ИСЛАМИСТСКИЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ МИФЫ КАК ФАКТОР, ПРЕПЯТСТВУЮЩИЙ ИНТЕГРАЦИИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В РОССИЙСКУЮ ГРАЖДАНСКУЮ НАЦИЮ

Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Антон ЧАБЛИН | 16.05.2016 | 00:00

Французский мыслитель Жан Бодрийяр писал, что любая политическая власть нуждается в идеализации и символизации, ибо никакой политик не может публично обнажить истинный масштаб своей жажды власти, а поэтому вынужден маскировать ее некими благими побуждениями.

Политические мифы присущи любому политическому режиму: монархизму (миф о священности царской власти), тоталитаризму (миф о священности избранного класса или избранной расы, о священности вождя), либерализму (миф о священности народного суверенитета и коллективной воли). Наибольшим манипулятивным потенциалом обладают тоталитарные мифы, для которых характерно активное заимствование (псевдо)религиозных риторики и образов для построения сверхустойчивой системы коллективных политических верований (в современной политологии это известно как «политическая религия»).

Такая мифо-идейная система придает смысл индивидуальному существованию обыденного человека, создавая для него некие «идеальные» образцы поведения и, тем самым, оправдывая в его глазах навязываемые ему извне стереотипы поведения. В полной мере это касается и мифов исламизма, для которого характерен специфический набор мифо-идеологических оснований, структурирующих систему поведенческих паттернов через создание новой «картины мира». 

Многие исследователи политических мифов (Абрахам Каплан, Гаральд Лассуэлл, Мюррей Эдельман и др.) акцентируют внимание на главном свойстве мифа – его императивности. То есть миф не только побуждает к какому-то действию, но даже самим фактом своего существования в сознании управляет нашим поведением. В этом смысле не конкретный миф является атрибутом некой человеческой общности, а прямо наоборот – индивид или общность выступают в качестве атрибута мифов как некоей вневременной гиперреальности, обладающей бесконечным спектром символических форм самопрезентации.

Подобная трактовка политического мифа сущностно сближает его с тем, как трактуется ислам крупнейшими теоретиками политического исламизма (Абдуллой Юсуфом Аззамом, Сайидом Кутубом, Сиедом Абулом ала Маудиди и др.). Исламисты считают, что ислам неправильно редуцировать до религиозного измерения, набора ритуально-обрядовых практик, напротив – это глобальная ценностная система (низам, al-nizām al-islāmī), которая определяет абсолютно все формы жизненных проявлений индивида [7, 51].

Существующая в исламской теологии доктрина ижаз (i'jaz al-Qur’ān) трактует кораническое послание как форму непосредственного общения Аллаха с людьми. Так же, как художник утверждается через отдельные метафорические формы, которые, собранные воедино, обладают способностью влиять на эмоциональную составляющую индивидуального сознания, точно так же Аллах общается с людьми через кораническое образы: заложенное в сакральном тексте Корана абсолютное, трансцендентное знание (не зависящее от конкретной политико-идеологической формы коранического нарратива) воздействует на истинного мусульманина на интуитивном, подсознательном уровне [5, 31].

Отправной точкой для мифологии политического исламизма, которая активно навязывается в том числе и на Северном Кавказе, является концепция уммы (umma) – глобального, надэтнического сообщества мусульман, члены которого объединены общими идейно-религиозными установками и тем самым выступающего в качестве идеальной исторической и духовной реальности.

Важность этой концепции заключается в том, что мусульманский мир рассматривается как единое целое, лишенное административных и этно-национальных границ. Регулируемая кораническими принципами, самим фактом своего существования умма олицетворяет непреложный божественный закон мироздания (намус, nāmūs). Жить в соответствии с этим законом (свое отражение он находит в шариате, sarī'ah) означает существование в гармонии с нативным космическим миропорядком и с самим собой.

Вместе с тем, в трактовке политических исламистов, наиболее явственное следование гармоничным принципам намуса в вопросах веры и обрядовых практиках было характерно только для пророка Мухаммада и его спутников в Медине, олицетворяющих «Золотой век» ислама (в мифической трактовке – поколение исламских первопредков, as-salaf as-sālih). Потому и труды современных исламистов изобилуют цитатами и ссылками на труды благочестивых предков, истинно проповедующих, как правильно жить в соответствии с принципами намуса [5, 35]. 

В работах теоретиков политического исламизма сформулирована необходимость уважения к божественной воле через признание божественной власти над Вселенной, хакимийи (tawhīd al-hakimiyya li'llah). Важно отметить, что сам этот термин не встречается в Коране, его нет и в работах исламских теологов классического периода. То есть теория «божественного суверенитета» является более современной, реализуемой только в контексте (псевдо)государственных исламистских образований, начиная с середины XX столетия.

Политические исламисты убеждены, что истинная политическая власть на земле может осуществляться только на основе непосредственного закрепления в нормативных документах (национальных конституциях) признания верховенствующей власти Аллаха. Именно божественная воля способна обеспечить идеальный социальный, политический и экономический порядок через гармоническое сосуществование людей и общественных институтов (в политической науке это известно как принцип теономизма, богозаконности). 

Таким образом, все подданные исламского государства как бы изначально существуют в гармонии и единообразии, между ними отсутствуют всякие противоречия – следовательно, в такой системе в принципе не могут существовать «права человека» и гражданское общество, в основе которых лежат представления о высоком достоинстве человеческой личности и о необходимости достижения баланса противоречивых интересов заведомо различных индивидов. 

Государства, строящиеся на профанных, не-коранических законах в понимании исламистов являются нечестивыми, поскольку для их граждан характерно поклонение не Аллаху, а верховному тирану, идолу-тагуту (tāghūt) [1, 38]. Таким образом, для исламизма характерно отрицание роли современного государства, которое порабощает мусульманина, отвращая его от служения Аллаху. С позиций политического исламизма даже сам принцип народовластия, демократии (главенствующий для христианской цивилизации), противоречит идее Аллаха как высшего существа, предполагающей теократическую и теономическую модель политического устройства исламского государства.

Идеальной формой теократического политического устройства для иламистов является богоучрежденная конституционно-аристократическая монархия – таковой являлся Арабский халифат, существовавший на протяжении VII-XIII веков. Иными словами, даже мифические «горизонты» политического исламизма не выходят за пределы борьбы за истинность представлений о том, каким образом должно выглядеть «правильное» мусульманское государство на современном этапе. Причем прямые призывы к насильственному свержению существующей власти и оправдание национально-политического террора сближают политический исламизм с шовинистически настроенной оппозицией в светских государствах (например, с Ирландской национальной армией) [5, 30]. 

Наряду с некораническим понятием хакимийи исламисты широко используют кораническое понятие джахилия (jāhilīyah), под которым понимаются любые силы в различные периоды истории, превратно, невежественно толкующие ислам и тем самым противодействующие восстановлению теократии – прямого отправления власти Аллаха над профанным миром. Джахилия, с позиции политического исламизма, объединяет кафиров (kuffār), то есть иудеев и христиан, и акхаров (akhar) – шиитов, суфиев и представители других течений ислама.

Ключевой мифический элемент в фундаменте политического исламизма – это противопоставление богоявленной исламской цивилизации и демонического Запада, либеральные ценности которого якобы глубоко чужды исламскому типу сознания. 

Представления политических исламистов о западной цивилизации основываются на хрестоматийной работе идеолога радикального египетского движения «Братья-мусульмане» Сайида Кутуба «Ma'alim fi'l-tāriq»‎ («Вехи»). Эта книга была написана в 1964 году и во многом была навеяна неомарксистской традицией, хотя одной из основных «мишеней» критики Кутуба был социализм, навязывающийся в ту эпоху светской правящей верхушкой в ряде арабских государств. В «Вехах» постулируется, что для христианского мира господствующими ценностями являются грубый материализм и индивидуализм, тотальная индустриализация и экономизация, которые под воздействием массовой культуры (в том числе масс-медиа) становятся новой объективностью сущего мира. Причем, как указывает Кутуб, эти социальные пороки характерны не только для западного светского общества, но и для ряда мусульманских стран, которые претерпевают переход к социалистической светскости, в частности, для современного теологу Египта [5, 29].

«Миф упадка» необходим для объяснения нравственного разложения уммы, распада исламской идентичности под давлением христианской цивилизации в традиционно мусульманских странах и мусульманских общинах в государствах Запада. Причем политические исламисты трактуют, так, что подобный упадок мусульманского общества – это якобы не только следствие забвения коранического послания (истинными носителями которого были первопредки-салафы, по мере отдаления от которых в умме неуклонно ослаблялось и почтение к непреложным кораническим принципам), сколько результат коварного заговора христиан и использующих некие оккультные силы иудеев, пытающихся не допустить глобального доминирования ислама [7, 48].

Особую роль в мифологии политического исламизма играют именно иудеи, выступающие в качестве мощных агрессоров, оккупировавших сакральное «ядро» арабского мира и поддерживаемых в своей агрессивно-криминальной политике США. Для демонизации Государства Израиль и в целом всех иудеев исламскими медиа используется широкий набор инструментов воздействия на массовую психику: приемы логического убеждения, приемы «мягкой» пропаганды и др. Скажем, для построения общегражданской идентичности в Ливане широко используется мифологизация сражения при ливийской деревушке Малкия, в ходе которой арабские войска одержали победу над израильской армией, разрушив стереотип ее непобедимости [2, 61]. 

Исследователь Самиа Баззи прослеживает этот тренд на примере того, как крупнейшие масс-медиа арабского мира (телеканалы Al-Jazeera и Al-Manar, газеты Assafir и Al-Mustaqbal) в феврале 2008 года описывали военную операцию израильской армии против палестинцев. В отношении израильтян использовались ярко эмоционально окрашенные слова и синтагмы: «смертельная машина», «кровавая военная машина», «бойня», «вторжение», «узурпация», «оккупация», «эскалация насилия», «палачи» и др. Тем самым задействован привычный в идеологической работе механизм, который американский исследователь Терри Иглтон назвал «затемнением» (obscuring), когда все неустранимые противоречия реальности заменяются на менее острые, а громоздкие умозаключения и непроясненные ощущения упрощаются вплоть до абсолютной символизации через бинарные оппозиции «Хаос – Порядок», «Свой – Чужой», «Друг – Враг», действующие на интуитивном, подсознательном уровне [3, 27-28]. 

Для мифологии политического исламизма также характерно культивирование апокалиптических милленаристских мифологем. Якобы близится конец света (yawm al-qiyāmah), и после прихода Пророка развернется священная война между неверными и мусульманами, в которой победу одержит ислам. Для скорейшего приближения Страшного суда истинные верующие мусульмане, талиа (al-tali'a), в авангарде которых следуют воины радикального исламизма, должны усиленно противостоять экспансии джахилии посредством ведения священной войны, джихада (jihād).

Термин «джихад», появившийся в трудах ранних, классической, коранистов, прошел эволюцию от сугубо богословской интерпретации (внутренняя борьба с грехом и за единение с Аллахом) до радикальных представлений о священной войне за веру. Однако в мифологии политических исламистов весь мир преподносится разделенным на два противоборствующих лагеря: обитель ислама (dar al-Islam) и обитель войны, западный мир (dar al-harb), а насильственный джихад, соответственно, как священный долг каждого правоверного мусульманина (al-fard al-ayn), а также уммы в целом (al-fard al-kifaya), особенно в тех государствах, где мусульманские земли оккупированы не-мусульманами. В этом списке, в частности, Палестина, Афганистан, Ирак, Кашмир, Восточный Туркестан, Минданао, а также регионы Северного Кавказа, и с недавних пор еще и Крымский полуостров.

Такая геополитическая идея лежит, в частности, в основе печально известной фетвы, выпущенной лидерами «Аль-Кайеды» шейхами Усамой бин-Ладеном и Айманом аз-Завахири и еще рядом радикальных теологов в феврале 1998 года. Именно с этой фетвой радикальные исламисты обращались к мусульманам всего мира, призывая их убивать американцев и их союзников, чтобы вернуть в лоно мусульманского мира святую мечеть аль-Акса в Иерусалиме [5, 37]. 

Массированному распространению исламистских идей в современной умме, в том числе и на Северном Кавказе, способствуют социо-демографические причины: чрезмерное количество молодых людей, которые не учатся и не работают, то есть не получают реализации своих экономических устремлений (этот феномен был описан американский социологом Гэри Фуллером под названием «молодежный пузырь», youth bulge) и, соответственно, все чаще сталкиваются с безработицей, отсутствием жизненных перспектив и коррумпированностью бюрократического аппарата. Целевым источником воздействия исламистских мифов является именно мусульманская молодежь консервативных религиозных взглядов со средним и низким уровнем социальной компетенции, находящаяся на ассимиляционной границе христианской и исламской культур и тем самым наиболее остро подвергающаяся тенденциям социальной аномии. 

Специфическая мифо-семиотическая связь обнаруживается теоретиками не только между исламизмом и марксизмом (в трудах Сайида Кутуба), но также близость радикального исламизма с другими деструктивными идеологиями, в частности, национал-социализмом. Один из крупных идеологов немецкого клерикального нацизма Георг Александер еще в 1937 году в книге «Миф Гитлера» указывал на сущностное единство ислама (для описания которого он впервые ввел понятие «политический ислам», politische Islam, впоследствии получившее широкое научное распространение) и национал-социализма.

Мифы обоих политических режимов строятся на прославлении милитаристского фанатизма (институционализация насилия), что и позволяет достичь высочайшей степени манипулятивного воздействия на коллективную психику. В 1980-е годы, после «исламской революции» в Иране, в западной политологии утвердилось представление о формировании феномена «исламофашизма» (islamofascism), связанного с прямым заимствованием элементов национал-социалистской политической идеологии современным исламским фундаментализмом.

В этой связи особо любопытен сопоставительный анализ мифических образов реальности, навязываемых массовому человеку национал-социализмом и фундаментализмом, проведенный политологом Карло Коппом. Ключевая посылка формирования такой «картины мира» – это представление о том, что во внеисторичное первовремя нация (носитель мифа) пребывала в блаженном состоянии «Золотого века». В национал-социализме это – языческий арийский период, в исламизме – время Арабского халифата. Однако впоследствии примордиальное величие было утрачено, и на протяжении многих поколений нация подвергалась историческим унижениям: например, часть прежнего ареала ее расселения была захвачена и заселена другими народами (в нацистской мифологии – славянами и цыганами, а в политической мифологии исламизма – иудеями, а затем католиками-крестоносцами). Возвращение в блаженное утопическое состояние на новом витке исторического развития достижимо, но для этого необходимо сначала обеспечить максимальное социально-экономическое и идейно-политическое сплочение нации (таково мифическое оправдание тоталитаризма), а затем силовым способом вернуть прежние территории и захватить новые [9, 49].

В национал-социализме эта доктрина известна под названием «расширения жизненного пространства», ausweiterung des lebensraum. В политическом исламизме ее отголоски можно увидеть в лозунгах об интифаде против иудеев, либо, в более общем плане, – о газавате против всех неверных. С этим отчасти связана и героизация лидеров национально-освободительных движений и военачальников в различных мусульманских странах: в частности, в Ливии – Омара аль-Мухтара, в Сирии – Салаха аль-Дин аль-Айюби, в Алжире – Абда аль-Хамида ибн Бадиса, в Судане – Мухаммеда Ахмед ибн ас-Саййид абд-Аллаха и др. Наиболее явственно смешение мифологии национал-социализма и радикального исламизма наблюдается в случае межгосударственных террористических группировок («Исламское государство», «Хезболла», «Аль-Каида», «Джебхат ан-Нусра», «Хамас», «Бригады мученников Аль-Аксы» и др.), одной из ключевых программных установок которых является интенция на воссоздание в той или иной форме глобального теократического и теономического государства – Арабского халифата [10]. 

Для современной англо-саксонской пропаганды также характерно активное культивирование мифологемы «столкновения цивилизаций» (clash of civilizations), легитимирующей экспансионистскую политику Америки. Она получила распространение после выхода в 1996 году соименной книги политолога Самюэля Хантингтона, который констатировал угрозу либерально-демократической, просвещенной, западной цивилизации со стороны фанатично-варварского мусульманского мира, которая может быть устранена только военным путем [4, 250].

Расширение сферы американского влияния на арабском Востоке сопряжено с неизбежностью постоянного уничтожения коренного населения, и для оправдания этих убийств в массовом сознании американцев задействовано мифическое противопоставление двух рас: варваров-мусульман и белых благочестивых христиан, и ведение войн в Афганистане, Боснии, Ираке воспринимается как новая миссионерская ступень развития христианства на новой территории. Американский историк Ричард Слоткин для описания американского героического мифа, на котором зиждется современный моральный идеал общества США, даже предложил термин «возрождение через насилие» (regeneration through violence) [6].

Попытки преодоления негативных процессов, включая религиозную радикализацию значительных слоёв населения, должны предприниматься только при условии совместной деятельности идеологов-миротворцев по всем сторонам наметившихся цивилизационных разломов. И главную роль в этом предстоит играть независимым масс-медиа, призванным не только объективно отражать политическую действительность, но и аналитически сопоставлять ее реальные и мнимые характеристики (например, реальную и декларируемую аксиологию деятельности политических субъектов).

Чаблин Антон, кандидат политических наук

Ближний Восток грант-2016 ислам модернизация политика и право традиционализм

версия для печати постоянная ссылка

Добавить комментарий

Ваше имя: Ваш E-mail: Ваше сообщение:     Введите код: