ПРИЗНАНИЕ АБХАЗИИ И ЮЖНОЙ ОСЕТИИ: ДВИЖЕНИЕ С ДВУМЯ СТОРОНАМИ
Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Сергей МАРКЕДОНОВ | 25.08.2015 | 00:00
26 августа 2015 года исполняется семь лет с того момента, как Россия признала независимость Абхазии и Южной Осетии. Это событие по-прежнему привлекает к себе значительный интерес. Первое с момента распада Советского Союза признание бывших автономных образований в качестве независимых государств создало важный политический прецедент и показало, что процесс распада единого государства не может сводиться к подписанию одного или даже целого пакета соглашений. Формально-юридические процедуры не могут быть тождественны масштабным историческим процессам.
Между тем, при всем разнообразии оценок решения семилетней давности, сам этот шаг по большей части рассматривается вне определенных политических и исторических контекстов. Решение Кремля видится исключительно, как его решение, при котором Москва – ведущий, а все остальные (от Грузии до США) – ведомые. И в итоге создается ощущение, что вся кавказская политика направляется Москвой, а не является движением с двумя сторонами. Игнорируется и тот принципиальной важности факт, что российский курс в Закавказье после распада СССР никогда не был константой. Конечно, на него влияли некоторые постоянно действующие факторы. Среди всех прочих мы можем выделить четыре наиболее важных. Во-первых, внутренняя ситуация на российском Северном Кавказе, чьи этнополитические проблемы теснейшим образом были (и остаются) связанными с положением дел по другую сторону Кавказского хребта. Во-вторых, общая ситуация в стране. В-третьих, динамика российско-грузинских отношений. В-четвертых – международный контекст.
Однако все эти факторы за долгие два десятилетия после распада СССР серьезно менялись. И российско-грузинские отношения не развивались по линейке, как это иной раз пытаются представить. И кавказская политика в мировой повестке дня 1990-х играла совсем не ту роль, что в середине «нулевых». И отношение Москвы к возможности нарушения «беловежских правил» (когда межреспубликанские границы признавались основой для рубежей новых независимых государств) претерпевало изменение, испытывая серьезное влияние балканской политической повестки. И, оценивая причины и последствия решения от 26 августа 2008 года, следует представлять себе сложную эволюцию российской политики на абхазском и югоосетинском направлении (равно как и мотивацию Москвы) не за один или два месяца до «пятидневной войны», а за весь постсоветский период. Это позволит уйти от излишней эмоциональности и политизации.
Говоря про роль Москвы в грузино-абхазском вооруженном конфликте 1992-1993 гг. (впрочем, эту же модель можно применить к некоторой степени и к грузино-осетинскому противостоянию начала 1990-х годов), британский политолог российского происхождения Оксана Антоненко, использует удачный термин «многополюсная». С одной стороны, президентская команда Бориса Ельцина, противостоявшая союзным властям (а первый президент Абхазии Владислав Ардзинба был членом группы «Союз» в Верховном Совете СССР), видела в борьбе автономий (не только в рамках РСФСР, но и других республик) инструменты для ослабления самого российского движения. И после декабря 1991 года определенная негативная инерция в отношении к устремлениям бывших АССР, унаследованная от последних лет «перестройки», сохранялась. И этот негатив укреплялся из-за попыток суверенизации со стороны Чечни и Татарстана. С другой стороны, Кремль не мог игнорировать мнение «национал-патриотической» оппозиции, которая использовала в своих интересах абхазский и югоосетинский фактор. И все это накладывалось на борьбу за власть внутри самой России и двоевластие, закончившиеся только в октябре 1993 года. Добавим к этому особую роль Северного Кавказа и вмешательства этнонационалистических движений оттуда в конфликт на абхазской стороне. Российский военный истеблишмент также рассматривал грузино-абхазский конфликт во многом персонифицировано и симпатизировал абхазской стороне из-за негативного отношения к грузинскому лидеру Эдуарду Шеварднадзе. С деятельностью Шеварднадзе на посту министра иностранных дел СССР российские военные связывали форсированный уход из Германии, сдачу политических позиций в Центральной и Восточной Европе и в конечном итоге распад Советского Союза.
Весь этот сложный баланс интересов детерминировал крайне осторожное отношение Москвы к двум конфликтам и предопределил на годы вперед ее роль. Российская власть пыталась балансировать, как между собственными «башнями» (не только в столице, но и в республиках Северного Кавказа), так и между сторонами конфликтов. Она стремилась заморозить ситуацию и удерживать статус-кво, понимая, что в существующих условиях этот вариант не является худшим.
Столкнувшись с чеченским сепаратистским вызовом, Москва первоначально поддерживала намерения Тбилиси по восстановлению территориальной целостности Грузии. В феврале 1994 года РФ и Грузия подписали серию соглашений, которые предусматривали оказание помощи со стороны России в развитии грузинской армии, дислокацию российских пограничников и, что особенно важно, право России держать свои военные базы в Грузии. В 1994 году Грузия присоединилась к Договору о коллективной безопасности (ДКБ, который был подписан 15 мая 1992 года) и вступила в СНГ. На сессии Верховного Совета Абхазии 26 ноября 1994 года была принята новая Конституция республики, против чего выступила Москва. Тогдашний личный представитель президента РФ по урегулированию грузино-абхазского конфликта Борис Пастухов несколько раз связывался с лидером непризнанной республики Владиславом Ардзинба и настаивал на том, чтобы отказался от такого «опрометчивого решения». Кстати говоря, в 1996 году Москва также негативно отнеслась к введению президентского поста в Южной Осетии. После начала первой антисепаратистской операции в Чечне РФ перекрыла границу с Абхазией по реке Псоу, а в январе 1996 года Совет глав государств СНГ при решающей роли России и Грузии принял решение «О мерах по урегулированию конфликта в Абхазии, Грузия».
Российские позиции в Закавказье претерпели существенную эволюцию, начиная с 1998 года. Этому способствовали попытки грузинского руководства в одностороннем порядке без учета интересов РФ силой изменить сложившийся статус-кво и «разморозить конфликт». Такие попытки были предприняты в мае 1998 года в Гальском районе и сентябре 2001 года в Кодорском ущелье (знаменитый рейд Руслана Гелаева). После поражения России в первой чеченской кампании изменилась позиция официального Тбилиси по отношению к руководству сепаратистской Ичкерии. Грузинские лидеры переоценили «слабость России», посчитав ее неудачу началом большого геополитического отступления с Кавказа. Впоследствии многие грузинские эксперты и политики (особенно в частных беседах) признавались, что сделали не вполне верные расчеты.
Что же касается международного уровня, то с конца 1990-х годов активизировалось стремление Грузии в НАТО, что сопровождалось не просто определенной риторикой, но фактически увязывалось с минимизацией российского влияния и в процессе урегулирования двух конфликтов, и в Закавказье в целом. Одним из главных внешнеполитических лозунгов Эдуарда Шеварднадзе во время его президентской избирательной кампании 2000 года стало обещание «постучаться в двери НАТО» в 2005 году. Следование этому подходу отчетливо проявилось в истории с Панкиси (2002), когда грузинское руководство для борьбы с террористической угрозой демонстративно выбирало не Москву, а Вашингтон.
Но окончательным водоразделом стали события весны-лета 2004 года в Южной Осетии. 31 мая 2004 года без согласования действий со Смешанной контрольной комиссией (СКК) под предлогом борьбы с контрабандой на территорию Южной Осетии были введены силы спецназа МВД Грузии (300 человек). Впоследствии эти действия были интерпретированы, как наведение порядка на международно признанной территории Грузии. Немало публицистов и тогда, и сейчас патетически задавались вопросами: «А разве могли власти Грузии поступить иначе? Разве кто-то кроме них мог наводить порядок на собственной территории?» Однако при ответе на эти вопросы надо иметь в виду важный нюанс. Сама Грузия, идя на подписание Соглашений о прекращении огня в 1992 году, передала часть своего суверенитета СКК. Их нарушение (а затем и прямое игнорирование, и выхолащивание всех его пунктов) открывало дорогу к «размораживанию конфликта». Август-2008 был лишь логическим завершением этого процесса. К сожалению, на международном уровне процесс «разморозки» (2004-2008) до сих пор не получил должной оценки, хотя именно он заставил Москву занять более жесткую и эмоциональную позицию по абхазскому и югоосетинскому вопросу. И, в конечном итоге, пойти на признание двух бывших автономий.
Прямое военное столкновение России и Грузии вкупе с окончательным разрушением старого статус-кво, признание независимости Косово (впервые после распада СФРЮ было признано не союзное, а автономное образование), а также разноголосица в трактовках т.н. «соглашения Медведева-Саркози» подстегнули Москву пойти на признание Абхазии и Южной Осетии. Шаг неоднозначный и рискованный по своим последствиям. Но зададимся вопросом: «Не признай Москва абхазской и югоосетинской независимости, избавило бы ее это от клейма «оккупанта» и «агрессора»»? Если бы не было признания, ушли бы подозрения по отношению к попыткам Москвы осуществлять «ресоветизации»? Сомнительно, ибо для этого пришлось бы подвергать кардинальной переосмыслению немало имеющихся стереотипов «холодной войны» и отказываться от услуг многих ее рыцарей, а вместе с этим рационализировать отношения с Россией. Такая готовность присутствует, спору нет. Но пока что она не делает коренного перелома в стратегических оценках.
В дипломатических кругах при описании некоего единожды запущенного сценария используют такую метафору, как «разлитое молоко». Вряд ли целесообразно, собирать его со стола и с пола и обратно заливать в крынку. Прежнего вкуса у него уже не будет, а риски пищевого отравления увеличатся. Впрочем, стоило бы понимать, что «разливанию молока» в 2008 году предшествовала немалая цепочка событий, в которой далеко не всегда и не во всем инициатива была за Россией. Во многих случаях она вынужденно реагировала на навязываемые ей правила и вызовы. Естественно, далеко не всегда реакция была высокого качества. Однако отсутствие реакции лишь умножало бы опасности для Москвы.
Другой вопрос, что упиваться победой и успехами Москве не стоит. Задача полного восстановления двух республик и превращения их в витрину пророссийского влияния в Закавказье далека от своего решения. Следовательно, история продолжается.
Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики Российского государственного гуманитарного университета
специально для kavkazoved.info
Абхазия дипломатия политика и право Россия Южная Осетия
