ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ САМООПРЕДЕЛЕНИЯ АБХАЗИИ И ЮЖНОЙ ОСЕТИИ

Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Армен АЙРАПЕТЯН | 26.08.2015 | 00:00

26 августа 2008 года Президентом Российской Федерации Дмитрием Медведевым были подписаны Указы о признании независимости Абхазии [1] и Южной Осетии [2]. Данные решения российского руководства явились логичным итогом не только августовского вооружённого конфликта семилетней давности, но и всего грузино-юго-осетинского и грузино-абхазского противостояния, вспыхнувшего на закате советской эпохи. Данное решение у иностранной общественности может вызвать впечатление, «что Россия действовала руководствуясь в гораздо большей степени территориальными и геополитическими, нежели строгими правовыми соображениями» [3]. Некоторые эксперты определяют признание Западом Косова как один из факторов получения Россией всех моральных и юридических прав в свою очередь для признания, как минимум, Абхазии и Южной Осетии [4]. Мы считаем, что случай с Косово повлиял не столько в правовом, сколько в политическом ключе на решение России, которая и до 2008 года обладала правом признания Абхазии и Южной Осетии.

О политических и геополитических аспектах признания Абхазии и Южной Осетии написано достаточно [5], поэтому в статье речь пойдёт о конституционно- и международно-правовой основах сохранения территориальной целостности Грузии и требованиях независимости Абхазии и Южной Осетии. Известный французский юрист Робер Бадентер, одно время возглавлявший Арбитражную комиссию Европейского Союза при Международной конференции по Югославии, исходил из нормативной концепции, суть которой заключается в проведении комплексной правовой экспертизы на предмет наличия оснований сохранения территориальной целостности государства и на право выхода из него. При рассмотрении югославской проблематики комиссия установила, что Конституцией ФНРЮ 1946 г. был заложен и закреплён интересный подход: нациями, чьи республики имели право на выход из федерации, признавались сербы, черногорцы, словенцы, хорваты, македонцы и с 1963 года боснийцы-мусульмане, национальностями признавались греки, венгры и албанцы, имевшие лишь право на автономию в местах своего компактного проживания (Косово, Воеводина…). Автономии право на выход из федерации не имели, потому что «национальности» за пределами Югославии имели в отличие от «наций» своё отечество. Конституция 1974 года уже не наделяла республики правом на выход из СФРЮ (считалось, что республики исчерпали право на самоопределение образованием Югославской Федерации). [6] Подобное основывалось на положениях Вводного раздела «Основные принципы» Конституции СФРЮ от 21.02.1974 г. [7], а также нормах ст. 5 Конституции, не допускавшей изменения границ Югославии без согласия всех республик и автономных краёв. 

Во время распада югославской федерации Арбитражная комиссия во главе с Р. Бадентером пришла к выводу, что республики вправе были осуществить сецессию. Это право не распространялось на государственно-правовые образования более низкого порядка – автономии. Комиссия исключила возможность пересмотра и передела границ. Нормативная концепция обычно международным сообществом если и признаётся, то не всегда последовательно используется. [8] Подходы и выводы комиссии Р. Бадентера нашли своё отражение в позиции западных стран по югославской проблеме [9]. Р. Кузманович, использующий несколько иную терминологию и, кстати, критично относящийся к деятельности Комиссии Р. Бадентера, подчёркивает универсальность права на самоопределение для всех учредительных народов СФРЮ, причём не только в границах государствообразующих республик (напр., сербы Сербии или хорваты Хорватии и т. д.), но и за их пределами, даже если право на отделение им не будет предоставлено (напр., сербы Республики Сербской как энцитета Боснии и Герцеговины) [10].

Нормы международного права признают принцип равноправия и самоопределения народов в ч. 2 ст. 1 Устава ООН [11], с провозглашения данного принципа начинаются тексты Международных пактов о правах человека [12], Заключительный Хельсинский акт 1975 г. [12] содержит правила о равноправии и праве народов распоряжаться своей судьбой. Одновременно с этим нормы международного права провозглашают принцип территориальной целостности (ч. 4 ст. 2 Устава ООН, ст. IV Декларации принципов, которыми государства-участники будут руководствоваться во взаимных отношениях Хельсинского Акта и др.). В науке часто ставится вопрос о соотношении территориальной целостности и права народов на самоопределение, что превалирует больше и каково сочетание этих двух принципов [14]. Однако вопрос о соотношении двух этих принципов и их сочетании в международном праве был решён в 1970 году. В Декларации Генеральной Ассамблеи ООН [15] перечислены формы реализации права на самоопределение. К ним относятся:

1) создание суверенного и независимого государства;

2) свободное присоединение к независимому государству или объединение с ним;

3) установление любого другого политического статуса, свободно определённого народом.

При этом в декларации сказано: «Ничто в приведенных выше пунктах не должно истолковываться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, соблюдающих в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов, как этот принцип изложен выше, и, вследствие этого, имеющих правительства, представляющие без различия расы, вероисповедания или цвета кожи весь народ, проживающий на данной территории». Иными словами, право государства на свою территориальную целостность связывается напрямую с внутренними формами реализации самоопределения («установление любого другого политического статуса, свободно определённого народом»). Поэтому мы считаем тезис об отсутствии соотношения и сочетания двух этих основополагающих принципов международного права несостоятельным. Однако нужно иметь ввиду, что согласно положениям главы IV Устава ООН акты, принимаемые Генеральной Ассамблеей ООН, имеют рекомендательный характер. Т.е. субъекты международного права не обязаны пользоваться рекомендациями Генеральной Ассамблеи, но могут это сделать. Этим правом Российская Федерация и воспользовалась, признавая независимость Абхазии и Южной Осетии, что, в общем-то, и изложено в заявлении Президента России 27 августа 2008 года [16].

Если применить нормативную концепцию к реалиям грузино-абхазского и грузино-юго-осетинского конфликтов, то началом государственно-правовых отношений Грузии, с одной стороны, и Абхазии и Южной Осетии, с другой стороны, следует признать установление и укрепление советской власти в Закавказье. До установления советской власти с момента распада Российской Империи отношения Грузии и Абхазии носили исключительно международно-правовой характер. Это видно из содержания соглашений и договоров, заключённых властями Грузинской Демократической Республики и Абхазским Народным (Национальным) Советом. Первым было соглашение от 09.02.1918 г. [17], по которому воссоздавалась «единая нераздельная Абхазия» в пределах от реки Ингур до реки Мзымта, «в состав которой войдет собственно Абхазия и Самурзакан – нынешний Сухумский Округ». Соглашением предусматривалось обязательство выработки формы будущего политического устройства единой Абхазии на основе принципа национального определения Учредительным Собранием Абхазии, избранного на демократических началах. Абхазия и Грузия брали на себя обязательства взаимно иметь предварительные между собой переговоры в случае, если пожелают вступить с другими национальными государствами в договорные отношения. В договоре от 08.06.1918 г. [18] внутреннее управление Абхазией признавалось прерогативой Абхазского Народного Совета, были заложены основы для предоставления с этой целью Правительством Грузии кредитов и займов. При Правительстве Грузинской Демократической Республики приглашался по представлению Абхазского Народного Совета Министр по делам Абхазии. Более того, для скорейшего установления революционного порядка и организации твёрдой власти, в помощь Абхазскому Народному Совету и в его распоряжение Правительство Грузии посылало отряд Красной Гвардии, также содержалось обязательство Абхазского Народного Совета о проведении социальных реформ в жизнь на основании общих законов Грузии, но применительно к местным условиям. Помимо этого за органами государственной власти Абхазии признавалось право окончательного решения вопросов, связанных с устройством Абхазии. За Абхазским Национальным Советом фиксировалось право пересмотра данного договора. В договоре от 11.06.1918 г. [19] во многом вышеприведённые положения повторялись, однако право Абхазского Национального Совета по пересмотру договоров с Грузией в одностороннем порядке уже не упоминалось. Документ уточнял обязательство Абхазского Национального Совета о проведении социальных реформ в жизнь на основании общих законов, изданных Закавказским Сеймом, но применительно к местным условиям. Существенным было дополнение по вопросам внешней политики, где Грузия объявлялась официальным представителем обеих договаривающихся сторон и о фактическом выступлении совместно с Абхазией.

Как видно из приведённого содержания договоров, речь шла не о вхождении Абхазии в состав Грузии, а о выстраивании единой внешней политики. Как справедливо считает А. С. Автономов, «целью введения грузинских войск в Абхазию в то время провозглашалась борьба с большевиками, а не аннексия Абхазии» [20], т. е. обеспечение безопасности Грузинской Демократической Республики. Тот же автор полагает, что «официально вхождение Абхазии в состав Грузинского государства не было оформлено какими-либо решениями законных органов Абхазии» [21]. Это не совсем так. В ряде нормативно-правовых актов Грузинской Демократической Республики и Абхазского Национального Совета Абхазия тем или иным образом объявлялась автономной частью Грузии. Например, Акт Абхазского Национального Совета от 20.03.1919 г. [22] провозглашал вхождение Абхазии в состав Демократической Республики Грузия, как её автономной единицы, «о чём поставить в известность Правительство Республики Грузия и её Учредительное Собрание». Абхазские власти заявляли, что через Абхазский Народный Совет «Абхазия заключила определённый и тесный союз с Демократической Республикой Грузия, вступив в неё как автономная часть и этим вполне определив общие с Грузией государственные границы» [23]. На наш взгляд, подобное позиционирование органами власти Абхазии природы отношений с Грузией в качестве построения единого государства представляется ошибочным, потому что данные внутренние нормативно-правовые и иные акты противоречили существу имевшихся договоров и соглашения между Абхазским Национальным Советом и Грузинской Демократической Республикой. Не менее ошибочным было позиционирование отношений между двумя Республиками властями Грузии. Например, разработанное малой конституционной комиссией Положение об управлении автономной Абхазии от 31.12.1920 г. [24] предполагало временный характер вплоть до принятия Конституции Грузии. Конституция Грузинской Демократической Республики от 21.02.1921 г. [25] в ст. 107 содержала положение об Абхазии (Сухумской области) как одной из неотделимых частей Грузии, которой предоставляется автономное правление в местных делах. Однако все эти положения о вхождении Абхазии в состав Грузии находились исключительно в односторонних актах, которые выражали лишь намерения, говорили о наличии вектора для образования единого государства, даже не смотря на то, что Конституция любого государства обладает более высокой юридической силой по отношению к любому международному договору.

Согласно московскому договору между РСФСР и Грузинской Демократической Республикой от 07.05.1920 г. [26] одним из участков общей границы прочерчивалась линия от Чёрного моря по реке Псоу (ч. 1 ст. III), а также Россия обязалась признать безусловно входящими в состав Грузии среди прочего Сухумский округ (ст. IV). Любопытно, что данный договор рядом грузинских учёных позиционируется в качестве одной из международно-правовых основ вхождения Абхазии в состав Грузии [27]. Полагаем, что данные положения ч. 1 ст. III и ст. IV договора отчасти являлись ничтожными ввиду того, что «этот Договор лишь признавал факт нахождения территории за рекой Псоу под контролем грузинских войск» [28] и непринадлежности данной территории РСФСР, а также неучастия самой Абхазии в качестве стороны договора от 07.05.1920 года.

Договор о вхождении Абхазии в состав Грузии [29] был заключён лишь 16 декабря 1921 года, т. е. уже после того, как Грузия стала Советской [30]. Данный договор стал итогом выбора абхазских элит между статусом автономной области в составе РСФСР или вхождения в состав Федерации Грузии на договорных началах по причине того, что в Кавбюро посчитали экономически и политически нецелесообразным существование независимой Абхазии [31]. Положения союзного договора от 16.12.1921 г. утверждали вступление ССР Грузии и ССР Абхазии в военный, политический и финансово-экономический союз, объявляли ряд комиссариатов объединёнными (например, военный, финансовый, народного хозяйства, юстиции и т. д.), устанавливали передачу полномочий по иностранным делам в ведение ССР Грузии, а также вхождение ССР Абхазии в более крупные союзные государственные объединения по типу Федерации Закавказских республик через ССР Грузии с предоставлением 1/3 части своих мест. Договорной статус ССР Абхазии в последующем подтверждался в собственных Конституциях [31] и Основных законах Грузинской ССР [32]. Даже после изменение статуса Абхазии с договорной на автономную республику [34] и закрепления данного факта в последующих Конституциях Грузии [35] и Абхазии [36] характер государственно-правовых отношений между ними не претерпел значимых изменений. В апреле 1922 года начинается также отсчёт государственно-правовых отношений Грузии с Южной Осетией, когда был принят декрет об образовании Автономной Области Юго-Осетии [37].

Первым основанием прекращения государственно-правовых отношений Грузии с автономиями в своём составе можно считать ряд актов, разработанных и принятых Верховным Советом Грузии в последние годы существования СССР. Постановлением от 09.03.1990 г. [38] Верховный Совет Грузинской ССР на внеочередной XIII сессии осудил «оккупацию и фактическую аннексию Грузии Советской Россией как международное преступление», признав нарушением Договора от 07.05.1920 г. и объявил незаконными и недействительными Союзный рабоче-крестьянский договор с РСФСР от 21.05.1921 г. [39] и Союзный договор об образовании ЗСФСР от 12.03.1922 года [40]. Те же положения были вновь изложены в Постановлении «О создании правового механизма восстановления Государственной Независимости Грузии» [41], в котором также отмечалось, что грузинский народ осуществил право на самоопределение образованием 26 мая 1918 года Демократической Республики Грузии, т. е. в день принятия Акта о независимости [42]. Самыми интересными и значимыми оказались положения п. 1 Постановления «О внесении дополнений в Постановление Верховного Совета Грузинской ССР от 9 марта 1990 года о гарантиях защиты Государственного Суверенитета Грузии» [43], которыми советская власть признавалась оккупационной, а все её акты, «упразднявшие политические и другие институты Демократической Республики Грузии и заменявшие их политическими и правовыми Учреждениями, опиравшимися на внешнюю силу», объявлялись незаконными и недействительными. В Акте о восстановлении государственной независимости Грузии [44] уже напрямую говорилось о действии Акта о независимости 1918 г. и Конституции демократической Республики 1921 года. Исходя из изложенного, мы приходим к выводу о том, что грузинские власти, признавая советский период времени оккупационным, объявляя все акты советской власти незаконными и недействительными, апеллируя к Грузинской Демократической Республике как государству-правопредшественнику современной Грузии, тем самым отказались от Абхазии и Южной Осетии, государственно-правовые отношения с которыми были оформлены исключительно благодаря советской власти. В последующем тезис о советской оккупации Грузии не изменился и нашёл своё отражение в Декларации Военного Совета от 21.02.1992 г. [45], где также говорилось о восстановлении действия и верховенства Акта 1918 года и Конституции 1921 года. Не видно изменения позиции грузинский властей и сегодня, особенно в свете принятия Парламентом страны постановления «О советской оккупации Грузии» [46].

Вторым основанием признания независимости Южной Осетии и Абхазии являются нормы внутригосударственного права Советского Союза. Право выхода союзной республики из состава Союза ССР, закреплённое п. 26 Договора об образовании СССР 1922 года [47], последовательно находило своё отражение в Основных законах единого государства 1923 [48] и 1936 годов [49]. Это объяснялось позицией В. И. Ленина о добровольности объединения, которое обеспечивается свободой отделения [50]. Право выхода союзной республики было признано и в ст. 72 Конституции СССР 1977 года [51]. В комментариях к этой норме говорилось о безусловности данного права и необязательности для его осуществления согласия высших органов государственной власти СССР или других союзных республик [52]. На первый взгляд представляется, что Союзная Конституция не содержала механизмов реализации права на выход из состава СССР. Однако если подходить к тексту Основного закона системно, то необходимо обратить внимание на положения ст. 5 Конституции, где утверждалась обязанность вынесения наиболее важных вопросов государственной жизни на всенародное обсуждение, а также их постановку на всенародное голосование (референдум). Таким образом, референдум, исходя из толкования вышеприведённых конституционных положений, признавался элементом механизма права союзной республики на выход из состава СССР, реализация которого являлась важным вопросом государственной жизни всего СССР и соответствующей союзной республики.

Механизм реализации права союзной республики на выход из СССР был существенно развит в законе «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР» [53]. Данный закон также объявлял референдум инструментом реализации права союзной республики на выход из Союза (ст. 2). При этом интересными являются положения ст. 3 закона относительно союзной республики, имеющей в своём составе автономные республики, автономные области и автономные округа. Референдум предписывалось проводить отдельно по каждой автономии. За народами автономных республик и автономных образований сохранялось право на самостоятельное решение вопроса о пребывании в Союзе ССР или в выходящей союзной республике, а также на постановку вопроса о своём государственно-правовом статусе. Приведённые нормы являются по своей юридической силе выше решения Верховного Совета Грузии о неучастии в референдуме 17 марта 1991 года по вопросу о сохранении Союза Советских Социалистических Республик как обновлённой федерации равноправных суверенных республик [54] в части распространения данного запрета на автономии в составе Грузинской ССР. Незаконность подобных решений признал также Комитет конституционного надзора СССР, указав, что «любые акты высших органов государственной власти республик, прямо или косвенно препятствующие гражданам СССР свободно участвовать в общесоюзном референдуме 17 марта 1991 года, противоречат Конституции СССР» [55]. Следовательно, участие Южной Осетии и Абхазии в референдуме 17 марта 1991 года является не просто законным. По итогам данного референдума Абхазия [56] и Южная Осетия [57] высказались за сохранение СССР и остались в его правовом поле. Таким образом, Абхазия и Южная Осетия самоопредеились и вправе были не принимать участие в референдуме 31 марта 1991 года о независимости Республики Грузия, на котором положительно высказались 99,08 % из 3 326 100 человек, участвовавших в голосовании (90,57% общего числа избирателей) [58]. Право автономных образований СССР на собственное самоопределение являлось частью механизма реализации права союзной республики на выход из состава Советского Союза.

Дополнительным для Цхинвала основанием борьбы за независимость явилось решение грузинской власти об упразднении автономии Южной Осетии [59] в нарушение не только советского конституционного законодательства, но и норм международного права. Подобное решение шло вразрез с положениями действовавшей Конституции СССР и сложившейся практике советского государственного строительства, когда автономии учреждались, упразднялись и меняли свой статус при участии Высших органов государственной власти Союза, на что и было обращено внимание в одном из Указов Президента СССР [60].

После приобретения Грузией независимости и вплоть до 1995 года включительно, по мнению А. В. Деметрашвили (Председатель Конституционного Суда Грузии в 1996-2001 гг.), «всё ещё считалось, что Конституция 1921 г. восстановлена» [61]. Мы выше уже высказывались о юридической силе положения данной Конституции в отношении вхождения Абхазии в состав Грузии. В ст. 1 ныне действующей Конституции Грузии 1995 года [62] к территории страны отнесены Абхазская АССР и бывшая Юго-Осетинская автономная область. Действующий Основной закон содержит отсылки к Конституции 1921 года и Акту о восстановлении государственной независимости от 09.04.1991 года. Однако ни действующая Конституция, ни Конституция 1921 года, ни другие акты Грузинской Демократической Республики не могут рассматриваться основаниями распространения территориальной целостности нынешней Грузии в отношении Абхазии и Южной Осетии. Тбилиси сам отказался от двух этих автономий в своём составе, признав советскую власть оккупационной, а все её акты недействительными. Абхазия и Южная Осетия в дополнение к этому воспользовались положениями советского конституционного законодательства, в отличие от Грузии остались в составе СССР и являются такими же продуктами его распада, как и остальные признанные и непризнанные государства постсоветского пространства.

Абхазия Грузия Россия Южная Осетия

версия для печати постоянная ссылка

Добавить комментарий

Ваше имя: Ваш E-mail: Ваше сообщение:     Введите код: