государства, если Грузия станет привлекательной для абхазов[16], тезис о совместной ответственности абхазов и грузин в войне [17], абхазские идеи о компенсациях и реституциях грузинским  беженцам[18], абхазские оценки по поводу «признаков этнократии» в РА[19] и др.).

Абхазские же исследователи, ориентированные не на поиск грузино-абхазского компромисса, а, напротив,  на аргументацию его принципиальной невозможности с учетом соотношения рисков для конфликтующих сторон использовали известный подход западной конфликтологии к дефинициям конфликтов - на основе мотиваций коллективного поведения в них. В нем, в частности,  акцентировалось, что «…в другой «системе координат» существует различение конфликтов интересов и конфликтов идентичностей (или ценностей). В рамках этого подхода к  дефинициям предполагается, что необходимо «различать конфликты идентичностей от конфликтов, основанных прежде всего на интересах, потому что переговорные подходы к улаживанию споров, основанных на интересах, могут привести только к обострению конфликтов идентичностей. Традиционные подходы к переговорам и управлению конфликтами сосредоточиваются почти исключительно на интересах по поводу весьма ощутимых, практичных ресурсов, из-за которых и идет соперничество».[20]

На основе этой теории грузино-абхазский конфликт квалифицировался не только как этнополитический конфликт, но и как конфликт идентичностей,[21] что означало невозможность грузино-абхазского компромисса по политическому статусу и проблеме беженцев  в силу несопоставимости рисков для конфликтующих сторон (для абхазов - риск полного исчезновения как этноса):«конфликт идентичностей в особенности усиливался теорией Ингороква, служившей идеологической и образовательной базой грузинского общества не только в советский период, но и по настоящее время. В соответствии с этой концепцией, принятой на государственном уровне, абхазы, именуемые «апсуйцами», лишаются не только исторического права на свою территорию, но и права на собственный этноним, т.е. фактически права на идентичность как таковую. Абхазы считали, что грузинская этническая политика покушалась не только на политические и гражданские права абхазов, но и на их национальную идентичность. В условиях тоталитарного государства, когда единственной реально существовавшей формой социальной идентичности в противовес множеству других (мифических)  была этническая, попытки лишить население именно этой формы групповой поддержки вызывали крайне острую защитную реакцию. И тогда и сейчас абхазы «выживали», дистанцируясь и отчуждаясь не только в политическом, но и в этнокультурном плане…вглазах абхазов «весовые категории» независимости, несущей сущностный смысл базовой потребности, и территориальной целостности, выступающей скорее как категория интересов, несопоставимы»[22].

Однако сама ориентация формата двустороннего диалога на компромисс не позволяла вывести реалистичную формулу урегулирования, которая бы убедительно отрицала возможность воссоединения абхазов и грузин в рамках единого государства. Несмотря на то, что в западной конфликтологии распространено мнение, что самыми тяжелыми для урегулирования являются конфликты идентичностей (этнических, религиозных), которые, как правило, не разрешаются путем двустороннего политического компромисса (это показали, в частности, конфликты в бывшей Югославии и ее последующий распад по этническим линиям разделения некогда единого государства СФРЮ), эти подходы довольно часто вытеснялись из двустороннего грузино-абхазского процесса как, вероятно, не вполне соответствовавшие общему духу поиска компромисса, что произошло и с вышеприведенным исследованием о грузино-абхазском конфликте как конфликте национальных идентичностей.   

В правовом контексте в основе конфликтов идентичностей часто лежала политика геноцида или этноцида, в частности, в случае геноцида абхазов со стороны Грузии.Как отмечают российские и западные ученые, «романтическая» школа конфликтологии с ее установкой на разрешение конфликтов путем компромиссов и взаимного выигрыша сторон не стала повсеместной реальной практикой урегулирования конфликтов. В частности, отмечается «отход от четкой ориентации на переговоры как основной инструмент урегулирования этнических конфликтов …произошло заметное смещение акцентов: если в начале десятилетия (1990-е гг.- Л.Т.) переговоры рассматривались как неизбежный, безальтернативный способ решения или урегулирования конфликтов…, то в новейших исследованиях все чаще рассматривается проблема непереговорного окончания этнических конфликтов. Л.Крисберг выделяет шесть типов непереговорного окончания конфликтов. Первый тип – урегулирование, которое навязывается извне с определенной долей согласия между противниками. Второй – одна из сторон вынуждает другую сторону капитулировать. Третий – фундаментальное изменение одной или обеих сторон конфликта, делающее продолжение конфликта бессмысленным. Четвертый - «скрытый торг», когда одна из сторон предпринимает конструктивные действия в ответ на конструктивные действия другой стороны, до тех пор, пока не произойдет урегулирование ситуации. Пятый – когда одна из сторон, инициировавшая конфликт, отступает, встретив сильное сопротивление другой стороны, и прекращает преследование своей первоначальной цели, вследствие чего конфликт заканчивается. Шестой – одна из сторон конфликта оказывается исключенной из системы социального взаимодействия, находящейся под контролем победителя. В качестве примеров Крисберг приводит геноцид, этноцид, этнические чистки или иные способы исключения людей и их групп из социального взаимодействия…во многих случаях такой терминации конфликта его участники не признают, по крайней мере, открыто, что конфликт окончился. Тем не менее, нельзя не признать реализма основной идеи Крисберга о том, что непереговорное окончание конфликта – это также один из способов его окончания, причем без урегулирования, и такой исход этнических конфликтов – достаточно вероятный, хотя далеко не всегда оптимальный итог конфликтного взаимодействия»[23].

 Реализм выводов Крисберга о непереговорном окончании конфликтов хорошо иллюстрируется примером грузино-абхазского конфликта, в котором переговоры сторон при участии влиятельных посредников не дали никакого приемлемого для сторон результата.Таким образом, на протяжении многих лет и по сей день в абхазском дискурсе сохраняются два основных подхода в отношении Грузии. Первый предполагает, что компромиссы с Грузией возможны и в своей практической деятельности ориентирован больше на двусторонний грузино-абхазский формат и грузино-абхазскую повестку. Второй подход исходит из того, что компромисс с Грузией по ключевым вопросам (политический статус и беженцы) невозможен в силу особенной тяжести преступлений Грузии и в целом грузино-абхазского конфликта как конфликта национальных идентичностей, в связи с чем для Абхазии более эффективно работать с региональной повесткой, при этом используя в отношении Грузии более жесткую силовую дипломатию. Показательно, что уже в конце 90-х гг. в абхазском обществе появились возражения против проектов двустороннего грузино-абхазского сотрудничества на неофициальном уровне (предлагалось усилить общекавказский региональный формат)[24], тем не менее двусторонний формат грузино-абхазского диалога все более активизировался, несмотря на его весьма сомнительные результаты для интересов РА.Более того, анализ теоретических и практических подходов  к грузино-абхазскому конфликту с точки зрения их результативности показывает, что в сравнении с дипломатией перманентного поиска двустороннего грузино-абхазского компромисса именно ставка на силу, как военную, так и в дипломатии привела Абхазию к военной победе над агрессором[25], а аргументы регионального характера – к международному признанию со стороны РФ и других членов ООН.

Спектр абхазских идей в рамках грузино-абхазского диалога действительно был довольно широким и весьма дискуссионным: они включали как аргументы конфликтологии, истории, так и права, геополитики. В частности, абхазские аналитики и МИД РА, разрабатывая региональную повестку, приводили аргументацию геополитической целесообразности международного признания Абхазии, в течение многих лет продвигали идею Абхазии как стратегического буфера в регионе в качестве фактора региональной стабильности. [26] Экс-министр ИД РА Шамба С.М. отмечал, что "Вступление Грузии в НАТО сильно изменит картину на всем Южном Кавказе - влияние России будет сильно подорвано в регионе…Вслед за Грузией в НАТО вступит Азербайджан, после чего это придется сделать и Армении… Таким образом, "весь Южный Кавказ будет потерян для России, и единственная возможность сохранить влияние в регионе - это признание Южной Осетии и Абхазии…В этом смысле Россия сегодня должна быстрее решить вопрос о признании Абхазии, которая может стать единственным буферным государством между Россией и НАТО в регионе».[27]

Эта аргументация была услышана в  РФ, поскольку само решение о признании Абхазии со стороны РФ во многом мотивировалось необходимостью создания военно-стратегического буфера в лице Абхазии между РФ и НАТО, о чем открыто было сказано Владимиром Путиным за полгода до признания РА на заседании совета  РФ-НАТО в Бухаресте. Как отмечалось в СМИ, "Владимир Путин сообщил коллегам, что Москва воспринимает приближение НАТО к российским границам как реальную угрозу интересам государства, и пообещал адекватные меры. Так, президент России намекнул, что если НАТО предоставит план действий по членству (ПДЧ) в НАТО Грузии, то Россия признает Абхазию и Южную Осетию, опираясь на косовский прецедент, и тем самым создастбуферную зону между силами НАТО и своими границами".[28]

 Эксперты отмечают, что буферное государство[29]по своей функциональной роли  может быть трех типов: «триммер, нейтрал, сателлит. Буферное государство первого типа обычно способно воздействовать на более сильных соседей, между которыми оно находится. Буфер–нейтрал старается оставаться «неприметным», у него нет активной внешней политики. Буфер-сателлит–это государство, внешнюю, (а часто и внутреннюю)политику которого контролирует другое, более сильное государство. Между указанными типами буферов нет резкой грани и часто, в течение относительно короткого исторического периода, государство-буфер может переходить из одного типа в другой. Изменение баланса сил в международной системе или регионе обычно создает буферные государства или меняет их функцию и тип».[30]В контексте указанных дефиниций, оценивая последовательную политику Абхазии после распада СССР по защите своей независимости, включая военное и дипломатическое сопротивление всем международным игрокам, что повлияло в итоге на общий геополитический и военно-стратегический баланс в регионе после признания РФ в 2008 г.,   вполне корректным было бы обозначение региональной роли РА как буферного государства, а именно буфера-триммера.

Для РФ как преемника СССР использование буферных государствв качестве  оборонительного рубежа является традиционным. Западные эксперты отмечают, что «впериод холодной войны Советский Союз позиционировал себя, создав глубокие буферы. Он держал Прибалтику, Белоруссию и Украину в качестве первой линии обороны. Его второй оборонительный эшелон состоял из Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии и Болгарии. Кроме того, советский буфер проходил в центре Германии на Северной германской равнине. Учитывая уроки истории, Советы считали необходимым создание такого глубокого буфера, насколько это возможно. И эта линия, фактически, исключала нападение на Советский Союз».[31]Нынешний Украинский кризис связывается также с «битвой» за так называемый украинский буфер между РФ и США.

В настоящее время  региональный статус Абхазии как военно-стратегического буфера в условиях усиливающейся конфронтации России и НАТО сохраняет свою актуальность в силу объективных геополитических реалий , что недавно отметил и посол РФ в РА Двинянин: "...Я не говорю уже о подписанных в 2008 году Договоре о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Россией и Абхазией и в 2014 году — Договоре о союзничестве и стратегическом партнерстве между странами. Эти документы заложили основу в том числе для защиты Абхазии от Грузии. Также в определенной степени эти договоры являются БУФЕРОМ между Россией с Абхазией и Грузией, которая, как известно, всеми правдами и неправдами стремится в НАТО".[32] 

Между тем геополитическая роль Абхазии как стратегического буфера представляет собой не только возможные военные риски, но и определенные возможности в контексте ее регионального позиционирования  -  при условии реализации активной, адекватной внешним вызовам, дипломатии, максимально использующей российские гарантии военной защиты как стратегического союзника, а также международно-правовую и геоэкономическую аргументацию с учетом скоординированных дипломатических  действий в рамках   российско-абхазского стратегического партнерства и в целом на международном уровне.

Накопленный за многие довоенные и послевоенные годы экспертно-дипломатический ресурс свидетельствует о том, что внешнеполитическая концепция РА, основанная на «трансформации конфликта без предопределенного статуса на основе потребностей людей» ( «второй гуманитарный фронт») означает  фактически шаг назад в концептуальном и политическом плане, к тому же подтверждаюший реалистичность новой грузинской «политики вовлечения» Абхазии и так называемых «мирных инициатив» Грузии, в частности, «Шаг к лучшему будущему». Целью новых грузинских «мирных инициатив» на фоне провала военной альтернативы решения абхазского вопроса было выстроить грузинскую аргументацию в соответствии с комментариями абхазских экспертов о более «привлекательной» Грузии как абхазском условии для гипотетически возможного будущего воссоединения и нейтрализовать на международном уровне главную абхазскую претензию к Грузии - продолжающийся системный геноцид коренного абхазского народа.

2. Политико-правовые дилеммы Абхазии

Международно-правовая база права Абхазии на самоопределение была разработана еще до начала войны в Постановлениях Парламента Абхазской АССР и в период абхазского национально-освободительного движения, в частности, в известных письмах протеста – Абхазских письмах 40-80 х гг. в адрес ЦК КПСС, а также в научных работах коллективов АБНИИ им.Гулиа (ныне АБИГИ), Абхазского государственного университета, общественных деятелей, экспертов.  К началу грузино-абхазской войны 1992-1993 гг. Грузия отменила все советские законы, включая и те, на основании которых Абхазия была насильственно присоединена к Грузии. С юридической точки зрения Грузия вышла из состава СССР без Абхазии.[33] Даже в составе Грузинской ССР Абхазия являлась государством, имеющим свою конституцию, высшие органы законодательной и исполнительной власти, территориальный суверенитет, что было закреплено в последних Конституциях Грузии и Абхазии 1978 г., регулировавших их отношения внутри ГССР. Поэтому вторжение грузинских войск на территорию Абхазии и совершенные на ее территории преступления квалифицировались как акт агрессии и геноцида против суверенного государства.[34]

Международное право за последние годы предоставило новые аргументы в пользу признания независимости РА. В частности, в современном перечне обязанностей государств особое место занимает  обязанность защищать, о которой говорится в пунктах 138 и 139 Итогового документа Всемирного саммита 2005 года, где было единогласно подтверждено, что «каждое государство обязано защищать свое население от геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности»… в тех случаях, когда государство «явно оказывается не в состоянии» защитить свое население от указанных четырех преступлений и нарушений, международное сообщество готово предпринять коллективные действия «своевременным и решительным образом», через Совет Безопасности и в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций».[35] Однако в отношении абхазского государства и его населения международное сообщество не только не выполнило обязательства по его защите, но и продолжает поддерживать по сути  продолжение политики геноцида со стороны Грузии.

Абхазия исторически обладала государственностью с YIII в. и осталась  государством, хоть и с урезанным суверенитетом,  в составе Грузии, что  в соответствии с вышеизложенным подразумевает и ее обязанность защищать свое население от геноцида, военных преступлений, этнических чисток и преступлений против человечности, с чем в полной мере оно столкнулось после неоднократных агрессий Грузии в период с 1992 до 2008 гг.  Особый статус абхазской автономии в составе Грузии был связан с ее историческими традициями государственности – в отличие от многих народов в составе СССР и в мире, не имевших исторического опыта полноценной государственности. Кроме того,  Абхазия обладает так называемым Историческим титулом - «одним из видов обоснования права владения территорией. В основе его лежит концепция uti possidetissiepossidetis. В переводе это выражение означает, «поскольку ты владел, постольку можешь владеть и сейчас» или «чем владеете, тем и владейте». При определении правомерности исторического титула решающими являются такие факторы, как «приобретение или освоение территории в прошлом», «давность владения», «молчаливое признание» и т.д.».[36] Очевидно, что Грузией целенаправленно осуществлялись комплексные действия по уничтожению абхазов как коренного народа на своей исконной исторической территории, пытаясь при этом подвести идеологическую базу под репрессивную политику: к примеру,  теории Сталинско-бериевского периода о том, что абхазы – это грузинские племена или о том, что нынешние абхазы - это не настоящие абхазы, а спустившиеся с гор иные племена, многочисленные фактологические  манипуляции с памятниками культуры и др. В конечном итоге сожжение в самом начале войны в 1992 г. грузинскими гвардейцами Абхазского государственного архива и Абхазского Института языка, литературы и истории вне какой бы то ни было военной необходимости также очевидно обнажили эту цель - уничтожение историко-архивных данных  и, соответственно,  историко-правовой аргументации Абхазии в части права на Исторический титул и принцип Континуитета. В Акте о государственной независимости РА (1999 г.) подчеркивается факт 1200-летней исторической государственности Абхазии, т.е. принцип правопродолжательства государства в международном праве - Континуитет, который подразумевает «непрерывность его существования как субъекта международного права даже в случае временного его исчезновения как социального организма»[37], в частности, во время аннексии или оккупации. Собственно, со времен Абхазского Царства YIII в., исторически подтвержденного факта[38], Абхазия действительно периодически подвергалась нашествиям, оккупациям и ограничениям своего суверенитета, а после поражения в Кавказской войне потеряла свой юридический суверенитет только в 1864 г. в результате  прямого введения ее в состав Российской империи. После распада Российской империи и недолгого периода независимости абхазская государственность вновь была аннексирована при советской диктатуре этнических грузин Сталина и Берия в 1931 г.- путем насильственного присоединения в качестве автономии к Грузии. Весь Советский период не утихали репрессии против абхазского народа и, соответственно, не утихала борьба абхазского народа за свои права и выход из состава Грузии. 

С распадом СССР  и Грузии Абхазия восстановила в соответствии с принципом Континуитета свою историческую государственность, что не позволяет рассматривать случай Абхазии как сецессию (отделение от материнского государства)  - в отличие, к примеру, от Косово и многих других стран, ныне членов ООН. Абхазия и Грузия всегда были разными государствами, с разным культурным кодом и коренным населением: в Абхазии – абхазским этносом, в Грузии – мегрело-картвельскими этническими группами. В результате национально-освободительной борьбы абхазского народа, распада СССР и грузино-абхазской войны Абхазия наконец восстановила свой исторический государственный суверенитет и независимость на основе  принципа Континуитета. Признание независимости  Абхазии со стороны ряда членов ООН, особенно,  члена Совбеза ООН России легитимировало Континуитет Абхазии, причем в контексте обеих теорий международного права о признании государств -  конститутивной и декларативной.

3. Абхазия и Косово: политико--правовые параллели и статус конфликтов

В настоящее время абхазская внешняя политика очень мало использует арсенал силовой дипломатии,  включая концептуальную аргументацию и практические меры.  Этот вывод становится особенно очевидным при сравнении дипломатической практики Косово и Абхазии. Выиграть войну, выстоять блокаду, осуществить Операцию по принуждению к миру грузинского агрессора, обвинить его в геноциде, получить признание РФ,ядерной державы и члена Совбеза ООН, и после всего этого вновь вернуться к теме неурегулированного конфликта, словно для абхазской политической и дипломатической  позиции эти события ничего не значили – все это выглядело редким прецедентом в практике войн с очевидным военно-дипломатическим поражением одной из сторон.

В результате определенного смещения акцентов во внешней политике РА в 2011-2016 гг. тезис о геноциде абхазского народа со стороны Грузии в рамках системной концепции практически не использовался в официальных заявлениях на международном уровне, хотя в последнее время он вновь стал иногда звучать, однако  также вне рамок вне рамок системной концепции.  С 2011 г.  Абхазия получила только одно признание ее независимости - от Сирии в 2018 г. , не вступила ни в одну международную организацию, не допускается к обсуждению в рамках ООН вопросов грузино-абхазских противоречий и подвергается жесточайшей международной изоляции. Косово же получило признание  более 100 государств,   входит в самые разные международные организации от МВФ до МОК и даже принимало участие в заседаниях Совета Безопасности ООН.[39] В условиях изоляции Абхазии Грузия стала активно распространять новую «версию» грузино-абхазской войны по поводу того, что не только в 2008 г., но и в 1993 г.  она якобы проиграла не маленькой Абхазии, а большой России, тем самым пытаясь переформатировать этнополитический грузино-абхазский конфликт в политический грузино-российский. Таким образом, общий международный фон очевидным образом стал демонстрировать вытеснение Абхазии из международной повестки даже как страны, победившей агрессора собственными силами в ходе реализации права на самооборону, не говоря уже о том, чтобы РА могла бы выступать в качестве полноценного субъекта международного права, а не все еще спорной территории Грузии в рамках неурегулированного конфликта.  В случае же военных напряжений между глобальными игроками – РФ  и НАТО (Грузии) расположение Абхазии как геополитического и военно-стратегического буфера между ними создает определенные риски для всего населения Абхазии и, в первую очередь, для сильно пострадавшего в прошлых войнах малочисленного коренного абхазского этноса, поскольку возможные вооруженные провокации со стороны Грузии будут происходить вероятнее всего на абхазской территории при том, что абхазы, как показывает прошлый опыт,  вряд ли  смогут обезопасить или вывезти за пределы страны женщин, детей и стариков.  Грузинский же «Закон об оккупированных территориях» (2010 г.) является по сути  политико-правовым обоснованием легитимации любых форм так называемой  «деоккупации» Абхазии (в том числе и путем военного реванша), возможность которой подтверждается, с одной стороны, нежеланием Грузии подписывать юридически обязывающий документ о неприменении силы в формате Женевских  Международных дискуссий по безопасности и стабильности в Закавказье, а с другой - активной милитаризацией  Грузии и ее сотрудничеством с НАТО.

Учитывая тот факт, что стабильность и предсказуемость региона является неким декларируемым консенсусным приоритетом для ООН, других международных и региональных организаций, представляется актуальным сравнительный анализ международных подходов при урегулировании вооруженных конфликтов, в частности, в Абхазии, Южной Осетии, Карабахе,  Косово,  Сирии, Украине. Даже при самом поверхностном взгляде очевиден тот факт, что, как правило,  на практике технические процедуры урегулирования не могут  надежно и эффективно работать до того, как реализуется решающее преимущество в военной силе, в том числе  с помощью внешнего военного вмешательства: практически во всех конфликтах неоднократно нарушались соглашения сторон о перемирии,  прекращении огня или неприменении силы. 

Другими словами, чаще всего в реальной политике именно необратимое военное поражение одной из сторон становится базовым условием для задействования адекватных механизмов поиска международного дипломатического консенсуса. При этом реальное пространство для дипломатического маневра и поиска компромиссов противостоящих сторон существенно различается в разных конфликтах. Если в отношении Украины международный инструментарий ( Минские Соглашения, Нормандский формат, формула Штайнмайера) все еще ориентирован на устойчивое прекращение военных действий и определение статуса спорных территорий, то в отношении Косово военный итог конфликта был предопределен бомбардировками Сербии со стороны  НАТО в 1999 г., что трактовалось Западом как Операция по принуждению к миру Югославии для защиты албанского населения от геноцида. Несмотря на то, что военная операция НАТО против Сербии не была санкционирована Советом Безопасности ООН, последовавший после нее международный механизм косовского урегулирования на уровне ООН привел в конечном итоге к признанию Косово в 2008 г., что явилось прецедентом и для признания Абхазии Россией. В 2010 г. Международный Суд ООН, являющийся главным судебным органом ООН, пришел к выводу о том, что декларация о провозглашении независимости Косово в целом не нарушает никаких международных актов или резолюций Совета Безопасности, в том числе положений резолюции 1244 и таким образом не противоречит нормам международного права.[40]

Показательна трактовка решения Международного Суда ООН  известным грузинским правоведом-международником Л.Алексидзе: «Заключение по Косово приняли по сложившейся там за последние два года ситуации, которая была результатом геноцида, и проводимой Сербией в отношении Косово политики, которой Белград грубо нарушил международное право... В принятом по Косово судебном заключении записано, что после того, как стало невозможно договориться с Сербией, и в Косово практически создалась гуманитарная катастрофа, в данном конкретном случае принятие акта независимости Косово не являлось нарушением международного права».[41]

В 2014 г. Администрация экс-президента США Обамы утверждала, что Косово было признано потому, что в ходе урегулирования «все остальные варианты были исчерпаны»[42]. Сходная аргументация озвучивалась и МИД РФ после Операции по принуждению к миру Грузии и признания независимости  РА и РЮО : «Прежде всего, хочу внести одно принципиальное уточнение : грузино-югооосетинского конфликта /как и грузино-абхазского/ больше не существует. Об этих конфликтах правомерно было говорить до августа 2008 года… конфликты в Грузии получили свое окончательное разрешение в возникновении двух новых независимых субъектов международного права - Республики Абхазия и Республики Южная Осетия. Сейчас представители этих республик на равных участвуют в Женевских дискуссиях по проблематике безопасности в Закавказье».[43]  МИД РФ последовательно акцентирует этот тезис в своих комментариях и пресс-релизах по итогам Женевских Консультаций по безопасности в Закавказье. Так, в Сообщении для СМИ МИД РФ вновь отмечает : «…Стороны реализуют совместные проекты в сфере охраны окружающей среды, передачи архивов, ирригации. Продолжается диалог по поиску пропавших без вести, ведется перезахоронение грузинских граждан, погибших в ходе бывшего грузино-абхазского конфликта».[44]

В 2017 г. исполняющий обязанности постпреда РФ при ООН Петр Ильичев. На закрытой встрече Совбеза ООН подчеркнул, что"Ситуация в Абхазии и Южной Осетии не является конфликтом, поэтому вряд ли Совету стоит отвлекать на это свое внимание. Нужно признать сложившиеся за последние 8 лет реалии. Вопрос о государственном суверенитете Абхазии и Южной Осетии, независимость которых Россия признала, не может становиться предметом обсуждений".[45]

В 2019 г. вновьзам. министра иностранных дел России Андрей Руденко заявил в Женеве, что для России«не существует конфликта, не существует оккупации…Мы называем это созданием в 2008 году двух новых независимых государств, которые подписали соглашение о сотрудничестве с Российской Федерацией, в том числе военном». [46]Интересно, что  в отличие от трактовок геополитических покровителей Косово и Абхазии, экс-президент Армении С.Саргсян непризнание независимости Карабаха трактовал как желание найти возможные компромиссные варианты для политического урегулирования: "Если бы Армения сегодня признала независимость Нагорного Карабаха, то это бы означало наш отказ от переговоров по урегулированию этого конфликта. Если мы признаем независимость Нагорного Карабаха, то о чем еще вести переговоры?».[47]

 Таким образом, ведущие международные акторы - США по Косово и РФ по Абхазии и РЮО оценивают текущую ситуацию  в обоих случаях как завершенный конфликт в связи с решением ключевого вопроса конфликта – политического статуса, а также с отсутствием реальных возможностей для компромисса по ключевым политико-правовым аспектам  конфликтов. Однако многие абхазские эксперты, политики и  МИД РА до сих пор используют термин «неурегулированный/незавершенный/замороженный конфликт»[48], что противоречит Меморандуму между Министерством иностранных дел Республики Абхазия и Министерством иностранных дел Российской Федерации о механизме реализации скоординированной внешней политики  (2015)[49], поскольку речь идет о принципиальной позиции по оценке нынешнего статуса конфликта, которая, собственно, и должна предопределять базовую аргументацию и ,соответственно, на ее основе  скоординированную дипломатию РА и РФ как стратегических союзников.

4. Институт гражданства РА и беженцы

В случае с Абхазией не только вопрос политического статуса получил свое окончательное политико-правовое завершение, но и так называемый вопрос грузинских беженцев.  Международное сообщество, принимая с 2008 г. ежегодные резолюции Генеральной Ассамблеи ООН о возвращении грузинских беженцев в Абхазию,  совершенно не учитывает отличительную специфику этого вопроса в РА: большинство из них являлось относительно недавними переселенцами из внутренних районов Грузии, что хорошо видно из данных переписи с 1886  по 1989 гг.:   общая численность абхазов с 1886 года (59,0 тыс. чел.) по 1959 год (61,2 тыс. чел.), т.е. более чем за 70 лет, практически не увеличилась. В то же время за этот же период  вследствие  этнодемографической экспансии грузин  и ассимиляции  абхазов Галского района грузинское население выросло от 4 тыс. человек  до 158 тыс. Со времен руководства СССР этническими грузинами Сталиным и Берия и вплоть до грузино-абхазской войны идея полного растворения коренного абхазского этноса в среде грузин-переселенцев стала осуществляться с особым  размахом, и  к началу войны 1992 г. количество грузин достигло уже 240 тыс.человек [50]( вместе с мегрелами и сванами, которые, что показательно,  перестали фиксироваться в переписях как отдельные этнические группы со сталинско-бериевского периода). С абхазской точки зрения изначально принудительный характер и темпы переселения грузин в Абхазскую АССР позволяют считать грузинских беженцев репатриантами, вернувшимися на свою историческую родину в Грузию, в то время, как сами абхазы до сих пор не могут вернуть значимое количество  абхазских беженцев, вынужденно покинувших свою родину в результате Кавказской войны в Х1Х в.

Собственно, сама идея заселения опустевших абхазских территорий после массового вынужденного переселения абхазов в Турцию и другие страны зародилась в грузинских националистических кругах еще в конце 19 в, о чем свидетельствует программная работа Я. Гогебашвили «Кем заселить Абхазию?» (1887 г.). Однако особенно интенсивно эта программа начала осуществляться Сталиным и Берия и столь же активно продолжалась вплоть до распада СССР в 1991 г., что вызывало массовое недовольство и протесты абхазского коренного этноса.

Как отмечается во многих правовых актах советского и постсоветского периодов, «…в нарушение существовавших законов у абхазских сел отбирались земельные участки, куда и заселяли не по своей воле привезенных из разных регионов Грузии крестьян…География и структура расселения грузинских колхозных специальных поселений в районах проживания преимущественно с абхазским населением (Очамчырский, Гудаутский и Гагрский районы), в частности, высокая степень компактности, мононациональность, расположение их между и внутри абхазских сел, вдоль магистральных путей и т.д., при мирном развитии событий имели этноэрозирующую функцию, а в случае оказания сопротивления со стороны абхазов к ассимиляционным действиям грузин – военно-стратегическую».[51]

Типичная мотивация этнодемографической экспансии Грузии в абхазской автономии выглядела следующим образом: к примеру, несмотря на очередное недавнее протестное выступление абхазской интеллигенции в 1978 г., буквально через пару месяцев в центральной  грузинской прессе вновь сообщалось, что в ближайшее время в целях развития Гагра- Ауадхарского курорта будет переселено еще несколько десятков тысяч грузин из Кутаисского экономического района. На основании Постановления Правительства  ГССР «Основные положения схемы районной планировки Абхазской АССР» в 1980 г. в различные районы Абхазии должны были переселить еще 60 тыс. человек, к 1990 г.  – 160 тыс., а к 2000 г. – 250 тыс. грузин».[52]

Миграционная   политика Грузии наряду с этнической дискриминацией очевидно ориентировалась на фактически полноое растворению коренного абхазского народа в массовом потоке грузинских мигрантов. Последние довольно быстро «встроились» в общую политику репрессий против коренного народа – почти все руководящие должности занимались ими, абхазы же не допускались на руководящие позиции, закрывались абхазские школы, запрещалось говорить на абхазском языке, отрицалось само понятие самобытной абхазской этнокультурной идентичности, а так называемый большой сталинско-бериевский террор в Абхазии, в отличие от многих регионов СССР, носил не только политический, но, главным образом, этнически мотивированный характер. Была расстреляна практически вся абхазская национальная элита,  которая пострадала непропорционально сильно по сравнению с другими этническими группами Грузии, столь же сильно пострадало и абхазское крестьянство.[53] Протестное движение абхазского народа в ответ на насильственное включение Абхазии в качестве автономии в состав Грузии и фактическое уничтожение коренного этноса носило национально-освободительный характер, выражаясь в обращениях и открытых письмах абхазской интеллигенции, многотысячных народных сходах практически каждое десятилетие вплоть до распада СССР, несмотря на репрессии властей. 

Грузинские переселенцы 30-80–х гг. ХХ в.  активно содействовали или непосредственно участвовали в карательных и военных действиях не только против абхазов, но и против всего негрузинского населения на территории Абхазии в период грузино-абхазской войны 1992-1993 гг.[54] Так, были депортированы почти все греки и евреи из оккупированной грузинскими войсками территории, а остававшиеся в зоне оккупации абхазы, русские и армяне подвергались пыткам, преследованиям и убийствам с особой жестокостью. Тем не мене, уже после военной победы Абхазии  первый президент В.Ардзинба,  характеризуя вынужденное подписание соглашения о возвращении грузинских беженцев в Абхазию (1994 г.)[55],  отмечал:«Для начала мы взяли в виде исключения Гальский район... Но, тем не менее, и в Гальском районе мы будем продолжать выявлять тех людей, которые воевали против Абхазского государства, и они должны понести соответствующее наказание». [56]

В связи с чрезвычайно высоким уровнем конфронтационности грузинского и абхазского коллективного общественного сознания и риском возобновления конфликта в случае массового возвращения грузин, абхазские эксперты провели сравнительный анализ общественного мнения  в 1994 г. среди уже вернувшихся грузинских беженцев и негрузинского населения.  Если в начале исследования Галский район был практически не заселенным, то к моменту его публикации в 1995 г. вернулось, как отмечалось ООН, уже порядка 40 тыс. беженцев, однако зарегистрировано было всего около 300 чел. В исследовании, в частности, отмечалось,что имеются «серьезные противоречия в установках и представлениях опрошенного населения и вернувшихся беженцев по ряду важнейших проблем - отношение к государственному статусу Абхазии и гражданская лояльность (в условиях все еще существующего противостояния Абхазии и Грузии), перспективы абхазо-грузинских отношений, ответственность за участие в войне, уроки войны». Требования Грузии и ее международных покровителей о скорейшем массовом возвращении беженцев на всю территорию Абхазии были опровергнуты результатами опроса, в котором, в частности, констатировалось, что  «количественный подход к проблеме беженцев, с учетом состояния их менталитета, чреват возобновлением конфликта как с местным населением (не только абхазским), так и с государственными структурами (в частности, в ходе привлечения к ответственности "виновных" беженцев, не согласных с этим)». Рекомендация для международных структур, настаивавших на ускоренном  графике возвращения, была противоположной и состояла в том, что «возвращение беженцев даже в случае политической урегулированности конфликта необходимо осуществлять продуманно и поэтапно, с учетом позитивных сдвигов, которые должны произойти в массовом сознании как грузин, так и абхазов».[57]Этот вывод  подразумевал два предварительных условия для возвращения беженцев даже в Галский район: 1 – политическое урегулирование конфликта, и 2 – нейтрализация собственно этнической конфронтации между двумя конфликтующими этносами.

По сути это была своего рода «формула невозвращения», поскольку речь шла о возвращении,  растянутом по времени  на неопределенно длительный период - до окончательного урегулирования конфликта и при условии нейтрализации собственно межэтнической конфронтации в массовом сознании грузин и абхазов. Именно по такой формуле  решалась проблема  беженцев в большинстве этнических конфликтов, в которых беженцы фактически не были возвращены  в силу объективных реалий сохранявшегося межэтнического противостояния, как, к примеру, палестинские беженцы в Израиле или сербские беженцы в Косово. Позднее на основе балканского опыта эксперты УВКБ ООН отмечали, что «политическое урегулирование является предпосылкой для того, чтобы право на безопасное и достойное возвращение было реализовано. Как правило, мирное соглашение должно быть достигнуто до того, как УВКБ обеспечит организованное возвращение перемещенных лиц. Как показывает опыт БиГ, даже в этом случае массовое возвращение не становится автоматическим».[58] Более того, «совершенно ясно, что подписания мирного соглашения совершенно недостаточно…Принципиально важным является создание процесса для примирения и устранения несправедливостей, совершенных в ходе конфликта, ответственности за эти несправедливости в прошлом, лежащих в основе конфликта. Боснии и Герцеговине…все еще предстоит пройти долгий путь, прежде чем состоится реальное примирение и появится доверие между общинами».[59]

Однако  в Абхазии формула растянутого по времени поэтапного возвращения беженцев, к тому же возможного только после политического урегулирования конфликта и только для непричастных к поддержке агрессора в любой форме  ( т.е. по сути «формула невозвращения»), не говоря уже об ответственности грузинского агрессора, не сработала. Эксперты признают важность учета количественных пропорций ранее конфликтовавших между собой беженцев и коренного этноса. Так, по словам экс-министра Иностранных Дел РА Шамба С.М., «гуманитарная составляющая переговоров предполагает обсуждение вопроса возвращения беженцев. Я считаю, что за эти годы успех нашей дипломатии заключается в том, что мы не дали возможности это осуществить, потому что это никак не соответствует нашим интересам, и здесь нашей дипломатии в то время и сейчас удается отстаивать национальные интересы".[60]

Это мнение перекликается с оценками хорватских исследователей, которые также отмечали: «хотя изменения в национальном/этническом составе Хорватии были значительными, хорваты всегда численно были в большинстве в течение последнего периода истории, и даже, если гипотетически представить возвращение всех сербских беженцев, то это не привело бы к изменению ситуации. Важно учитывать этот момент, поскольку он означает, что возвращение сербских беженцев не угрожает общему национальному  характеру  Республики Хорватия».[61]

Тем не менее, именно количественные показатели вернувшихся грузинских беженцев свидетельствуют о том, что этот важный принцип учета абхазских национальных интересов в конечном итоге не был соблюден в Абхазии: в 90-е гг. в полностью опустевший после войны приграничный Галский район было осуществлено фактически МАССОВОЕ возвращение грузинских беженцев,  беспрецедентное  по соотношению их численности к численности коренного абхазского этноса, с которым они состояли в межэтническом конфликте. Грузинские беженцы покидали Абхазию дважды – оба раза после военных вторжений Грузии и ответной реакции абхазских  вооруженных сил (в 1993 г. и в 1999 г.), причем, абхазская сторона не только не препятствовала процессу возвращения, но в одностороннем порядке его инициировала в 1999 г. По экспертным оценкам  общее количество вернувшихся грузинских беженцев не менее 70 000 чел.[62](при численности коренного населения на сегодня в 122 тыс.человек) , однако это количество вернувшихся беженцев до сих пор не было официально зарегистрировано УВКБ.

Для сравнения во внутренние районы Косово с почти двухмиллионным албанским населением вернулось 5 семей сербов[63], а четырехмиллионная Грузия, несмотря на ее международные обязательства по репатриации порядка 300 000 турок-месхетинцев[64], депортированных Сталиным и не воевавших с грузинами,  вернула всего 267 человек.[65]В  Балканских конфликтах 90-х гг. беженцы регистрировались, и приводились различные цифры вернувшихся беженцев, однако, весьма вероятно, что не вполне достоверные и поэтому оспариваемые, в частности, Сербией. По данным УВКБ ООН, опубликованным в 2008 г., 125 000 сербов были зарегистрированы как вернувшиеся в Хорватию, из которых 55 000 остались жить на постоянной основе. Исследование ООН также показало, что от 44 до 50 %  сербских беженцев, зарегистрированных как вернувшиеся в Хорватию, на самом деле не проживали в Хорватии на постоянной основе, приезжали туда за компенсациями или по иным делам и продолжали жить в странах, где нашли свое убежище – в Сербии или ряде других.[66]Более того, данные переписей населения Хорватии в 1991 г. (до войны) и после войны показывают, что на самом деле весьма сомнительно, чтобы кто-либо из сербских беженцев остался в итоге в Хорватии.  Сомнения в достоверности международной статистики по беженцам усиливаются и в связи с тем, что реально  вернувшиеся грузинские беженцы в Абхазию, как и беженцы других национальностей,  не были зарегистрированы международными институтами официально и до сих пор числятся в грузинских списках беженцев. 

Так, по данным переписей до войны в 1991 г. в Хорватии проживало 581 663 сербов, перепись беженцев и перемещённых лиц, проведённая в 1996 году ( сразу после войны), зафиксировала на территории Сербии в рамках Союзной Республики Югославия 330 123 беженца с территории Хорватии. Таким образом, в самой Хорватии после войны оставалось и не выезжало за ее пределы порядка 250 000 сербов. Послевоенные переписи  показали в 2001 г. наличие 201 631 сербов, в 2011 г. -  186  633 сербов.Данные этих переписей демонстрируют, что вопреки утверждениям международных организаций, сербские беженцы не только не вернулись, но к 2011 г. отток сербов из Хорватии продолжился. Если бы количество вернувшихся сербов действительно составляло 55 000 чел., то перепись 2011 г. должна была бы зафиксировать порядка 300 000 сербов в Хорватии вместо 186 633 в реальности. При этом, Сербия, в отличие от Грузии, подготовила реальную программу интеграции сербских беженцев, поскольку большинство сербов не хотели возвращаться в регионы, где их этническая группа не доминировала этнически, в первую очередь, из-за угроз безопасности. В Косово, к примеру, до сих пор периодически происходят столкновения между албанцами и сербами.[67]

Эксперты отмечают, что«фактически в сегодняшней Боснии и Герцеговине и Республика Сербская, и обе части боснийско-хорватской федерации – Федерации БиГ стали национально однородными. Сразу после войны в Республике Сербской представителей несербской национальности оставалось не более 10%. Бошняки на контролируемых ими землях составляли 80–85% населения. И, наконец, в хорватской части Федерации проживало около 98% хорватов. И такое соотношение между тремя боснийскими этническими общинами в целом сохранилось… Центр по демографическим и общественным исследованиям в Зворнике полагает, что в Федерации Боснии и Герцеговины осталось менее 4% сербского населения. К такому выводу он пришел, анализируя результаты местных выборов в этом государстве в 2008 г. Причем многократные опросы, проходившие уже в дейтонской Боснии, подтверждали нежелание большинства сербов жить в единой Боснии и Герцеговине. Аналогичным было и желание (или нежелание) хорватов. И даже бошняки, позиционируя себя как «титульная нация», выступают лишь за целостность территории Боснии и Герцеговины, но совсем не озабочены сохранением на этой территории сербского или хорватского населения».[68]

С другой стороны, согласно проведенным опросам, только 5% из беженцев или вынужденных переселенцев хотели бы вернуться в места прежнего проживания, поэтому в результате этнических конфликтов «везде на постюгославском пространстве во время череды войн и их урегулирования четко прослеживалась одна тенденция – тенденция к моноэтничности, сколько бы ни говорили об обратном, о мультиэтничности и мультикультурности, многочисленные западные посредники. Похожая ситуация наблюдается и в других странах Юго-Восточной Европы. Так, в Болгарии болгары составляют сегодня 85,3% населения, в Румынии румын еще больше – 89,5%, а в Албании албанцев вообще 95%. То же самое можно сказать и про центральноевропейские страны: в Венгрии – 98% венгров, в Польше – 97% поляков, в Чехии – 94,4% чехов, в Словакии – 85,7% словаков. Иная картина наблюдается только в Македонии, где 67% относят себя к македонцам, 29,9% – к албанцам. Подчеркнем, что эта тенденция к моноэтничности доминировала на Балканах и даже везде на востоке Европы весь ХХ век. Распались многонациональные империи, затем многонациональные государства».[69]

На фоне приведенных данных ситуация с вернувшимися беженцами в Абхазию выглядит беспрецедентной: массово вернулись не только грузинские беженцы, но и беженцы всех других национальностей (за исключением греков и евреев, депортированных грузинскими гвардейцами и натурализовавшихся в своих странах проживания), в связи с чем Абхазия остается многонациональной страной, где титульный абхазский этнос составляет 51 %  от всего населения.

По мнению эксперта Международной Кризисной группы С.Фрейзер, «Абхазия  представляет собой уникальный случай еще и потому, что процесс возвращения  грузинских беженцев  начался там до достижения всеобъемлющего мирного соглашения», и «от 45000 до 65000 этнических грузин вновь обрели свое имущество и дома в Гальском районе».[70] Вышеупомянутые принципы УВКБ о необходимости политического урегулирования конфликта в качестве предварительного условия для безопасного возвращении беженцев, как и объективная количественная их оценка, не только не были соблюдены в Абхазии, но на абхазскую сторону оказывалось жесткое давление с требованием ускоренного процесса возвращения без необходимых гарантий безопасности для всех сторон (возвращающегося и принимающего населения) в силу неурегулированного конфликта. В отношении абхазов использовались крайние формы принуждения, включая блокаду населения, попытки насильственного  массового возвращения беженцев (1994 г.)  и военного отторжения Галского района (1998 г.). Несмотря на известные вынужденные инициативы по возвращению грузинских беженцев и обсуждению неких форм Общего государства с Грузией в 90-е гг., после того, как угроза применения внешней силы в отношении Абхазии снизилась ( с приходом к власти в РФ нового руководства во главе с В.Путиным), первый Президент РА В. Ардзинба дал исчерпывающую характеристику реальному состоянию грузино-абхазских отношений и перспективе их урегулирования: «Когда два народа не могут жить вместе, когда один народ стремится уничтожить физически другой, тогда в действие должен вступать принцип права на самоопределение».[71]

Между тем, со всеми внешними угрозами Абхазская армия справлялась самостоятельно, более того, имелись случаи, когда не только международные наблюдатели, но и российские миротворцы поддерживали агрессивные намерения Грузии. В результате подобной внешней коньюнктуры права пострадавшего от грузинской агрессии населения Абхазии были фактически грубо нарушены, и прежде всего его право на безопасность и обеспечение необходимым перечнем жизненно важных условий, в первую очередь, продовольствием. Сама по себе такая послевоенная блокада и политика в целом может расцениваться как еще одно международное преступление против народа Абхазии.

Вследствие беспрецедентно быстрого и массового возвращения грузинских беженцев как в 1994 г., так и в 1999 г. полноценной верификации на предмет их участия в войне на стороне грузинского агрессора абхазские власти провести не успели, что, вероятно, во многом объясняет диверсионно-террористическую активность в Галском районе. По сообщениям официальных лиц даже в 2015 г., уже после усиления   контроля Государственной границы с Грузией совместно абхазскими и российскими пограничниками, в Галском районе все еще проживали под видом вернувшихся беженцев грузинские боевики и члены диверсионно-терроористических банд, уничтоженные или депортированные позднее  после спецоперации силовых ведомств.[72]Отмечалось, что «работа парламентской комиссии показала, что из  800 выборочно проверенных паспортных дел,  порядка 120 человек принимали участие в боевых действиях на стороне Грузии. Эта же комиссия выяснила, что 25 тысяч  паспортов было выдано в нарушение всех конституционных норм и законов»[73], что вызвало массовые общественные протесты.Однако,несмотря на беспрецедентное для этнополитических конфликтов количество возвращенных беженцев в Абхазию по отношению к противостоявшему в недавней войне абхазскому этносу, международные организации по-прежнему крайне тенденциозно относятся к этому вопросу в Абхазии, не регистрируя всех вернувшихся в свои дома на постоянной основе, а также тех, кто постоянно мигрирует между Галским районом и Грузией или, имея гражданство РФ, приезжает в свои дома регулярно, главным образом, летом и, вероятно, не фиксируясь в переписях населения Абхазии.

Грузия и международные организации постоянно артикулируют проблему паспортизации жителей Галского района, при этом обнаруживая явную непоследовательность в оценках.[74]Так, в Заявлении Верховного комиссара ОБСЕ по нацменьшинствам Кнута Воллебека (от 14 апреля 2009 г.), Абхазия обвинялась в насильственной паспортизации, т.е. якобы принуждении галских жителей к получению абхазских паспортов[75], а после принятия новой стратегии «мирного вовлечения Абхазии в состав Грузии» (2010 г.) грузинские власти и международные организации стали обвинять абхазское руководство в обратном – в  нарушении прав человека вследствие того, что галским жителям абхазские паспорта не выдаются в массовом порядке.

Между тем показателем политической толерантности в отношении грузинских беженцев является тот факт, что абхазские власти   отказались от тотального огражданствления вернувшихся грузинских беженцев с необходимым в этом случае по абхазскому законодательству отказом от грузинского гражданства и предпочли решать эту проблему на основе международного принципа ОПТАЦИИ.[76]При действующем запрете двойного грузино-абхазского гражданства жителям Галского района в связи с изменением его юрисдикции после распада Грузии и грузино-абхазской войны была  дана возможность добровольного свободного выбора гражданства.  Согласно проведенному опросуиз 18 071 человек, проживающих в 18 селах Галского района, 17 372 чел. (96%) заявили, что являются гражданами Грузии, из них абхазскими паспортами обладают 7 127 человек (39,4%), 593 человек (3,3%) заявили, что не имеют гражданства Грузии. 106 (0,6%) человек заявили, что имеют гражданство РФ без гражданства Грузии.[77] Галские жители, которые предпочли грузинское гражданство, имеют возможность получить  в РА вид на жительство, который гарантирует все регламентированные законом права, за исключением права избирать политическое руководство страны. Запрет двойного гражданства является обычной практикой многих демократических стран, не имеющий ничего общего с нарушением прав человека, как иногда пытаются представить ситуацию с паспортизацией галского населения некоторые абхазские политики, общественники и грузинские власти.

Институт гражданства – важнейший правовой инструмент защиты национальной безопасности и суверенитета страны. В случае Абхазии он также выступает и как  механизм реабилитации коренного абхазского народа после долговременного геноцида, в связи с чем все этнические абхазы  вне зависимости от места проживания  автоматически становятся гражданами РА. Каждая страна формирует свой собственный подход к институту гражданства, исходя из государственных задач и вызовов. Именно поэтому во многих странах двойное гражданство запрещено – как в Грузии, Германии, Сингапуре и др., либо двойное гражданство запрещается для чиновников Госслужбы, как в РФ. Очевидно, что двойное грузино-абхазское гражданство невозможно по своей правовой сути, поскольку гражданин Грузии не имеет права поддерживать независимость Абхазии, а гражданин Абхазии обязан поддерживать и защищать независимость РА.Однако в Абхазии даже помилованный в 2017 г.  грузинский военный преступник и террорист Лукава Г. имел наряду с грузинским и абхазское гражданство, как это отмечал на своей Пресс-конференции депутат Парламента РА Лолуа Р.В.[78] Этот факт отчасти объясняет причину того, что, несмотря на пограничный контроль совместно российскими и абхазскими военными по р. Ингур,  по сей день постоянно обнаруживаются схроны оружия, что свидетельствует об определенных рисках с точки зрения безопасности государства.[79]

 В условиях внешних и внутренних вызовов для суверенитета страны институт гражданства должен играть важную защитную роль – прежде, чем выдавать гражданство, человек должен быть полностью интегрирован, т.е. разделять принципиальную историко-идеологическую, политико-правовую доктрину государства и быть готовым его защищать в случае военной агрессии. Тот факт, что для грузинских властей неприемлемым является, к примеру, празднование Дня Победы и Независимости на территории Галского района, лишний раз свидетельствует о существующей на данном этапе политической и идеологической пропасти между абхазами и грузинами, которая все более усиливается фальсификаторскими и шовинистическими образовательными программами в самой Грузии в области истории грузино-абхазских отношений.[80]  Вследствие этого в отношении населения Галского района, находящегося в информационном и социально-политическом поле не только Абхазии, но  и Грузии  форсировать выдачу абхазского гражданства гражданам на данное этапе враждебной страны   представляется очевидным правовым и политическим нонсенсом и, более того, угрозой национальной безопасности и суверенитету государства. Галское население должно быть постепенно и ненасильственно интегрировано в соответствии с политико-идеологическими  приоритетами абхазского государства и международными стандартами прав человека. В настоящее время галцам для легализации их правового статуса выдается вид на жительство. Кроме того, в отношении грузинского населения должна проводиться культурная и социально-экономическая интеграция в общеабхазское пространство.  Имеющиеся на данном этапе финансовые ограничения,  которые негативно влияют не только на качество жизни  галцев, но и всего  многонационального населения страны, в значительной степени обусловлены грузинской политикой давления и изоляции РА, в том числе от систем международной помощи и реабилитации пострадавшего от войны абхазского государства. Тем не менее, именно  в связи с учетом интересов галских жителей, связанных родственными связями с  Грузией, Абхазия никогда не вводила ответные контрмеры ( санкции), которые по мнению многих абхазских политиков являлись бы адекватной  реакцией на грузинскую политику давления и санкций. Что касается остальных районов Абхазии, то, как отмечалось в докладе Миссии ООН по определению фактов (1993 г.),  большая часть  грузинского населения покинула Абхазию до прихода абхазских войск[81], что опровергает грузинские обвинения в «этнических чистках». Подавляющее большинство покинувших территорию грузин были активными участниками военных и карательных действий против абхазского и негрузинского населения, что исключает возможность их возвращения в Абхазию в соответствии с Конвенцией ООН о статусе беженцев (1951 г.) и Протокола от 1967 г.[82]  В категорию беженцев по международному праву не подпадают также лица, получившие гражданство  другой страны, т.е. практически все покинувшие после войны территорию Абхазии грузины, в большинстве своем  являющиеся на сегодня гражданами других стран.

Таким образом, резюмируя вышесказанное, можно заключить, что ключевые проблемы грузино-абхазского конфликта - политического статуса и беженцев Абхазия решила на основе международно-признанных норм, что позволяет считать грузино-абхазский конфликт с политико-правовой точки зрения завершенным. С точки зрения же традиционной теории конфликтологии существует разница между завершением  и разрешением конфликта (когда все стороны удовлетворены результатами урегулирования, что в реальности случается крайне редко). В грузино-абхазском случае  завершение конфликта произошло вопреки намерениям и условиям страны-агрессора - Грузии на основе таких фундаментальных принципов международного права, как  право на самоопределение, право на самооборону, право на принуждение к миру агрессора (Глава VII Устава ООН ), право на развитие (Декларации ООН «О праве на развитие»,1986),право на защиту коренных народов ( Декларация ООН о правах коренных народов, 2007 г.) и др. Собственно, в международной практике после Второй Мировой войны страна-агрессор, как правило, и не может быть уравнена в реализации своих  интересов с пострадавшей стороной, к тому же одержавшей убедительную военно-дипломатическую победу: агрессор и нарушитель международного права должен быть принужден к международно-правовой ответственности.

5. Институт Принудительного признания как новый международный подход

В настоящее время, как отмечают эксперты, в международном праве отсутствует «кодификация института признания, поэтому он регулируется нормами международно-правовых обычаев, односторонними актами признающих государств, резолюциями международных организаций. Например, решение Совета министров иностранных дел ЕС 1991 г. по вопросу официального признания новых государств на территории СССР и в Восточной Европе, в котором установлены общие критерии признания новых государств: соблюдение Устава ООН, Хельсинского акта СБСЕ 1975 г., Парижской хартии для Новой Европы 1990 г., уважение прав человека и основных свобод, признание принципа нерушимости границ, обязательство по разоружению и нераспространению ядерного оружия» и др.[83]  Однако нигде не сказано о том, сколько государств должно признать независимость нового государства, чтобы его легитимизировать в контексте конститутивной теории признания, тем более что декларативная теория признания не требует необходимости внешнего признания для подтверждения факта создания или  существования государства.

Показательно, что в ответ на новые вызовы в вопросе признания новых возникших после распада Югославии и СССР государств в последние годы эксперты обозначили  новый подход к признанию государств -  «институт «ПРИНУДИТЕЛЬНОГО ПРИЗНАНИЯ», которое может иметь место на основе международного Договора ( Дейтонское соглашение 1995 г. – Союзная республика Югославия и Республика Босния и Герцеговина обязаны признать друг друга в качестве суверенных государств) либо на основе резолюции международной организации ( решение СБ ООН 1994 г. – Ирак признал суверенитет, политическую независимость и территориальную целостность Кувейта). Обязанность «принудительного признания» возникает в ситуации постконфликтного миростроительства и нацелена на нормализацию международных отношений».[84]Принудительное признание (как и военная Операция по принуждению к миру ) связано с вопросом ответственности: принуждают к миру и затем к признанию независимости сторону, несущую международно-правовую ответственность за международные преступления, в частности, агрессию и геноцид. Переговорные технологии в таких случаях ориентированы именно на принуждение одной стороны (виновной) к определенному результату, а не на поиск обоюдовыгодного компромисса между агрессором и пострадавшей стороной.

В этом контексте, на наш взгляд, также весьма показателен сравнительный анализ Косово и Абхазии, при котором явно виден параллелизм в аргументации их международного признания. Основные аргументы для обоснования уникальности признания Косово обозначила  Госсекретарь США Кондолиза Райс: сучетом "жестоких нападений, которым подвергалось албанское население" края, "независимость представляется единственно возможным средством для установления стабильности в регионе", а также "Косово не может рассматриваться в качестве прецедента" при урегулировании какой-либо другой из существующих в мире проблем. Уникальность ситуации в этом крае, по мнению госсекретаря, обусловлена целым рядом факторов, в числе которых - распад Югославии, "этнические чистки и преступления против гражданского населения  Косово", а также продолжительное пребывание под юрисдикцией международного сообщества.[85] На фоне абхазского национально-освободительного движения, когда с 30-х гг. происходили массовые протесты,  обращения в Центр и имелись правовые акты на уровне абхазских властей еще до распада СССР, в которых политика Грузии открыто называлась культурным геноцидом абхазов[86],  особый  интерес с точки зрения обоснования права на самоопределение в форме независимости представляет  Декларация о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций (1970 г.). В ней отмечается, что «каждое государство обязано воздерживаться от каких-либо насильственных действий, лишающих народы, о которых говорится выше, в изложении настоящего принципа, их права на самоопределение, свободу и независимость. В своих мерах против таких насильственных действий и в оказании им сопротивления эти народы, в порядке осуществления своего права на самоопределение, вправе добиваться поддержки и получать ее в соответствии с целями и принципами Устава...Ничто в приведенных выше пунктах не должно истолковываться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, соблюдающих в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов, как этот принцип изложен выше, и, вследствие этого, имеющих правительства, представляющие без различия расы, вероисповедания или цвета кожи весь народ, проживающий на данной территории».  

В правовом контекстеданнаяДекларация ООН 1970 г. коррелирует с Всеобщей декларацией прав человека  (1948г.) и Декларацией независимости США (1776 г.), и они подтверждают так называемую «теорию угнетения»[87] или дискриминации, в соответствии с которой угнетаемый народ имеет полное право на сопротивление и отделение от метрополии. В преамбуле Всеобщей Декларации прав человека утверждается необходимость того, «чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать, в качестве последнего средства, к восстанию против тирании и угнетения».[88] Эксперты отмечают, что Декларация независимости США  «заложила определенные идеологические основания для становления американского государства: во-первых, это отмеченный… принцип народного суверенитета; во-вторых, впервые провозглашалось право народа на сопротивление незаконным действиям правительства. Главная причина, приведшая американские штаты к отделению от Англии, заключалась в том, что колонисты были недовольны дискриминационной политикой, которую проводили по отношению к колониям английский король и парламент».[89]

При этом в подобных ситуациях согласие центра не требовалось в историческом и не требуется в современном опыте отделения. В частности, касательно этнополитических конфликтов отмечается, что «референдум может иметь легитимность в глазах международного сообщества, даже если центр не согласен с идеей самоопределения. Но - при соблюдении двух условий. Первое: население региона явно отличается по своей идентичности от остального населения государства. Второе: население региона не может сохранять и развивать свою идентичность в существующих политических и экономических условиях, потому что доминирующая в государстве (титульная) группа заключила их в такую государственную систему, которая угрожает сохранению их идентичности или подвергает носителей этой идентичности прямым репрессиям».[90]l

Грузинские эксперты признают этот общий подход правомерным  в контексте норм международного права, в частности, ими отмечается, что «международное право не запрещает отделения одной территории от государства, если эта территория находится под колониальным гнетом, и колониальная политика коснулась проживающих на данной территории людей. Однако, по международному праву, право выделения не должно ущемлять территориальную целостность и суверенитет того государства, которое является демократичным, признает и защищает права человека, и право самоопределения народа. (Подразумевается автономия, или культурная автономия, и не подвергается дискриминации). А также важно, что имеет властей, которые действуют на всей территории, и избраны населением. Все остальное, о чем идет речь, является результатом конфликта и неупорядоченности, которая возникла после того, как Сербия провела против косовцев политику геноцида и этнической чистки». Однако тот же автор отрицает наличие всех очевидных исторических и политических причин правомерности отделения Абхазии:«у Грузии в связи с конфликтами Абхазии и Южной Осетии имеется большое количество материалов в виде решений Совета безопасности ООН, ОБСЕ, Евросоюза и Совета Европы. Во всех этих документах однозначно записано, что территориальная целостность Грузии неприкасаема в пределах международно признанных границ. И что ни у абхазов, ни у южных осетин нет никакого права односторонне, с применением силы отделится от государства Грузии. Никто не может отрицать того, что эти материалы являются абсолютно твердой правовой основой территориальной целостности Грузии. В отличие от Косово, в случае с Грузией имеем ситуацию наоборот - этническую чистку произвели абхазы, это признано всеми международными организациями».[91]Для Грузии, очевидно,  крайне нежелателен глубокий  историко-правовой  анализ  причин конфликта, поскольку в сравнении с современными ангажированными международными  резолюциями в поддержку Грузии имеется гораздо большее количество официальных исторических свидетельств жестокой дискриминации абхазского народа, носившей характер долговременного системного геноцида.[92]

Таким образом, массовые нарушения прав человека и геноцид коренного народа являются признанным международными экспертами моральным и политическим обоснованием отделения от государства - нарушителя международного права, в том числе принудительным путем.[93] Именно поэтому переговоры об «урегулировании незавершенного конфликта» и переговоры о «нормализации отношений» (как ныне между  Косово и Сербией) различаются по своей направленности и конечной цели, т.к. в последнем случае предполагается не нахождение формулы компромисса между сторонами конфликта, а упор делается на «принудительное признание» проигравшей стороной  итогов уже завершенного конфликта, т.е. фактического отделения Косово от Сербии.  Показательно в этом плане заявление  экс-президента Сербии Т. Николич по поводу членства в ЕС: « Европарламент, который тоже участвует в решении по нашему членству, постоянно говорит, что не позволит нам вступить до тех пор, пока мы не заключим с Косовом некий юридически обязывающий двусторонний договор. В их представлении это, наверное, подразумевает размежевание и добрососедские отношения ». [94]

Общая ситуация во взаимоотношениях Сербии и Косово отражает ту же тенденцию к «принудительному  к признанию», которая имелась в период урегулирования конфликта между Сербией и Боснией в 1995 г. Как уже отмечалось, Принудительное признание ( как и военная Операция по принуждению к миру ) связано с вопросом ответственности: принуждают к признанию сторону, несущую международно-правовую ответственность за международные преступления, в частности, агрессию и геноцид.Поэтому именно аргумент геноцида мирного населения лег в основу обоснования правомерности Операции по принуждению к миру Грузии и признания независимости Южной Осетии и РА со стороны РФ в 2008 г.[95]  Хотя изначально в Балканских конфликтах подразумевалась ответственность всех сторон за этнические чистки, но в реальности под давлением Запада и внутренних прозападных сил Сербия фактически признала свою вину, согласившись выдавать национальную военно-политическую элиту Гаагскому Трибуналу по бывшей Югославии, а в 2010 г.  Сербский  парламент принял Резолюцию, в которой признал вину и за  спецоперацию боснийских сербов под командованием генерала Ратко Младича  в Сребренице, которая квалифицируется Гаагским судом как геноцид.[96]

В  2013 г.  экс-президент Николич на дебатах в ООН выразил резко критическую позицию по деятельности Международного Уголовного Трибунала по бывшей Югославии, обвинив его в предвзятости, отметив, в частности,  что «сроки наказания в приговорах Трибунала в отношении сербов составили около 1150 лет, а "для представителей других народов" общее наказание "потянуло" всего на 55 лет… президент детально рассказал, как искренне официальный Белград сотрудничал с Трибуналом. За 20 лет Сербия выдала 46 подозреваемых. Среди них — два экс-президента, члены правительства, три начальника генштаба армии, генералы, включая бывшего начальника разведки. Это, по мнению Николича, беспрецедентный для мира случай».[97]

Практическая реализация подхода ЕС по Принудительному Признанию Косово со стороны Сербии привела к тому, что  в конце 2017 г., как  сообщала сербская газета «Данас» со ссылкой на дипломатические источники, Президент Сербии А. Вучич в рамках  объявленной им инициативы внутреннего национального диалога по Косово планировал вынести на национальный референдум вопрос об изменении Конституции Сербии, в которой Косово и Метохия обозначены как автономный край в составе Сербии. Предполагалось, что Сербия исключит из конституции слова о том, что «Косово входит в состав Сербии» и «имеет существенную автономию в составе сербского государства», что по мнению сербских СМИ является фактическим признанием независимости Косово, даже если сербские власти в краткосрочной перспективе и не будут озвучивать тезис о признании Косово. В 2013 г. в соответствии с Брюссельскими соглашениями, Сербия и Косово обязались не препятствовать евроинтеграции друг друга, что  фактически означает, что Сербия не сможет блокировать и продвижение Косово в ООН  и другие международные структуры.[98]  Практически все европейские и американские лидеры открыто говорят о том, что Сербия не вступит в ЕС, если не признает независимость Косово. Как заявил заместитель государственного секретаря США по политическим вопросам Дэвид Хейл,«…Косово находится перед решающим шагом и что оно идет к более справедливому и процветающему будущему. Всеобъемлющее соглашение между Сербией и Косово, выгодное для обеих сторон, — способ достижения этого будущего, где ключевую роль играет взаимное признание».[99]

Грузия и международное сообщество, продолжая обвинять Абхазию в международных преступлениях ( этнических чистках, оккупации, геноциде, этнической дискриминации со стороны абхазов[100]), пытались, как уже отмечалось,  добиться от Абхазии признания по крайней мере совместной ответственности за войну (по примеру Балкан), вбрасывая различные идеи в грузино-абхазский диалог. Кроме того, как отмечалось выше, инициативы абхазской стороны о решении проблемы беженцев через реституции и компенсации в обмен на их возвращение предполагают ответственность той стороны конфликта, которая официально инициирует этот вопрос  вне зависимости от источника их финансирования или готова сама платить компенсации, однако абхазское общество в отличие от Сербии не приняло эти идеи.

Необоснованными, на наш взгляд, выглядят и оценки некоторых абхазских экспертов и общественных деятелей о наличии в Абхазии «признаков этнократии» или этнической дискриминации, вероятно, проистекающие из поверхностного понимания  сути демократических стандартов, впрочем, весьма специфичных и  в реальной практике государственного строительства многих , в том числе,  поствоенных стран. В условиях жесточайшего давления и санкций со стороны Грузии и международного сообщества, блокирования любых попыток развития  абхазского общества путем установления внешних связей с миром, отсутствия послевоенного восстановления и реабилитации населения, в особенности, наиболее пострадавшего коренного абхазского этноса, оценки о несоответствии Абхазии стандартам прав человека выглядят достаточно тенденциозно: «Несоблюдение прав человекакак следствие коммунистической идеологии, как следствие войны и низкого экономического уровня, как следствие продолжающегося конфликта с Грузией и как проявление национализма в строящемся в этих условиях государства». [101] В результате некорректного понимания правовой сути защитных механизмов и «позитивной дискриминации», заложенных в Конституции РА и Законе о Гражданстве РА по отношению к наиболее пострадавшему вследствие трагических событий (Кавказской войны XIX в. и столетнего геноцида со стороны Грузии) и находящемуся фактически на грани выживания государствообразующему абхазскому этносу, клише «этнократия» и «этническая дискриминация» стало использоваться не только прогрузинскими  международными акторами, но и некоторыми, ранее относительно нейтральными, западными экспертами.[102] Показательно, что во многих странах ЕС в законе о гражданстве прописано право ускоренного получения гражданства по принципу этнического происхождения в рамках программы репатриации ( как и в случае абхазского гражданства, автоматически предусмотренного для всех этнических абхазов по всему миру). Однако этот факт в европейских демократиях не рассматривается как проявление этнической дискриминации по отношению к представителям иных этносов. Эксперты в Грузии и в большинстве постсоветских национальных государств также не оценивают ситуацию в своих странах как «этнократия» или «дискриминация по этническому принципу», несмотря на непростые межэтнические отношения и нежелание возвращать турок-месхетинцев, депортированных из Грузии в сталинский  период.  Очевидно, что отсутствие серьезной научной дискуссии и довольно спорные оценки о принципах построения демократического правового государства на основе учета интересов всего многонационального населения (включая серьезные этнодемографические  угрозы для коренного государствообразующего абхазского этноса), не способствует объективному имиджу абхазского государства на международной арене.

Обращает на себя внимание и недостаточная работа с международными акторами, в принципе способными воспринять очевидные аргументы абхазской стороны, если они будут представлены достаточно обоснованно и убедительно. Так, в 2013 г., еще до Украинского кризиса и крайнего обострения отношений России и Запада,  Вице-президент Швейцарской Конфедерации, председатель ОБСЕ Дидьер Буркхальтер заявил, что Швейцария в качестве председателя ОБСЕ в следующем году не будет спешить вмешиваться в дела в Абхазии и Южной Осетии, а также обозначил вопрос о том, «что делать относительно государственности Абхазии и Южной Осетии - или содействовать дальнейшему их признанию, или содействовать возвращению дел в период до войны 2008 года".[103] Показательны в этом контексте оценки послов ключевых стран-покровителей Грузии об исторической вине Грузии перед абхазами, в частности экс-посла США в Грузии: «У абхазов и осетин была причина, чувствовать себя в Грузии меньшинством. В процессе, когда Грузия пытается сделать себя привлекательной для этих регионов экономически и политически,  ей наверное придется переоценить, признать и извиниться за прошлые ошибки». [104] Экс-посол Франции в Грузии Э.Фурнье также   сделал оценки, за которые, впрочем, ему пришлось затем извиниться по настоянию грузинского МИД: « Кто начал войну, кто первый выстрелил в сторону Цхинвали... вы не сможете переписать историю, и искать ответственных в другом месте, а не там, где они есть... если вы немного поищите в истории, то можете потребовать ответа от меньшевистских властей, которые в 1921 году уничтожили население Южной Осетии, а не во Франции, или других государствах».[105]

Таким образом, по крайней мере, сигналы о гипотетическойвозможности признания ответственности Грузии и независимости РА звучали со стороны действующих официальных лиц западной дипломатии, но остались без реагирования абхазской стороны, сосредоточенной, вероятно, на открытии  «второго гуманитарного фронта». Как отмечалось, признание независимости  Абхазии и Южной Осетии в 2008 г. после очередной грузинской агрессии российские руководители Путин и Медведев  мотивировали необходимостью защиты абхазского и осетинского народов от геноцида со стороны Грузии.[106] В 2019 г Президент РФ В.Путин в комментариях  СМИ вновь повторил эти оценки относительно периода Грузинской Демократической Республики, правопреемницей которой считает себя современная Грузия, как и последующего сталинско-бериевского террора, обозначив их как геноцид [107], что совпадает с правовой оценкой политики Грузии в отношении абхазского народа Парламентом РА. [108]

Однако со стороны Грузии все еще нет официального признания своей ответственности  за политику геноцида и перманентные  военные агрессии, несмотря на публичные признания отдельных грузинских политиков своей вины. В частности, в фильме грузинского режиссера  Мамуки Купарадзе.“Отсутствие воли: путешествие по конфликтным зонам Грузии” (2010 г.) Шеварднадзе говорит: «Главной нашей ошибкой и преступлением было то, что тогдашний министр обороны Китовани не должен был входить в Сухуми».  Однако Шеварднадзе не стал отрицать, что он дал согласие на ввод войск.[109] По-прежнему ставка делается на возвращение Абхазии в состав Грузии различными методами: наряду с политикой так называемого «мирного вовлечения» осуществляется и жесточайшая силовая дипломатия в отношении Абхазии, которая состоит в блокировании любых международных контактов государства, бизнеса и граждан, а также в идеологической пропаганде и давлении на международных акторов с целью пропаганды обвинений в так называемых «этнических чистках», нарушении прав этнических грузин и реанимированной на официальном уровне версии теории Ингороква о «пришлости» ( неавтохтонности) абхазов в Абхазии.

Показательным примером давления на международное сообщество является ситуация с исследованием немецких экспертов (М.Юнге, Д.Мюллер, В.Фойерштайн, И.Джуха) «Большевистский порядок в Грузии», вызвавшем скандал и нападки грузинской элиты.  Как пишет известный абхазский историк  С.Лакоба, «на основе трехлетнего изучения и анализа огромного количества архивных статистических материалов Большого террора в Грузинской ССР немецкие исследователи пришли к выводу, что в 1937-1938 гг. грузинские власти, помимо указаний из Москвы, проводили и свою собственную линию в репрессивной политике. Задается также вопрос об этнической, расистской компоненте; не усматриваются ли в этом терроре возможные черты геноцида? В пользу такого подхода говорит, например, особенно высокий показатель жителей Абхазии, подвергшихся террору,  и "среди них именно абхазы репрессировались в большом количестве". [110]

Не менее показателен  и скандал вокруг доклада известного шведского дипломата и эксперта Томаса Хаммарберга  по ситуации с правами человека в Абхазии, который был ему заказан  ЕС и в итоге не был официально опубликован из-за протеста Грузии. Как отмечалось, «Министерство иностранных дел Грузии резко осудило «строго нейтральный» статус документа. Официальные лица требовали, чтобы при упоминании Абхазии обязательно упоминалась ее принадлежность к Грузии, а отношение к грузинскому населению описывалось термином «геноцид». Они возражали и против обсуждения абхазского законодательства в области прав человека, поскольку с их точки зрения это выглядело как легализация оккупации».  При  том, что с абхазской точки зрения  доклад не выглядел нейтральным  (он повторял основные тезисы Грузии о так называемом  «нарушении прав» этнических грузин в Галском районе),  сам автор доклада Хаммарберг с удивлением отмечал, что представители ЕС «поддаются давлению даже со стороны страны, которая не является членом Евросоюза. Это плохой признак....Эти люди — экстремисты».[111]

Политический шантаж Запада весьма характерен для грузинского истеблишмента, впрочем, как и политический шантаж в отношении России. Вряд ли можно считать случайностью тот факт, что после неоднократного публичного озвучивания в Абхазии  на различных Круглых Столах и абхазском ТВ [112], преимуществ использования стратегии Принудительного признания независимости Абхазии в отношении Грузии, последовала весьма оперативная реакция со стороны грузинского информационно-аналитического  агентства «Грузинформ». Был дан довольно жесткий и упреждающий сигнал, однако, как ни странно, не в адрес абхазской стороны, а в адрес Запада и РФ. Участившиеся комментарии о возможности вступления Грузии в НАТО без  распространении 5-ой статьи Устава на территории РА и РЮО были увязаны с якобы существующими на Западе новыми антигрузинскими  инициативами: «секретным проектом принуждения Грузии к признанию Абхазии» и перспективой принять «оригинальное решение   путем частичного присоединения Грузии к соседней стране – члену НАТО – к «братской» Турции, если на то будет добро России – гарантора по Карскому договору». Более того, отмечалось, что «если под давлением Запада президент Грузии Георгий Маргвелашвили, или нынешнее правительство Грузии, которое на Западе неслучайно называют «переходным», подпишут с Абхазией и Южной Осетией Договор о неприменении силы, признав их, тем самым, независимыми республиками, то им придётся убегать не только в отставку, но и в эмиграцию».[113]

На самом деле весь набор фобий из «теории заговора»  России и Запада против Грузии, представленный в данной статье, как и явная агрессивно-тревожная   тональность  подачи этого материала, демонстрируют панический страх Грузии перед возможностью (даже гипотетической) осуществления подобного принудительного сценария в отношении Грузии как международного преступника, что теоретически возможно в случае определенных военно-стратегических договоренностей России и НАТО в целях  устойчивой стабилизации региона.

В  настоящее время ярко выраженная силовая дипломатия Грузии действует на разных направлениях и весьма разнообразно, в том числе и в отношении Абхазии: с одной стороны, политика «непризнания» и  жесткой изоляции, что представляет собой по сути блокирование жизненно необходимых условий  для выживания и развития ее народа, а с другой стороны - политика «вовлечения»  и новые «мирные инициативы» ( в частности, так называемая «защита абхазской идентичности и развитие абхазского языка», бесплатные  медицинские услуги, льготные экономические преференции, дивиденды от безвизового передвижения в ЕС, образование и т.д.).[114] Очевидно, что данные «мирные инициативы» направлены на пропаганду и дезинформацию международного сообщества об успехах политики «вовлечения», а также на опровержение главных обвинений абхазов в адрес Грузии  в продолжающемся  геноциде малочисленного  коренного абхазского этноса. 

Позиция же Абхазии  в контексте всего вышеизложенного, в том числе  косовско-сербского дискурса,  выглядит несколько неуверенной:  исчерпаны ли все варианты для грузино-абхазского политического компромисса (тезис «исчерпанности» вариантов для компромисса, как отмечалось выше, был ключевым в признании Косово)?  Каковы международно-правовые и политические преимущества для Абхазии в утверждениях о неурегулированном / незавершенном конфликте, постоянно звучащих из уст официальных лиц  и экспертов РА? Ведь ведущие страны Запада после признания Косово не говорят о неурегулированном конфликте и тем более о «состоянии войны» между Сербией и Косово, хотя Сербия не признает независимость Косово. Коллизия отсутствия Мирного договора и при этом отсутствия состояния войны характерна  для отношений РФ и Японии.[115]  США и западные союзники поставили точку в конфликте, признав Косово - все остальные действия, в том числе в рамках обсуждения заявки Сербии на вступление в ЕС, направлены на Принуждение Сербии к признанию Косово, не акцентируя при этом факт отсутствия между ними Мирного Договора. 15 августа 1995 года премьер Японии Томиити Мураяма выступил со знаменитой речью в честь 50-летия завершения Второй мировой войны, в которой признал, что действия Японии в годы войны причинили огромный ущерб народам других стран, в том числе в Азии. Позднее извинения повторил премьер-министр Японии Дзюнъитиро Коидзуми в 2005 году.В 2015 г. Премьер-министр Японии Синдзо Абэ также выступил с извинениями в адрес всех тех, кто пострадал от политики Японии в годы Второй мировой войны.[116]

Возвращаясь к теме «принуждения»  Грузии к признанию независимости Абхазии и своей ответственности перед народом Абхазии, нельзя не отметить, что на данном этапе дипломатические усилия Абхазии и РФ как стратегических союзников не ориентированы на реализацию  «принудительного признания» Абхазии Грузией как логического продолжения  Операции по принуждению к миру 2008 г. Проблема в том, что возникает целый ряд актуальных вопросов: «Как долго Абхазия готова ожидать добровольного признания от Грузии - как в случае с Японией 70 лет после войны или еще больше? Насколько подобное, нелимитированное временными рамками, ожидание оправдано и безопасно в контексте сохранения независимого статуса абхазского государства с учетом возможных неблагоприятных внешних геополитических перемен для Абхазии?». При этом очевидно, что Грузии и ее западным покровителям    крайне важно держать ситуацию конфликта в подвешенном, незавершенном  состоянии, чтобы иметь возможность переформулировать в свою пользу итоги как военной победы Абхазии, так и стратегического выигрыша  РФ в результате признания независимости РА.

Апелляции к «неурегулированному» конфликту также позволяют Грузии препятствовать не только Абхазии, но и России в участии в торгово-транзитных потоках в регионе, существенно снижая возможности РФ как ведущего геоэкономического игрока, что, собственно, и произошло в результате подписания  в 2011 г. Грузией и РФ Соглашения"Об основных принципах механизма таможенного администрирования и мониторинга торговли товарами". Последнее  явилось результатом компромисса, связанного со статусом Абхазии и Южной Осетии, до сих пор препятствующего возобновлению транзитного пути из РФ в юго-восточном направлении. Ведущие  американские  аналитики  считают, что  "Америка должна продолжить работу с Грузией в рамках стратегического партнерства, а также развитие институтов, и в то же время поддержку территориальной целостности. А также мы должны постараться оказать помощь Грузии в восстановлении территориальной целостности, поскольку эти регионы содержат угрозу, которая в любое время может стать проблемой".[117] Грузия вполне успешно использует формат «мягкой силы» в отношениях с РФ, в частности,  добившись  хороших результатов в экономической сфере: возвращение своих товаров на рынок  РФ, активизация туристического потока из РФ, российские инвестиции в экономику и, особенно, в энергетику, актуализация вопроса отмены виз и др.

В политическом же плане  «мягкая сила» Грузии  не стала препятствием для проведения жесткой наступательной дипломатии и по сути информационной войны, поскольку риторика Грузии по-прежнему изобилует обвинениями в адрес России: «оккупация» и аннексия  грузинских территорий Абхазии и РЮО», «этнические чистки». В 2015 г. было начато расследование Гаагского Международного Суда по прошествии 7 лет от подачи  иска Грузии против России по событиям 2008 г.  Судя по предварительным оценкам Прокурора Гаагского суда  Бенсуда обвинительный вердикт РФ уже фактически предопределен – скорее всего, по статьям  «военные преступления», «этнические чистки»,  «геноцид». [118]  Грузия прочно утвердила свой статус военно-стратегического форпоста США и НАТО в регионе, что представляет серьезные риски как в силу собственных противоречий России и НАТО, так и в силу очевидных реваншистских намерений  Грузии  в отношении Абхазии, вероятно, в расчете на помощь НАТО. 

В свете вышеприведенных угроз представляется, что Абхазии следует преодолеть инерцию последних лет, вследствие  которой она теряет дипломатическую и геоэкономическую инициативу, что потребует формирования более эффективной долгосрочной стратегии позиционирования Абхазии в регионе. Главным препятствием для ее выработки,  на наш взгляд,  в первую очередь (помимо иных факторов) является неадекватная политика в отношении Грузии как геоэкономического конкурента и носителя  военной угрозы для абхазского государства. Грузинской стороне с помощью спекуляций с темой «демократии и прав человека» удалось внедрить в абхазский дискурс и полемику по так называемым нарушениям прав  галских жителей в связи с отменой незаконного двойного грузино-абхазского гражданства, и идею поиска взаимного компромисса (в то время, как одна из сторон является жертвой международных преступлений и победителем в войнах, а другая - международным преступником и фактически капитулировала). Последнее привело к односторонним уступкам и на официальном уровне (создание МПРИ, фактически открытая граница с вражеским государством, контрабанда через нее, гуманитарное сотрудничество и др.) – без каких бы то ни было встречных уступок со стороны Грузии. Более того, власти РА, реализуя фактически грузинскую инициативу  в рамках неофициального диалога, о чем заявил Закарейшвили[119], помиловала и выдала Грузии государственных преступников, опять же не получив ничего взамен,  мотивируя этот акт главным тезисом абхазской дипломатии с 2011 г. – сотрудничеством с Грузией без признания независимости РА.Эти и многие другие абхазские действия и оценки дали основания грузинским властям и Западу рассматривать грузинскую политику «вовлечения без признания» как успешную, что резко снижает возможности Абхазии не только по международной легитимации своего статуса, но и по реализации значимых инвестиционно-экономических проектов.

Между тем, по решению ЕС после войны 2008 г. была учреждена независимая Международная Комиссия по установлению фактов под руководством Х.Тальявини, которая пришла к заключению (на стр.10 Доклада), что именно «артиллерийский обстрел Цхинвали грузинскими вооруженными силами ночью с 7 на 8 августа 2008 г. отметил начало крупномасштабного вооруженного конфликта в Грузии…Хотя регион имеет также давнюю традицию мирного сосуществования различных наций и верований, среди национальных меньшинств существовало ощущение нужды и заниженного подчиненного статуса». Таким образом, инициатором агрессии Международной Комиссией ЕС была признана Грузия. Поэтому основной упор в абхазской стратегии в осложнившихся после украинского кризиса 2014 г. условиях, должен делаться, образно говоря,  не на «умиротворение грузинского агрессора», а на работу с международным сообществом с целью  ПРИНУЖДЕНИЯ К ПРИЗНАНИЮ своей ответственности и независимости РА Грузией, что вполне возможно при поддержке РФ в различных международных форматах, в том числе и без участия Грузии.

Для выбора в качестве генеральной и доминирующей на данном этапе одной из двух возможных  стратегий – «сотрудничество без признания» или «принуждение  к признанию» - необходимо проанализировать, какие дивиденды извлекла Абхазия при их практической реализации на протяжении многих лет, поскольку обе стратегии имели место в дипломатической практике Абхазии. Очевидно, что набор аргументов и общая концепция в этих двух альтернативных  стратегиях РА в отношении Грузии не совпадают. Примером того, как работает первая стратегия является, как отмечалось выше,  ситуация с помилованием и выдачей грузинской стороне 10.03.2016 г. восьмерых государственных преступников, включая участников диверсионно-террористической группы «Лесные братья», а затем в 2017 г. и одиозного грузинского военного преступника Лукава.  Как отмечал экс-госминистр Грузии по примирению и гражданскому равноправию П.Закарейшвили в 2016 г., «в течение одного года четыре раза проходили грузино-абхазские встречи без каких-либо посредников. Только грузины и абхазы сидели за столом и освобождение заключенных [состоявшееся недавно], является результатом этих встреч».[120]  Абхазские же экс-руководители МИД РА Чирикба В.А. и  Хинтба И.Р. присутствовали при выдаче помилованных преступников на р. Ингур, как следовало из  репортажа АГТРК[121], где Чирикба заявил, что данный акт свидетельствует о том, что Грузия и Абхазия «могут сотрудничать».

Стратегию «прагматического сотрудничества с Грузией» как некий внутренний мирный посыл для абхазского общества вновь подтвердил в своем интервью в 2019 г. экс-министр иностранных дел  РА Чирикба.[122] Не отрицая необходимости вынужденных грузино-абхазских контактов по ряду практических вопросов  ( Ингур ГЭС, Комиссия по пропавшим без вести и др.  ), все же в процессе реализации подобной стратегии возникает вопрос: на чьих условиях может осуществляться грузино-абхазское «прагматическое сотрудничество» без признания  и в каких сферах?  Приведенную в этом же интервью двух экс-министров ИД РА аналогию с сотрудничеством СССР и Германии после Второй Мировой войны вряд ли можно считать корректной, поскольку Германия в отличие от Грузии понесла суровое наказание и признала свою вину за преступления фашизма (что и позволило довольно быстро перейти к нормализации отношений с СССР), а«мирные» грузинские и абхазские инициативы сотрудничества с обеих сторон происходят на фоне не только непризнания своей ответственности со стороны Грузии за военные агрессии и системный геноцид абхазского народа, но и на фоне постоянных грузинских обвинений Абхазии в так называемой «оккупации» своих территорий, этнических чистках, геноциде и дискриминации грузинского населения.  Поэтому грузино-абхазское «сотрудничество без признания» в настоящее время может осуществляться де-факто только на грузинских условиях: с одной стороны, в ситуации санкций и жестких грузинских обвинений Абхазии и России в международных преступлениях, а с другой стороны, фактически участвуя в реализации встречного абхазского движения по отношению к политике мирного вовлечения  абхазов в состав Грузии, сопровождающейся заманчивыми финансовыми, культурными и социальными предложениями.

Предложения же о некоем «прямом грузино-абхазском диалоге» без посредников», периодически звучащие с обеих сторон, по сути предполагают изменение международного формата позиционирования Абхазии по отношению к Грузии на формат диалога Грузии с Абхазией как со своей «культурной автономией» в рамках  внутригосударственного (а не межгосударственного) конфликта. Эти идеи, как правило, получают поддержку грузинских политиков и экспертов, в частности, известный грузинский аналитик  Арешидзе М. отметил, что  «не будет никакого результата, если абхазская сторона не будет гибкой. Если абхазская сторона поставит вопрос, как она это делала раньше, что это должен быть диалог между политическими субъектами, тогда этот диалог не состоится, если абхазская сторона изменит свое решение, то есть шанс, что этот диалог будет иметь хоть какой-то результат. Если абхазы нам предложат вести переговоры по определенным вопросам, такие как тема Энгури или гуманитарные проекты, такие, как положение, проживающих там грузин, или экологические вопросы и тому подобное, тогда есть смысл положительного ответа на предложение о переговорах, если они начнут с политических вопросов, тогда нет смысла, так как результата все равно не будет».[123]

Таким образом, абхазская дипломатия «сотрудничества без признания» создает весьма комфортный фон для реализации грузинской политики «мирного вовлечения», безнаказанной изоляции и политики непризнания РА со стороны Грузии и международного сообщества. Стратегия «сотрудничества без признания» вряд ли будет стимулировать международное сообщество к признанию независимости РА, а также и саму Грузию к пересмотру своих позиций по Абхазии. Более того,  подобный подход со стороны Абхазии в нынешних реалиях вероятнее всего приведет к дальнейшей девальвации ее военно-дипломатических достижений после агрессии Грузии в 1992 г. и  к деградации государственной политико-идеологической доктрины, основанной прежде всего на опыте и ценностях национально-освободительной борьбы абхазского народа за восстановление своего исторического суверенитета. 

В качестве альтернативы этому нежелательному сценарию Абхазия должна позиционировать себя на международной арене не как страна с незавершенным конфликтом ( т.е. все еще спорная территория Грузии), а как актор регионального уровня, завершивший конфликт с учетом норм международного права, национальных интересов своего народа и перспектив региональной безопасности.

Думается, что серьезных рисков у абхазской стороны в связи с желанием обновить содержательную повестку  Женевского процесса нет – Абхазия  и так блокирована в своих международных инициативах и надолго, но шансы на новый импульс в ее восприятии извне могут появиться при условии предложения ею новых подходов. Главная проблема в состоит в том, чтобы Абхазия смогла сочетать конструктивную дипломатию в отношении международного сообщества и силовую дипломатию в отношении к Грузии в координации со своим стратегическим союзником РФ.  Подобный силовой подход существовал фактически весь период с 2001 по 2008 гг., когда абхазской стороной был отвергнут так называемый План  Бодена«Основные принципы распределения конституционных полномочий между Тбилиси и Сухуми» и, особенно, после того, как Абхазия официально вышла из переговоров с Грузией в связи с введением в Кодорское ущелье грузинских войск в 2006 г. Подход оказался результативным: влиятельные европейские политики Ф.В. Штайнмайер, Х.Солана и др. приезжали в Абхазию и вели переговоры с ее руководством напрямую, без Грузии, обсуждая новый, так называемый План Штайнмайера. 

Как писали грузинские СМИ, в этот План «входили следующие этапы: в течение года осуществить мероприятия, направленные на восстановление доверия, включая оформление договора о неприменении силы и начало процесса возвращения беженцев; экономическую реабилитацию Абхазии с вовлечением международных доноров; определение статуса Абхазии путем переговоров». Президент Багапш отверг этот план и заявил, что «возвращение беженцев на всю территорию Абхазии, на котором настаивает Грузия, приведет к новой войне».[124] Отметим, что вопрос беженцев абхазской стороной все еще не закрыт, он лишь приостановлен для обсуждения   на Женевских переговорах вследствие того, что Абхазия не допускается на сессии ООН, где принимаются ангажированные резолюции о необходимости их возвращения в Абхазию. Экс-министр ИД Шамба, комментируя План Штайнмайера 2008 г., в свою очередь, отметил следующее: «В целом этот план неприемлем... Но все эти разговоры, диалог с Абхазией и Грузией возможны лишь после того, как Грузия выполнит взятые на себя обязательства. Грузия нарушила подписанный ею договор, когда ввела в Кодорское ущелье войска, и пока она не вернется в рамки переговоров, мы не сможем говорить о восстановлении диалога. Это бессмысленно, если Грузия каждый раз будет нарушать договор и закрепляться на новых позициях».[125]

Дипломатия абхазских руководителей, не соглашавшихся на участие в официальных переговорах с Грузией  до того, как она выведет свои войска из Кодорского ущелья, вполне соответствовала общепризнанному «Принципу Взаимности» [126] в межгосударственных отношениях. В настоящее время отражением Принципа Взаимности в дипломатической практике РА является и санкционный список «Хишба – Сигуа»( по имени людей, похищенных и убитых по заданию спецслужб Грузии) и выход абхазской стороны из работы МПРИ[127]в ответ на санкционный список Грузии «Отхозория – Татунашвили».[128]Более того, учитывая тот факт, что политика Грузии в отношении абхазского народа носит ярко выраженный принудительный характер и подпадает под признаки геноцида, Абхазия имеет международно-правовое обоснование на основе Принципа Взаимности для реализации ответной принудительной дипломатии.

В рамках разнообразного  инструментария принудительной дипломатии в адрес Грузии вполне возможно обозначить определенные требования абхазской стороны, в частности, по аналогии с Косово (Соглашение между Сербией и Косово нормализации отношений, 2013 г.) требование об обязательстве Грузии не препятствовать международным контактам Абхазии и не блокировать ее стремление  к вступлению в международные организации. В случае отказа Абхазия имеет полное право вводить симметричные контрмеры (санкции) в отношении Грузии, к примеру, отказаться в рамках Женевских дискуссий от консультаций с Грузией, однако продолжать при этом работать с международными посредниками и Россией по выработке новых идей;  ввести полный мораторий на контакты с ней; обеспечить глухое закрытие границы по р. Ингур; запретить приграничную торговлю  и передвижение и т.д. В любом случае, необходимо публично обозначить реальные опции и условия в отношениях с Грузией:  историческая справедливость и международное право на стороне Абхазии, и «хозяином» положения на сегодня является победитель - Абхазия, т.к. именно она контролирует свою территорию, а не Грузия. В любой момент Абхазия может гибко реагировать на  реализацию тех или иных сценариев и корректировать их в условиях гарантированной безопасности со стороны РФ. Однако ответная принудительная дипломатия и ее  конкретные меры в рамках Принципа Взаимности все еще   не обозначены ни самой Абхазией, ни ее стратегическим союзником, поэтому скоординированная позиция РА и РФ по формированию реалистичного информационно-политического подхода   на международном уровне в контексте реализации «принципа взаимности» весьма востребована на данном этапе.  

6. Законодательные инициативы РА в контексте норм международного права

Для усиления политико-правовой аргументации признания независимости Абхазии на международном уровне  в рамках стратегии Принудительного признания независимости РА со стороны Грузии необходимо, прежде всего, принять ряд законов на национальном уровне, что также будет иметь важный эффект в контексте общегосударственной  политико-идеологической доктрины и ее соответствия нормам международного права:

6.1. Закон РА о поражении Грузии и ее международно-правовой ответственности за преступления 1992-2008 гг.

Цель этого закона состоит в деактуализации темы неурегулированного грузино-абхазского конфликта в контексте  необратимого поражения и фактической капитуляции Грузии. Закон РА о поражении Грузии и ее международно-правовой ответственности за преступления 1992-2008 гг. станет также политико-правовым противовесом грузинскому  Закону об оккупированных территориях, который  констатирует  неокончательный, промежуточный характер военно-дипломатической победы Абхазии и девальвирует   в выгодные для РА и РФ результаты военного противостояния. Более того, Закон об оккупированных территориях легитимирует с правовой точки зрения возможность так называемой «деоккупации», в том числе военным путем, что подтверждается и нежеланием Грузии подписывать Соглашение о неприменении силы, а также неоднократными попытками приграничных военных провокаций.[129]

Кроме того, Грузия и Запад всячески девальвируют и значимость Соглашения Медведева-Саркози, трактуя его как всего-навсего некий промежуточный документ о прекращении огня  в то время,  когда  именно этот правовой акт стал основой стабильности в регионе после войны 2008 г. Исторический экскурс в аспекте легитимации итогов войны убедительно показывает, насколько важно четкое правовое фиксирование итогов войны и диспозиции сторон в аспекте ответственности, т.е. виновной стороны (агрессора), пострадавшей от агрессии стороны и победителя в справедливой войне. К примеру, по итогам Второй Мировой войны, несмотря на уже подписанный 8 мая 1945 г. Германией Акт о безоговорочной капитуляции, буквально через месяц (5.06.1945 г.) державы –победительницы СССР, США, Великобритания, Франция подписывают в Берлине и Декларацию О Поражении Германии, в которой констатировалось, что германские вооружённые силы на суше, на море и в воздухе потерпели полное поражение и безоговорочно капитулировали, а Германия несет международно-правовую ответственность за Вторую Мировую войну.[130]

Стратегические союзники Абхазия и Россия заинтересованы в максимально четком правовом фиксировании и международной легитимации  справедливых и выгодных для них окончательных результатов войн 1992-2008 гг. с Грузией, включая предотвращение любых попыток пересмотра итогов войны, статуса виновной в нарушении международного права стороны, легитимности Операции по принуждению к миру Грузии и Признания независимости РА со стороны РФ.

Между тем дипломатия Запада сегодня  фокусируется не только на пересмотре результатов Второй Мировой войны и ряда других конфликтов, но и вместе с Грузией на попытках пересмотра очевидных итогов недавней грузино-абхазской войны (тезис об «оккупированных территориях» Грузии), вопроса ответственности (санкции в адрес Абхазии, расследование Гаагского Суда по грузино-югоосетинской войне 2008 г.), правовой оценки Соглашения Медведева-Саркози как Соглашения о прекращении огня (т.е. как промежуточного документа в неурегулированном конфликте), с чем категорически не соглашается РФ, трактуя его, напротив,  как декларацию определенных финальных принципов послевоенной стабилизации.[131] Отметим, что вопрос статуса Абхазии в нем не упоминается, в отличие, к примеру, от Минских Соглашений по Украине, где в рамках устойчивого прекращения огня как раз вопрос особого статуса ДНР и ЛНР является ключевым и дискуссионным. Между тем эксперты и власти Абхазии, как правило,  продолжают использовать оценку современной ситуации как «техническое  состояние войны» или «неурегулированный конфликт», тем самым девальвируя не только итоги Операции по принуждению к миру Грузии и полное освобождение всей территории РА (Кодорское ущелье) в 2008 г., но и приравнивая ключевые, диаметрально потивоположные, правовые диспозиции сторон в войне: агрессор – пострадавший - победитель – проигравший - ответственность. При этом для целостного понимания проблемы ответственности Грузии, следует иметь ввиду, что ее международно-правовая ответственность гораздо шире, чем ответственность только за агрессии 1992, 1998, 2001, 2006 гг. и включает ответственность за весь период векового геноцида абхазов с 1918 г. и по сей день.

Показательна в этом плане трактовка текущего момента со стороны официальных лиц РА: «Абхазия - это не искусственно созданное «буферное государство» и некий инструментальный проект…После смены власти в Грузии в 2013 г. новое руководство страны хоть и снизило градус агрессивной риторики и прекратило поддержку диверсионной деятельности в Галском районе Абхазии, однако пока не сумело переломить инерцию старых подходов и отказывается, как и предыдущая администрация, подписывать с Абхазией соглашение о неприменении силы. Грузия технически продолжает находиться в состоянии войны с Абхазией, не признавая при этом наличия конфликтных отношений, - следовательно, не может быть создано приемлемого переговорного пространства для урегулирования межгосударственного конфликта.[132]Подобная трактовка ситуации придаетАбхазии статус все еще воюющей стороны, когда любые провокации или диверсионно-террористические акты со стороны Грузии могут расцениваться и в известной степени оправдываться как обычные проявления текущего «состояния войны» и незавершенного конфликта, а не как новое нарушение международного права.  Как уже отмечалось, подобная коллизия отсутствия Мирного договора и при этом отсутствия состояния войны, по словам Министра Иностранных Дел РФ Лаврова,  характерна  для отношений РФ и Японии.[133]

Игнорирование геополитической роли Абхазии как «буферного государства» в регионе (между двумя враждебными игроками - РФ и Грузия/НАТО) потенциально ограничивает способность оценить как возможные риски, так и возможные политические дивиденды  в связи с этим, реально существующим сегодня, региональным статусом РА. Между тем из всех обсуждавшихся экспертами моделей абхазского государства в послевоенный период – Общее государство Абхазии и Грузии, Тайваньский вариант (российская поддержка без признания РА), Нейтральное государство, Буферное государство - на практике реализовалась именно последняя, поскольку, как уже отмечалось, прежде всего мотивация в создании военно-стратегического буфера с НАТО/Грузией наряду с защитой местного населения от физического уничтожения подвигла РФ к решению о признании абхазской независимости. Оценка международно-правовой ситуации после признания РФ как «неурегулированного конфликта» или как «состояния войны»  вопреки позиции российского военного союзника, создает вокруг Абхазии не вполне четкий военно-стратегический и геополитический контекст. В подобной трактовке нынешнего этапа предполагается общий нестабильный не только военный, но и политический фон, а также чрезмерная зависимость ситуации вокруг Абхазии от позиции  Грузии в связи с якобы «неурегулированностью конфликта». Этот момент позволяет последней манипулировать мировым общественным мнением, ложной концепцией урегулирования конфликта и ответственностью сторон в конфликте.

Кроме того, тезис о «неурегулированном конфликте» и о «состоянии войны» отпугивает потенциальных  экономических партнеров РА, затрудняет международным институтам, как, например,  ООН, реализацию на практике масштабной  послевоенной реабилитации, поскольку «состояние конфликта и войны продолжается», и, следовательно, по логике международных посредников речь должна идти, в первую очередь, на данном этапе о новых моделях (предложениях) его урегулирования с позиций «политического компромисса» и международного давления на РА.

Как правило, формулировка «взаимный компромисс» как основа переговоров подразумевает в лучшем случае совместную ответственность сторон, в частности, в гражданских внутренних войнах, но в сегодняшней грузино-западной постановке вопроса, несмотря на всю риторику так называемых грузинских «мирных инициатив», Грузией и международным сообществом подразумевается ответственность за войну именно Абхазии, с чем и связаны санкции против нее и общая политика непризнания.  Очевидно, что подвешенный статус конфликта и переговорная ориентация на некий «взаимный компромисс» вместо ориентации на окончательное международно-правовое закрепление военно-политического выигрыша РА в результате акта самообороны от агрессора,  препятствует как деизоляции, так и дальнейшему продвижению ее широкого международного признания. В этом контексте согласование терминологии  в рамках Меморандума о координации  внешней политики между РФ и РА (2015 г.) крайне важно для  выработки общей дипломатический линии стратегических союзников РА и РФ в отношении Грузии и ее покровителей, а также в других процессах на международной арене.

Резюмируя вышесказанное,  следует признать, что немирный раздел государств в последние десятилетия (Балканы, Грузия) происходил в ситуации явного военного поражения или Операции по принуждению к миру одной из воюющих сторон. В случае постоянно рецидивирующего грузино-абхазского конфликта имелись как очевидное военное поражение Грузии по результатам войн 1992-1993 гг. и 1998 г.,  последующих агрессий 2001, 2006 гг., Операции по принуждению к миру  в 2008 г. Эти факты обосновывают и необходимость «ПРИНУЖДЕНИЯ К ПРИЗНАНИЮ» независимости Абхазии агрессором и реализацию его международно-правовой ответственности. Очевидно, что  Абхазия не сможет выйти из изоляции, выиграть жесткую информационную войну, осуществить поствоенное восстановление и последующее экономическое развитие, если не расставит окончательные военно-политические и международно-правовые акценты как по итогам вооруженного конфликта  1992-2008 гг., так и в более широком контексте очевидной победы абхазского народа в борьбе за национальное самосохранение и ВОССТАНОВЛЕНИЕ своего исторического суверенитета. Эти акценты должны стать ключевыми на международном уровне в информационно-дипломатической  повестке не только РА, но и РФ как ее стратегического союзника и гаранта безопасности.

Закон РА о поражении Грузии и ее международно-правовой ответственности за преступления 1992-2008 гг. вместе с Соглашением Медведева-Саркози (2008 г.)  должны рассматриваться в трактовке, определяющей их в качестве базовых документов (с возможными дополнениями), подтверждающими факт необратимого поражения и ответственности Грузии.

6.2. Закон РА о криминализации отрицания системного геноцида абхазского народа со стороны Грузии

Особенностью геноцида абхазов со стороны Грузии в отличие от ряда других известных геноцидов является то, что признаки геноцида четко прослеживались не только в событиях военного времени, но также и в целенаправленной последовательной политике мирного периода, в частности, в действиях, «совершаемых с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую». В абхазском случае в этом контексте можно отметить следующие:

а) убийство членов такой группы;

с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее". («Конвенция ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него», 1948 ).

Это был системный геноцид, что исключает фактор случайности или военной непредсказуемости,  и  именно эта политика привела грузино-абхазское противостояние к крайней форме радикализации и предопределила невозможность совместного сосуществования абхазов и грузин в рамках одного государства. Более того, грузинская элита и не скрывала своих намерений: к примеру, командующий грузинской армией Каркарашвили в самом начале войны заявил о намерении уничтожить все 97 тыс. абхазов, а Государственный министр Грузии по Абхазии Г. Хайндрава публично подтвердил, что абхазов «только 80 000…и мы можем легко и полностью уничтожить генетический фонд этого народа, убив 15000 их молодых людей. И мы вполне способны осуществить это».[134]

Эксперты отмечают главную сложность в правовой кодификации тех или иных действий как геноцид – это наличие сознательного умысла, причем не толькона физическое уничтожение, но также и наличие «скоординированного плана разного рода действий, направленных на уничтожение важнейших основ жизни национальных групп  с целью уничтожения самих этих групп…(культуры, языка, национальных чувств, религии, экономической жизни национальных групп)».[135] Интересны и реальные судебные прецеденты, где именно фактор умысла или намеренияимел решающие значение при квалификации преступления как геноцид. К примеру, в 1999 году Хорватия подала в Международный суд иск против Сербии по обвинению в нарушении Конвенции о геноциде. Сербия ответила встречным иском только в 2010 г. В окончательном решении Суда отмечалось, что “взаимные обвинения Сербии и Хорватии в геноциде в ходе конфликта начала 90-х годов не нашли подтверждения в Международном суде ООН. Суд признал, что акты, попадающие под определение геноцида совершались югославской армией или сербскими силами в отношении хорватов, как и хорватской армией в отношении сербов в ходе операции “Буря”, но объемы преступлений не были такими, чтобы дать основания утверждать о намерениисовершить геноцид.“Суд считает, что даже вместе взятые и интерпретируемые в современном политическом и военном контексте выдержки из Брионского соглашения, процитированные Сербией, как и остальные части документа, не устанавливают существования конкретных намерений, характеризуемых как геноцид».[136]

Комиссия экспертов ООН, созданная во исполнение Резолюции 780 (1993 г.) Совета Безопасности, квалифицирует как геноцид и умышленное убийство руководства группы – политических и административных руководителей, религиозных деятелей, представителей интеллигенции (S) 1994 (674, пункт 94).  Для глубокого понимания сути грузино-абхазского противостояния  важно четко констатировать, что именно политика Грузии по уничтожению коренного абхазского народа на его исконной исторической территории  физически или путем культурной ассимиляции стала главной причиной долговременного грузино-абхазского конфликта как в его латентной мирной, так и в военной стадиях. Факт дискриминации на этнической основе признается и грузинскими политиками, в частности, притеснение в 30–50-е годы ХХв. абхазского языка, культуры, фальсификация истории, топонимики и практически поголовные репрессии против лидеров абхазской нации был вынужден признать  Э.А. Шеварднадзе, будучи первым секретарем ЦК КП Грузии в 1978 году: «Прямо надо сказать, – заявил он, – что в прошлом, в известном вам периоде, в отношении абхазского народа проводилась политика, которую практически следует характеризовать как шовинистическую… такие акции как закрытие школ на родном языке, притеснение национальных институтов… так просто не предаются забвению».[137] Как отмечается в официальном расследовании Генеральной прокуратуры РА по фактам массовых убийств, геноцида и других тяжких преступлений в период оккупации Абхазии Грузией в 1992-1993 гг. ( 1995 г.),  серьезно пострадало не только абхазское, но и все негрузинское население Абхазии, при этом  преступления против мирных граждан носили особо тяжкий и жестокий характер. В то же время с учетом всего массива историко-политической фактологии можно уверенно утверждать, что  именно в отношении абхазского коренного этноса действия Грузии, очевидно, носили комплексный долговременный характер с целью его умышленного уничтожения,  и это отражено в правовых актах РА, подтверждающих системный характер политики геноцида со стороны Грузии с 1918 г. и по настоящее время.[138]

Понимание того, что имеющиеся убедительные аргументы о совершенном против абхазов системном геноциде со стороны Грузии могут побудить международное сообщество к изменению позиции по отношению к РА, привело к некоторым новым концептам  грузинской официальной риторики по Абхазии, прежде всего, в  целях нейтрализации обвинений в системном геноциде автохтонного абхазского  этноса. Так, по словам Кетеван Цихелашвили, госминистра Грузии по делам примирения и гражданского равноправия, «…существующая обстановка и неурегулированность конфликта не входит в интересы ни грузин, ни абхазов, ни осетин. Мы готовы обсудить с абхазским и осетинским обществами общие интересы, прагматичные выходы из ситуаций и новые инициативы, развитие и перспективы лучшего будущего, что поможет населению в улучшении существующего сегодня тяжелого положения. Возможно решение ряда вопросов без политизации, по согласованию, с учетом гуманитарных принципов, а в некоторых случаях - с использованием статус-нейтральных формул и механизмов….Заслуживает внимания то, что эта выгода ( от ЕС – Л.Т.) подразумевает не только измеряемые и осязаемые направления, как лучшее образование, лучшее здравоохранение, перспектива свободного сообщения, торговля, социально-экономическое благополучие, но и другие, не менее важные блага, как защищенная идентичность, самобытность, что на фоне имеющей сегодня место русификации в Абхазии/Цхинвальском регионе реально стоят под угрозой».[139]

В последнее время в условиях международной изоляции Абхазии Грузия предпринимает активные усилия по фальсификации истории грузино-абхазского противостояния в целях избежания собственной международно–правовой ответственности за вековой геноцид абхазского народа. В частности, грузинский Государственный министр по примирению и гражданскому равноправию К. Цихелашвили поздравила общественность с Днем абхазского языка со следующей трактовкой проблемы: «Конституция Грузии охраняет абхазский язык, и это говорит о важности данного языка для всего нашего общества. Сегодня он особенно нуждается в сохранении, защите и развитии из-за положения, сложившегося на оккупированной территории. Именно поэтому государствопредпринимает соответствующие шаги, в том числе в рамках Государственной программы по абхазскому языку, принятой в 2017 году».[140]

Своеобразным фальсификаторским апогеем в этом же ключе стало выступление Президента Грузии Саломе Зурабишвили на заседании Генеральной Ассамблеи  ООН в 2019 г., которая  «обратила внимание мирового сообщества на постепенное исчезновение абхазского языка, культуры и идентичности в условиях так называемой «российской оккупации»: «Моим выступлением хочу предупредить весь мир, что в оккупированной Абхазии абхазский язык и абхазская идентичность находятся на грани уничтожения», предупредив, что исчезновение абхазской идентичности, культуры и традиций «станет для человечества невосполнимой утратой».[141]

Вышеприведенные  заявления грузинских официальных лиц в абхазском обществе воспринимаются как мотивированные необходимостью уйти от ответственности за собственные преступления против абхазского народа и в качестве пропагандистской международной дипломатии  Грузии.

С другой стороны, парадокс заключается в том, каким образом  сочетаются грузинские «озабоченности» о судьбе абхазов  с громкими обвинениями абхазов в геноциде, этнических чистках и этнической дискриминации грузин -  при том,  что одновременно  Грузия требует от мира установления практически блокадного режима в отношении собственно абхазского населения,  которое в большинстве своем не может воспользоваться так называемым грузинским «окном возможностей»  в силу массового этнического и политического неприятия «грузинского мира»,  до сих пор так и не осознавшего масштаб причиненного вреда соседнему малочисленному этносу.

В этом контексте даже в условиях международной изоляции абхазская дипломатия и в целом общественность не использовали все возможные ресурсы для противопоставления  грузинской дезинформации собственной адекватной информационно-политической кампании, в которой важнейшее место должна была бы занимать концепция системного геноцида коренного абхазского этноса. Между тем, как правило,  абхазские политики на официальном уровне  в последние годы в качестве основной претензии абхазской стороны к Грузии и международному сообществу говорят  о нарушении прав своих граждан  на передвижение, образование и здравоохранение за рубежом, хотя само понятие санкций в международном праве легально предусматривает эти принудительные меры давления на виновную сторону, каковой международное сообщество считает именно абхазскую. Политика изоляции Абхазии связана именно с оценкой ее международным сообществом как правонарушителя в грузино-абхазском конфликте, а вышеприведенные абхазские претензии о нарушении права на передвижение и др. по силе обвинения совершенно несопоставимы с обвинениями Грузии в адрес Абхазии в геноциде, этнических чистках и нынешней этнической дискриминации грузин в Галском районе.  Поэтому более логичной и исторически обоснованной позицией в адрес Грузии представляется обвинение ее в системном геноциде абхазского коренного народа как тяжелейшем международном преступлении. Кроме того, нынешний этап давления на Абхазию должен рассматриваться не только в контексте нарушения прав человека (права на передвижение или образование отдельным гражданам и т.д.), а в контексте нарушения базовых международных стандартов, в частности, Декларации ООН о праве на развитие (1986 ) в отношении целого народа.

Поскольку отсутствие поствоенной реабилитации и, более того, осуществление   послевоенной долговременной  блокады и изоляции абхазского народа фактически лишает его возможностей не только для развития, но и для выживания как малого этноса, то эти действия Грузии и ее покровителей также подпадают под признаки геноцида в Конвенции ООН о геноциде (1948 г.):«…с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее".

Именно в таком международно-правовом контексте Куба рассматривала санкции США как геноцид  и добилась определенной поддержки ООН в этом вопросе, обозначив также размер компенсации ущерба за санкции: «В своем ответе правительство Кубы напомнило о том, что в соответствии с многочисленными резолюциями Комиссии по правам человека и Генеральной Ассамблеи, а также политическими декларациями, принятыми на международных саммитах и конференциях, применение экономических односторонних принудительных мер противоречит Уставу Организации Объединенных Наций и нормам международного права. Правительство указало, что применение односторонних принудительных мер, использующихся в качестве средства политического и экономического принуждения, является посягательством на независимость, суверенитет и право народов на самоопределение, а также на полномасштабное осуществление всех прав человека. Основной жертвой становится население стран, в отношении которых применяются такие меры, в частности, наиболее уязвимые группы общества, такие, как дети, женщины, престарелые и инвалиды…Правительство указало, что односторонние принудительные меры являются ключевым инструментом политики агрессии и враждебности, проводящейся Соединенными Штатами Америки в отношении Кубы на протяжении более 45 лет - политики, которую правительство квалифицирует в качестве акта геноцида на основании статьи   2 с) Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, а также как акт войны и международное преступление».[142]

Концепцию нарушения права на выживание и развитие малочисленного коренного абхазского народа со ссылкой на Декларацию ООН о праве на развитие (1986),  Декларацию ООН о  правах коренных народов (2007), Конвенцию ООН о геноциде (1948) и другие международные документы необходимо представлять как официальную позицию абхазской стороны в международных структурах. Эта концепция вместе с долговременной историей системного геноцида абхазов со стороны Грузии является основанием для требования со стороны Абхазии на международном уровне экономической реабилитации и компенсации ущерба за войну и продолжающиеся послевоенные санкции, а также требования о снятии санкций и полной международной деизоляции страны.

Оценка ответственности сторон в конфликте и соответствующие репарации/компенсации, как правило, в практике межгосударственных отношений взаимосвязаны. Весьма интересен опыт многих стран в этом контексте, в частности, «на конференции в Ялте в феврале 1945 года был решен, среди прочих, и вопрос о репарациях, которые придется платить побежденной Германии.Германия выплатила (в пересчете) больше 70 миллиардов евро в качестве компенсации за преступления национал-социалистов и за нанесенный ими материальный ущерб. Так, уже в 1952 году три миллиарда марок получило государство Израиль. Еще 450 миллионов евро Германия в последние годы перечислила евреям, пострадавшим от преследований нацистов и живущим не в Израиле (в первую очередь, гражданам бывшего СССР)… Совсем недавно вопрос о "недоплаченных" репарациях подняли в Польше и Греции. В Польше сейчас говорят о том, что общий размер ущерба, причиненного стране нацистским режимом, нужно оценить в сумму от 540 до 850 миллиардов евро. В ФРГ считают вопрос о репарациях окончательно закрытым, а требования нынешнего правительства Польши - необоснованными. Юридически неоправданными считают эксперты бундестага и новые претензии Греции, которая требует от Германии репараций сразу за две мировые войны».[143] Как заявил президент Польши Анджей Дуда,  Варшава подтвердила намерение требовать репарации от Берлина, поскольку выплата компенсаций странам, которые подверглись нападению со стороны нацистской Германии во время войны, является "вопросом ответственности и морали".[144]

Несмотря на споры об юридической обоснованности новых репараций, Германия во многих случаях соглашается на дополнительные выплаты . К примеру, в 2019 г. Германия выделила 12 млн. евро пострадавшим от блокады Ленинграда во Второй Мировой войне. Показательно, что в совместном заявлении глав МИД ФРГ и РФ подчеркивалось, что добровольное решение правительства ФРГ основано "на признании ответственности за совершенное от немецкого имени беззаконие", а блокада Ленинграда немецким вермахтом "вошла в историю как жестокое преступление против целого города и его населения".[145]

Яркий пример в этом плане  – ответственность Германии за геноцид евреев, которую она в полной мере признает. Так, в 2019 г. Германия обещала предоставить дополнительные выплаты живущим в Израиле немецким жертвам Холокоста. Как отметил Премьер-министр Израиля Биньямин Нетаньяху, речь идет о сотнях евро в месяц на человека. По данным министерства финансов Германии, дополнительные ежемесячные выплаты получат более 5000 человек. Конкретная сумма будет зависеть от величины, получаемой ими из ФРГ компенсационной пенсии.[146]

В случае  Абхазии речь должна идти о признании  ответственности Грузии и определении общего ущерба за осуществленный ею системный геноцид коренного малочисленного абхазского народа в разные временные периоды: в годы первой оккупации Абхазии Грузией в 1918-1921 гг.,  в составе грузинской автономии (1931- 1991 гг.),  в период грузино-абхазских войн 1992-2008 гг., а также за блокаду и продолжающиеся послевоенные санкции, являющиеся по сути политико-правовым аналогом  физического уничтожения (геноцида) малочисленного абхазского народа.

Генеральная Ассамблея ООН, начиная с 1992 года принимает Резолюции о необходимости прекращения торгово-экономической блокады Кубы, введенной США почти 60 лет назад. В последние годы в ее поддержку неизменно голосовали 187-188 государств-членов ООН. Снятие блокады и возмещение понесенного из-за нее ущерба, оцениваемого Кубой в более 1 трлн долларов (с учетом обесценивания американской валюты), декларируются ею в качестве  главных условий для нормализации отношений с США.[147]В отношении Абхазии со стороны международного сообщества жесткие санкции действуют 24 года. Единственная страна, поддерживающая Абхазию финансово, несмотря на собственные большие трудности в связи с санкциями Запада – это Россия, выделившая с 2008 по 2018 гг. 44 млрд. руб.[148], что, впрочем, совершенно не покрывает размер ущерба за войну, определенного Правительственной комиссией РА даже в цифрах 1995 г. - 11.3 млрд. $ (порядка 700 млрд. руб в пересчете по сегодняшнему курсу, но в старых ценах). [149] Определение реальной суммы ущерба на сегодняшний день с учетом продолжающихся санкций Грузии, Запада и стран СНГ, введенных в 1996 г. по инициативе Грузии, помимо основных показателей включает и такие понятия, как  упущенная выгода и этнодемографический ущерб. Россия в одностороннем порядке  вышла из санкций СНГ в феврале 2008 г. Грузия же после агрессии в Южной  Осетии получила большую помощь в рамках Конференции Доноров в 2008 г., и продолжает получать значительные преференции и финансовую поддержку со стороны Запада. Планировавшаяся в 1998 г. реабилитация Абхазии на основе итогов работы Миссии ООН по определению нужд Абхазии (март 1998 г.)  была сорвана очередной агрессией Грузии  (Галская война,  май 1998 г.).  В отношении многих постконфликтных стран были проведены Конференции Доноров, к примеру,  в Косово и Мали, но Абхазия и ее народ остаются в совершенно нереабилитированном состоянии. Одновременно происходит и  полное блокирование любых попыток Абхазии вступить в цивилизованные торгово-экономические, культурные, спортивные, дипломатические контакты  с внешним миром (кроме РФ и признавших независимость РА стран), крайне необходимые для ее послевоенного восстановления и развития.

Показательна преемственность современной грузинской политики со времен Грузинской Демократической Республики, оккупировавшей Абхазию в 1918-1921 гг. и совершившей уже тогда массовые преступления против абхазского народа.[150] Столь же показательна и преемственность современной грузинской политики по отношению к влиятельной группе грузинских большевиков во главе с И.Сталиным, курировавшим после распада Российской империи вначале национальную сферу. Как известно, Абхазия провозгласила независимость в виде Советской Социалистической Республики Абхазия 31 марта 1921 г., и уже 21 мая 1921 г. она была признана Грузией. Однако несмотря на этот факт, очень скоро именно   грузинские большевики стали инициаторами и проводниками финансово-экономической блокады Абхазии с целью  уничтожения ее независимости и инкорпорации в состав Грузии.

Всентябре 1921 г., когда Абхазия еще была в статусе независимой советской республики,  в адрес ВЦИК и Наркомфин РСФСР Сталин совершенно явно искажал независимый статус Абхазии на тот момент и писал: «Абхазия составляет автономную часть независимой Грузии, самостоятельных представителей при РСФСР не имеет и не должна иметь, ввиду чего кредитов от РСФСР не может получать. Наркомнац И. Сталин». Второй документ датируется 13 сентября того же года. В категорической форме он заявил: «Выдача денег абхазцам без согласия Грузии недействительна. Кроме того, следует принять во внимание, что продали европейцам несколько миллионов пудов табака, получив за это всякое добро, в том числе автомобили, не представив отчета ни Грузии, ни РСФСР».[151] Отметим, что на тот момент не было еще ни особого Союзного Договора ССР Грузии и ССР Абхазии, ни Договора об образовании СССР ( оба -  в 1922 г.).

Многие факты позволяют констатировать, что и сегодня международное сообщество вместе с Грузией использует методы вождей СССР, этнических грузин - Сталина и Берия, проводя их преемственную политику политической и финансово-экономической блокады  Абхазии, что по своей правовой сути и тяжелейшим последствиям равнозначно уничтожению абхазского коренного народа и его исторической государственности. Как сообщает МИД РА, помимо действующих санкции в 2017 г.   Президент США Дональд Трамп подписал новый федеральный бюджет США, «в тексте которого прописаны пункты о защите территориальной целостности Грузии...Пункт под заголовком «Оккупация грузинских территорий Абхазии и Цхинвальского региона/Южной Осетии» запрещает оказывать поддержку какой-либо стране мира, которая признает независимость самопровозглашенных республик Абхазия и Южная Осетия. Государственным ведомствам США запрещено предпринимать действия, направленные на поддержку российской оккупации этих регионов. Кроме того, закон обязывает Министерство финансов США разработать необходимые инструкции для международных финансовых институтов с тем, чтобы исключить возможность реализации каких-либо программ (кредитов, долгов, гарантий), нарушающих территориальную целостность и суверенитет Грузии»[152].
Этот крайне дискриминационный подход полностью дискредитирует международное право и универсальные нормы мирного добрососедства государств, демократии, уважения прав человека и прав народов. После принятия Декларации ООН о правах коренных народов (2007 г.), фиксирующей в тексте традиционное определение права на самоопределение коренных народов ( Ст.3), эта проблематика стала настолько актуальной в мире, что два десятилетия с 1994 по 2014 г. были объявлены ООН десятилетиями коренных народов, а 9 августа определен как Международный день коренных народов мира.

В связи с вышеизложенным для создания соответствующего внутреннего и международного информационно-правового фона необходимо принятие  Закона о криминализации отрицания системного геноцида абхазского народасо стороны Грузии. Подобные законы приняты в отношении уголовной ответственности (криминализации) отрицания Холокоста и геноцида армян во многих странах Европы с целью недопущения умаления негативной оценки этих преступлений в международном сообществе в целом и в отдельных странах, а также предотвращения их в будущем.  Причем важно отметить, что по этим законам осуществляется реальная уголовная ответственность. Госдума РФ создала рабочую группу с участием всех фракций в связи с обращением парламента Южной Осетии о признании РФ геноцида южных осетин в 1920 г. со стороны Грузии.[153] Факт Геноцида армян, несмотря на его отрицание со стороны Турции и Европейского Суда по правам человека,  признан многими странами, в частности, Уругваем, Россией, Францией, Литвой, Бельгией, Голландией, Германией, Аргентиной, Канадой, Венесуэлой, Ливаном, нижней палатой парламента Италии, большинством штатов США, парламентами Греции, Кипра, Аргентины, Чили, Бельгии, Уэльса, Национальным Советом Швейцарии, Ватиканом, Палатой общин парламента Канады и сеймом Польши, Конгрессом США.[154] Закон о криминализации отрицания геноцида армян приняли Швейцария, Кипр, Словакия, Румыния, Италия. [155]

6.3.  День памяти жертв геноцида абхазского народа со стороны Грузии

По инициативе Армении всентябре 2015 года Генеральная Ассамблея ООН постановила провозгласить 9 декабря Международным днем памяти жертв преступления геноцида, чествования их достоинства и предупреждения этого преступления. Эта дата была выбрана в связи с тем, что в этот день в 1948 году была принята Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него. Как отмечается в официальном тексте, «Цель этого Дня — повышать известность Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него и ее роли в борьбе с геноцидом и предупреждении этого преступления, как оно определено в Конвенции, и чтобы поминать людей, ставших его жертвой, и чтить их память. Принимая эту резолюцию без голосования, все 193 государства-члена тем самым подтверждают, что каждое отдельное государство ответственно за защиту своего населения от геноцида, что такая ответственность предполагает предупреждение этого преступления, в том числе подстрекательства к нему».[156]

В Абхазии также необходимо учреждение этой памятной даты – День памяти жертв геноцида абхазского народа со стороны Грузии (ООН обозначила в качестве памятной даты жертв геноцидов 9 декабря, в Армении таким памятным днем жертв геноцида является 24 апреля, памятный день жертв холокоста отмечается и в Израиле 27 января в день освобождения советскими войсками концлагеря Освенцим в Польше).  Подобного рода законы и памятные даты имеют серьезный политико-идеологический эффект внутри государства, а также пропагандистско-информационный резонанс на международной арене. В этом контексте Абхазия должна открыто заявлять о том, что в отношении коренного малочисленного абхазского народа международное сообщество, покровительствуя грузинской политике, несет такую же ответственность за геноцид абхазов, как и непосредственный проводник этой политики – Грузия. 

6.4. День Государственности Республики Абхазия

Необходимо учреждение государственного праздника, подтверждающего Континуитет Абхазии в контексте 1200 летней истории абхазской государственности со времен Абхазского Царства YIII в., как это следует из текста Акта о Государственной независимости РА ( 1999 г. ).  Дни государственности или независимости, как известно, также отмечают во многих странах мира. К примеру, самое маленькое и древнее государство Европы Сан-Марино отмечает День Республики, отталкиваясь от даты 3 сентября 301 г.

В основу предложенных правовых актов заложены общепризнанные международные стандарты и опыт, которые Абхазии необходимо учитывать в продвижении своих интересов и позиций на международной арене. В частности, общеизвестно, что осознание германской нацией совершенных преступлений против человечества во многом было связано с системой ответственности, которую она понесла в полной мере. Этому способствовали принципиальные подходы держав-победительниц к оценке ответственности Германии и ее союзников во Второй Мировой войне, а также стремление исключить на будущее подобные международные преступления, совершенные во многом на основе определенной идеологии и расисткой доктрины, повлиявшей на умонастроения значительной части германского  общества. Так, в соответствии с решениями  Потсдамской Конференции (17.07. - 02.08.1945 г.) Германия понесла суровое наказание, включая потерю суверенитета,  своих территорий,  суды над военными преступниками, репарации и компенсации и т.д.

Однако особый интерес в современном контексте представляет подход союзников к послевоенному устройству Германии, который определялся в соответствии с так называемой формулой  «три Д» - демилитаризация, денацификация и демократизация. Эти принципы позволяли не только выполнить главную задачу - уничтожить возможность возрождения агрессивного реваншистского фашистского  государства, но и восстановить нормальную социально-экономическую, политическую жизнь». Под денацификацией понимался «комплекс мероприятий, направленных на очищение немецкого и австрийского обществ, культуры, прессы, экономики, юриспруденции и политики от влияния нацистской идеологии».[157] Коллективные международные усилия в соответствии с принципом «денацификации» привели к осознанию Германией своей исторической ответственности за судьбы народов в период Второй Мировой войны, что проявляется и сегодня в ее политике признания своих международно-правовых обязательств ответственности перед пострадавшими во Второй Мировой войне  народами.

В контексте Грузии ее современная политико-идеологическая доктрина, как и образовательные программы для молодого поколения, не дают оснований для уверенного прогноза мирного сосуществования Грузии с соседними народами, поскольку общий концептуальный подход  к истории коренного абхазского народа и абхазо-грузинских отношений в ретроспективе и на современном этапе остается, как и в период Грузинской ССР,  антинаучным, шовинистическим и реваншистским. Любые попытки объективного анализа даже со стороны европейских и американских исследователей встречают крайне агрессивную реакцию не только политиков, но и самого грузинского общества.  Здесь можно напомнить и громкие истории с Послами Франции и США, и с докладом по правам человека Хаммарберга, и с исследованием немецких ученых о сталинских репрессиях, и с объявлением персоной-нон грата известного немецкого дипломата Дитера Бодена, допустившего гипотетически  возможность признания независимости Абхазии,  и закон об «оккупированных территориях», предполагающий легитимную возможность «деоккупации»,  в т.ч. путем  военного реванша. 

Таким образом, объективно в целях безопасности всего региона наиболее эффективной международной дипломатией в отношении современного грузинского государства, в котором и сегодня в несколько модифицированной форме доминируют этношовинстические идеи  времен Сталина, Берия, Ингороква и Гамсахурдия, может быть дипломатия принуждения Грузии к осознанию своей ответственности за причиненный соседним народам и государствам ущерб со всеми вытекающими международно-правовыми последствиями.

Вышеупомянутые правовые акты станут политико-правовой основой требования принудительного признания независимости Абхазии Грузией со стороны, по крайней мере, РА, РФ и других стран, признавших независимость Абхазии, а также по мере ведения информационной работы в данном ключе и со стороны международного сообщества. Принудительное  признание независимости РА со стороны Грузии является одним из важных политико-идеологических подходов национальной дипломатии, аргументирующих восстановление независимости  РА в контексте принципа континуитета, а также международно-правовую неравнозначность позиций Абхазии как пострадавшей от геноцида стороны и Грузии как стороны, осуществлявшей против нее этот геноцид.

7. Мирная инициатива Абхазии: Черноморско-кавказский Пакт Стабильности

Международное сообщество выработало за последние годы различные правовые стандарты и практические механизмы защиты малочисленных коренных народов, однако в отношении пострадавшего от военных агрессий и системного  геноцида абхазского народа проводит жесткую политику санкций и изоляции, что исключает возможность этнодемографической реабилитации государствообразующего этноса и поствоенного восстановления страны в целом. Это является ключевым фактором  неконкурентоспособности современного абхазского государства в регионе, а также чревато необратимыми последствиями в контексте сохранения древнего абхазского этноса на культурно-цивилизационной карте мира. Стратегия принудительного признания независимости РА со стороны Грузии с ее базовыми аргументами, практическими действиями наряду с  ее информационной составляющей,  помимо всего прочего, может способствовать  преодолению парадоксального дефицита международного и общечеловеческого сочувствия к трагической судьбе коренного абхазского народа и его исторически обоснованному  современному проекту независимого демократического государства. Принудительное  признание РА со стороны Грузии  по аналогии с международной аргументацией признания Косово как условия долгосрочной стабильности  Балканского региона также является  фактором региональной безопасности и стабильности в Черноморско-кавказском регионе, что требует серьезных коллективных международных усилий.

В этом контексте содержательная повестка Международных Женевских Консультаций по безопасности и стабильности в Закавказье, идущих без видимых успехов с 2008 г., требует обновления, в том числе с учетом инструментов стратегии принудительного признания независимости РА со стороны Грузии. Более того, давно назрела и международная презентация  собственно абхазской Парадигмы  долгосрочной стабильности, безопасности и развития региона  в связи с чрезвычайными военными рисками для РА и этнодемографической уязвимостью малочисленного коренного абхазского народа перед лицом  внешних угроз. Потенциал скоординированной политики РФ и РА в этом контексте трудно переоценить, особенно, с учетом геоцивилизационной миссии РФ по защите безопасности и интересов всех малых народов региона. Усилившиеся противоречия различных геополитических игроков, в том числе и с внерегиональными акторами - такими, как США, создают критические вызовы, для противодействия которым необходима консолидация всех имеющихся ресурсов заинтересованных в мирном развитии сторон. В этом случае потребуется создание связанных между собой  военно-политических и геоэкономических механизмов  поддержания стабильности мирной  архитектуры региона.

Позиция Абхазии в вопросах войны и мира существенно отличается от таковой у многих государств Черноморско-кавказского региона: у нее нет ни к одному из них территориальных претензий или амбиций к военному и геополитическому соперничеству, а тем более противостоянию. В то же время исторический контекст и давние  связи со всеми соседними странами позволяют ей актуализировать свой медиаторный потенциал в качестве миролюбовой и культурно толерантной страны. В силу своих малых размеров она не может составить серьезную экономическую конкуренцию и тем более быть источником военной угрозы, а при адекватной информационной политике Абхазия скорее должна была бы восприниматься государством, нуждающимся во всеобщей международной поддержке вследствие пережитых ее народом исторических и современных трагических событий и захватнических войн. Таким образом, именно Абхазия как жертва многочисленных агрессий  и миролюбивая страна идеально подходит на роль инициатора/медиатора многостороннего мирного процесса в Черноморско-кавказском регионе, причем, не привнося своим новым  функциональным статусом  рисков нарушения существующего конкурентного военно-политического и геоэкономического статус-кво между государствами региона, что вряд ли можно сказать о большинстве других региональных субъектов.

Естественно, в этой мирной инициативе РА предполагается  активное и решающее участие ее стратегического союзника и гаранта безопасности – РФ. Кроме того, следует признать, что  Абхазия понесла в последнее время серьезные имиджевые потери не только из-за усилий противников, но и, главным образом, из-за собственной неспособности сформировать убедительную концепцию своего государственного проекта, а также его позитивный образ на международной арене. Этот факт широко используется и недругами России - в  качестве своего рода «антирекламы» российского покровительства как такового. Изменить этот  рутинный образ  провинциальной и недееспособной Абхазии в нечто прямо противоположное возможно, если Абхазия станет позиционировать себя в качестве активного игрока регионального уровня, не впадая при этом в «гигантоманию».  Отметим, что на фоне мегадержав России и США  Грузия и Абхазия являются почти в одинаковой степени  малыми странами, но в отличие от гиперактивной Грузии, действующей как в собственных интересах, так и в качестве регионального проводника интересов ЕС и НАТО, Россия все еще не рассматривает возможность усиления  своего влияния в регионе через реализацию геоэкономического потенциала Абхазии,  вполне сопоставимого с таковым у Грузии. Более того, успехи Абхазии на международном уровне будут способствовать интеграционной привлекательности России как ее геополитического покровителя по аналогии с тем, как США и ЕС поддерживают Грузию в качестве рекламы собственного успешного проекта геополитического протектората.   

Геоэкономический потенциал Абхазии имеет разные аспекты, но, в первую очередь, он заключается в том, чтобы занять наиболее выгодную как для Абхазии, так и для ее стратегического союзника России геоэкономическую нишу во все еще формирующейся   структуре влияния в Черноморско–Кавказском регионе как части Большой Евразии, в которой также представлены и потенциальные члены ЕАЭС. Черноморско-Кавказский регион, как и в целом Большая Евразия, является регионом острой конкуренции Евроатлантической  и Евразийской моделей  интеграции. В условиях конкуренции интеграционных проектов преимущество будет иметь тот, который быстрее освоит важнейшие геоэкономические позиции – энергетические, транзитные торгово-экономические пути и логистические связи, рынки, механизмы финансово-экономического притяжения, инновационные подходы, инвестиционные, культурно-цивилизационные и дипломатические коммуникационные центры взаимодействия (переговорные площадки), интеграционный брендинг, способность обеспечить защиту интересов субъектов интеграционного проекта и др. Участие в интеграционных проектах задает совершенно новый  вектор  внутриабхазским процессам по всем направлениям - модернизация экономики и финансово-банковского сектора, антикоррупционная и инвестиционная  политика, реформа госуправления, судебной системы, выход из политической и экономической изоляции, обеспечение продовольственной и экологической безопасности, активная информационная стратегия, т.е. целый пакет реформ, которые не были востребованы ранее именно в связи с рутинностью «минималистского»  государственного проекта РА и, соответственно, отсутствием стратегической, мотивирующей на  реформы, перспективы. 

Существует особая логика исторической справедливости в том, чтобы именно Абхазия как наиболее уязвимая малая страна и пострадавший коренной народ региона  могла бы выступить с новой мирной региональной инициативой на основе собственного видения Парадигмы региональной безопасности и развития. Суть абхазской Парадигмы  региональной безопасности и развития Черноморско-кавказского региона состоит в геоэкономической интеграции как мотивирующем взаимовыгодном стимуле миростроительства с учетом военно-стратегического баланса и национальных интересов всех его субъектов. Эта Парадигма безопасности и развития может стать основой нового Черноморско-кавказского Пакта Стабильности, с равным доступом к принятию решений в его рамках всех заинтересованных стран региона - вне зависимости от степени их влияния и статуса в международной иерархии государств.

Исторической предпосылкой видения современной роли Абхазии как активного участника межрегиональных и внутрирегиональных торгово-экономических и дипломатических  отношений являются хорошо известные в научном мире факты подобного ее позиционирования в прошлом. В частности, отмечается, что «Абхазия в разные периоды своей истории была связана через древние торговые пути с цивилизациями Европы и Азии (Даринский и Мисимианский пути, Абасгская дорога и др.). Локализация этих коммуникаций имеет существенное значение в связи с популярной сегодня идеей «восстановления» Великого шелкового пути.Об этом историко-культурном феномене (в настоящее время больше политическом) существует богатая литература. Остановимся лишь на освещении проблемы, связанной с конкретными Западнокавказскими ответвлениями этого пути, проходившими через территорию Абхазии в раннем средневековье (VI-VIIIвв.). Означенные ответвления, в силу коньюнктурных соображений, попросту не только не учитываются, но и вообще замалчиваются современными исследователями и политиками».[158] Отметим, что в последние годы к процессу восстановления Великого шелкового пути основательно подключилась Грузия.

Для разработки новой концептуальной платформы безопасности и экономического развития  региона может быть использован опыт функционирования ЕС и ЕАЭС. Принципиальная политико-экономическая логика ЕАЭС,  как подчеркивал В.Путин, заключается в  приоритете национальных интересов перед наднациональными – в отличие от ЕС, который отдает приоритет наднациональным решениям.  Эксперты и политики из разных стран неоднократно предлагали различные региональные интеграционные модели, в частности, Пакт Стабильности для Южного Кавказа Брюссельского Европейского центра политических исследований (авторы М. Эмерсон и Н.Точчи, 2000 г.),Турецкая Платформа стабильности и сотрудничества на Кавказе (Президент Турции Т. Эрдоган, 2008 г.) и ряд других.

Абхазские аналитики также проявляли устойчивый интерес к региональным интеграционным моделям, в частности, предполагая, что дефиниция грузино-абхазского конфликта как конфликта национальных идентичностей предопределяет возможность его урегулирования не через двусторонний политический компромисс, а через создание региональных интеграционных структур по аналогии с объединенной Европой.[159] Однако практически реализованным оказался только Пакт Стабильности для Юго-восточной Европы (Пакт стабильности ЮВЕ, 1999-2008гг.), представлявший собой, по оценке МИД РФ, в целом успешную «международную инициативу, объединившую усилия стран балканского региона, ЕС, России, США, большинства международных и финансовых организаций  с целью достижения стабильности в регионе путем укрепления стран ЮВЕ в их усилиях по продвижению мира, демократии, уважения прав человека и экономического развития…Россия была среди разработчиков Пакта и является полноправным его членом. В тексте Пакта особо отмечена значимость России на Балканах, в частности подчеркивается, что она "традиционно играла и продолжает играть ключевую роль в регионе».[160] Отметим, что Косово непосредственно участвовало в Пакте стабильности  ЮВЕ  и по его завершении  было признано США и большинством европейских стран - в целях долгосрочной стабильности региона.

Подобный многоаспектный подход может быть использован с учетом специфики национальных интересов и в Черноморско-кавказском регионе как части Большой Евразии.В качестве ключевого системообразующего концепта в разработке общего рамочного подхода предполагается идея Президента РФ В.Путина, которую он презентовал на 70-й Сессии ООН:«Россия предлагает гармонизацию региональных экономических проектов, так называемую интеграцию интеграций, основанную на универсальных прозрачных принципах международной торговли. В качестве примера приведу наши планы по сопряжению Евразийского экономического союза с китайской инициативой по созданию «Экономического пояса Шёлкового пути». И по‑прежнему большие перспективы видим в гармонизации интеграционных процессов в рамках Евразийского экономического союза и Евросоюза».[161]

Тот факт, что «Черноморско-Кавказский регион находится географически в фокусе пересечения различных интеграционных проектов (ЕАЭС, ЕС, Большая Евразия, ШОС, Экономический пояс Шелкового пути и др.), позволяет рассматривать его как некий «модельный/экспериментальный регион для реализации идеи Президента РФ В. Путина о  сопряжении различных интеграционных проектов или Интеграции Интеграций».[162]География и геополитика региона позволяют предполагать, что Абхазия в силу своего буферного военно-стратегического и геополитического статуса могла бы занять в общей архитектуре региона особую нишу регионального интеграционного хаба и финансового центра – по аналогии с функциональным статусом маленького Люксембурга как административно-политического и финансового центра в  ЕС.  Этот подход обусловлен тем, что именно по границе Абхазии и Грузии по р. Ингур сегодня проходит потенциально весьма конфликтогенная линия разделения военно-политических интересов России и НАТО-ЕС-Грузии. Очень многое в будущем региона зависит от того, будет ли эта линия оставаться линией конфронтации или станет связующим мостом в интеграции всего региона. Предпочтительная реализация второго сценария и вышеприведенные особенности Абхазии по сравнению с другими странами региона, делает  возможной специфическую роль Абхазии как интеграционного хаба внутри Черноморско-Кавказского региона, в соответствии с которой именно Абхазия как малая уязвимая страна должна выступить инициатором и лоббистом  концепции интеграции Черноморско-кавказского региона как фактора региональной  безопасности, долгосрочной стабильности и развития.[163]

Показательно, что официальные лица самой маленькой страны ЕС - Люксембурга не раз отмечали, что «Люксембург является небольшой страной и знает пределы своих возможностей, поэтому старается продвигать за рубежом имеющиеся у него преимущества через активную внешнюю политику», формируя так называемую Люксембургскую модель.[164]Именно этим фактом объясняется столь несопоставимо высокий по сравнению с географическими размерами финансово-административный и политический вес этого малого государства в ЕС, который сами люксембуржцы аргументируют тем, что именно их страна  была одним из первых инициаторов процесса европейской интеграции.

Малые государства действительно вряд ли имеют реальные шансы сохранить свой суверенитет в условиях территориальных претензий со стороны более сильных соседей: к примеру, подобный негативный сценарий может реализоваться, если Абхазия будет продолжать позиционировать себя всего лишь как неконкурентоспособная туристическая провинция со спорным политическим статусом и соответствующими рисками безопасности. Напротив, проактивная внешняя политика наряду с популяризацией во внешнем мире культуры и истории государства часто становится своего рода защитным барьером против возможных военных коллизий  и, более того,  локомотивом для экономического и политического развития малого государства. Примеру многих развитых европейских государств целенаправленно следует военный противник и геоэкономический конкурент Абхазии - Грузия, постоянно инициирующая  новые подходы для продвижения своих интересов, при этом претендуя на самые выгодные геоэкономические ниши в региональном разделении труда - от Евроазиатского транзитного хаба до регионального, а в перспективе и международного финансового центра.[165]

В этом контексте благодаря эффективной   корреляции различных отраслей и направлений в деятельности государства - внешней политики, экономики, культуры, медиа, национального брендинга и, в особенности,  дипломатии мира на региональном и международном уровнях, а также с учетом  природоресурсной базы и геополитических реалий перспективной геоэкономической нишей для Абхазии в регионе могла бы стать именно ниша регионального интеграционного хаба, включающего в себя и региональный финансовый центр. Люксембургская Модель рассматривалась в Парламенте РА в 2012-2013 гг, в частности, акцентировались определенные параллели с Абхазией: «Многие столетия Люксембург, являясь, как и Абхазия, буферным государством на пересечении торгово-транспортных путей и стыке интересов крупных европейских стран Германии, Франции, Испании, входил в состав то одной, то другой из них. После Второй Мировой войны параллельно с диверсификацией своей внешней политики в сторону ее активной регионализации Люксембург осуществлял и диверсификацию своей экономической стратегии, сделав основной упор на финансово-банковский сектор, привлечение капиталов и инвестиций, что облегчалось не только и не столько выгодными экономическими условиями (низкими налогами), но и, в первую очередь,его активностью как политического регионального игрока, сконцентрировавшего на своей территории многие важнейшие институты управления ЕС».[166]

Показательно, что  российские финансовые аналитики с интересом рассматривают, особенно, в связи с санкциями Запада,  возможности применения к Абхазии финансовой офшорной юрисдикции, мотивируя это тем, что все крупные геополитические игроки, кроме России, создают свои «финансовые гавани»: Великобритания использует в этом качестве  бывшие колонии, входящие в Британское содружество наций (Багамы, Белиз, Вануату, Доминику и другие), остров Мэн, Гернси, Гибралтар, Китай - Гонконг и Макао, США -  штаты Делавэр, Невада, Маршалловы острова, Германия - Лихтенштейн, Франция — Монако, Португалия — Мадейру, Италия — Сан-Марино, Голландия — Кюрасао.  

В качестве аргументов в пользу позиционирования Абхазии как офшора часто приводятся следующие: «Офшорные схемы изобретены не нами, но мы можем сделать так, чтобы наши схемы были на мировом уровне или даже лучше…Хорошая офшорная юрисдикция определяется двумя факторами: секретностью и пониженным налогообложением, причем в современном мире секретность играет куда большую роль, чем низкие или отсутствующие налоги. Россия с помощью Южной Осетии и Абхазии может при должной ловкости обеспечить оба параметра… У России появится дополнительный источник инвестиций и международного влияния. У наших друзей из других стран — возникнет надежный и конфиденциальный "сейф" для хранения своих денег. В свою очередь, Южная Осетия и Абхазия получат важный источник доходов, высокооплачиваемые рабочие места, а также прекрасный повод привлечь очень состоятельных иностранных бизнес-туристов».[167]

В контексте Люксембургской модели интеграционные региональные инициативы Абхазии, вероятно, могут актуализировать  вопросы создания  регионального финансово-коммуникационного центра и формирования более широкой международной переговорной площадки на ее территории. Этому могут способствовать и мультифункциональные туристические перспективы Абхазии как экологического государства и одного из культурных центров региона. Для сохранения своего государственного суверенитета на долгосрочную перспективу Абхазии потребуются серьезные реформы, модернизация внутренней управленческой модели и значительное усиление  внешнеполитической активности государства. Конструктивные абхазские мирные инициативы общерегионального уровня и конкретные предложения для разработки структурных и содержательных компонентов Черноморско-кавказского Пакта Стабильности могли бы быть включены на начальном этапе в повестку  Международных Женевских дискуссий по безопасности и стабильности в Закавказье, тем более, что Соглашение Медведева-Саркози как их базовая правовая платформа предполагает обсуждение путей «обеспечения безопасности и стабильности в регионе» (дополнение к Соглашению от 8 сентября 2008 г., п. 3 «Международные дискуссии»), а международные посредники уже обращались к участникам переговоров с просьбой о предложении новых подходов.[168]

Некоторые важнейшие  аспекты Черноморско-кавказского Пакта Стабильности могут выглядеть следующим образом:

1. Безопасность: стратегические договоренности между глобальными и региональными игроками о мерах и инструментах военно-политической деэскалации региона ( РФ, ЕАЭС, СНГ, ОДКБ, Турция, США, НАТО, ЕС и др.);

2. Права человека и права народов, включая гарантии защиты малых государств и народов региона со стороны РФ, ЕАЭС, Турции, ЕС и др. в контексте норм международного права;

3. Донорский диалог: поствоенная реабилитация пострадавших в конфликтах государств, социально--экономическое развитие всех стран региона;

4. Формирование общей геоэкономической архитектуры региона;

5. Региональный меморандум о культурно-ценностном подходе и нормативных правилах в контексте общепризнанных международных стандартов;

6. Региональное сотрудничество и финансово-инвестиционные институты;

7. Региональный центр контроля за оргпреступностью;

8. Формирование режима ответственности государств, нарушающих установленные правила мирного сосуществования и сотрудничества в регионе;

9. Интеграционный диалог и сотрудничество: ЕАЭС, ШОС, Экономический пояс Шелкового пути, ЕС, ОЧЭС и др.;

10. Парламентский диалог и т.д.

Позднее, после первичной разработки проекта, необходимо выйти и на уровень международного обсуждения на площадках ООН, где стратегический союзник РА - Россия обладает международным авторитетом и рычагами влияния в Совете Безопасности ООН. Показательно, что Косово принимало участие в обсуждении на Совете Безопасности ООН [169], и РФ не воспользовалась своим правом вето, а Палестина, не являясь членом ООН, вопреки позиции США и Израиля имеет поддержку многих европейских и арабских стран и обладает статусом наблюдателя в ООН. Особенно важным фактором поддержания безопасности в регионе является фактор военной мощи России как гаранта защиты малых государств.

Реализация инициированной Абхазией Парадигмы региональной безопасности, стабильности и развития, являющейся по своей сути военно-политической и геоэкономической альтернативой сегодняшней конфронтационной региональной повестке,  вероятно, столкнется с противодействием Грузии, что в еще большей степени  актуализирует стратегию принуждения ее как страны-агрессора к признанию независимости РА и к ответственности за совершенные международные преступления. Потребность в предсказуемости, стабильности и развитии региона может мотивировать ведущих игроков к осознанию того факта, что в основе широкой международной легитимации независимости Абхазии лежат убедительные  аргументы:

- континуитет;

- право на самоопределение;

- долговременный системный геноцид абхазского государствообразующего  народа со стороны Грузии;

- военно-стратегическая и геоэкономическая целесообразность существования независимого абхазского государства как фактора долгосрочной стабильности и устойчивого развития всего Черноморско-кавказского региона;

- Мирная региональная инициатива Абхазии – Черноморско-кавказский Пакт Стабильности.

Весь этот комплекс заявленных выше конструктивных подходов открывает совершенно новые перспективы для мирного развития народов Черноморско-кавказского региона, а также согласования интересов больших и малых игроков, что, собственно, и предусматривает практическая реализация абхазской Парадигмы безопасности, долгосрочной стабильности и устойчивого развития региона и Черноморско-кавказский Пакт Стабильности. Мирная перезагрузка Черноморско-кавказского региона обещает стать высокорейтинговым проектом, в первую очередь, для России как глобального игрока с ее геокультурной миссией гаранта безопасности малых народов и государств, но также принесет существенные дивиденды всем заинтересованным в стабилизации и устойчивом развитии региона государствам.

Тания Л.И., кандидат биологических наук, Директор Абхазского Агентства Черноморско-Кавказского Развития

Абхазия Грузия политика и право Россия Черноморский регион экономика

версия для печати постоянная ссылка

Добавить комментарий

Ваше имя: Ваш E-mail: Ваше сообщение:     Введите код: