К ВОПРОСУ О ПЕРВЕНСТВЕ В ПЕРЕВОДЕ КОРАНА НА РУССКИЙ ЯЗЫК

Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Павел ГУСТЕРИН | 16.08.2015 | 23:14

Проблема авторства изданного в 1716 г. в Петербурге перевода Корана до сих пор не решена. Около 20 лет назад точку в этом вопросе попытался поставить главный библиограф Российской государственной библиотеки А.А. Круминг, опубликовав в 1994 г. в сборнике «Архив русской истории» свою статью «Первые русские переводы Корана, выполненные при Петре Великом». Работа Круминга не может не вызвать интереса у специалистов, но ее никак нельзя назвать исчерпывающей хотя бы потому, что автор оставил без внимания предположения некоторых биографов П.В. Постникова, сделанные еще в XIX в., в том числе В.М. Рихтера (1). Заблуждение Круминга состоит в том, что он не признает доктора Петра Васильевича Постникова автором опубликованного в 1716 г. перевода Корана. Круминг пишет: «Один перевод [Корана], неизвестного переводчика, вышел в свет в 1716 году. Другой перевод [Корана], неопубликованный, выполнил Петр Посников, малоизвестный дипломат петровского времени» (2).

Тем не менее, заслуга Круминга состоит в том, что он в названной работе установил разное авторство перевода Корана, изданного в 1716 г., и перевода, хранящегося в РГАДА и оставшегося в рукописи (3).

К сожалению, при написании своего фундаментального труда «Коран и его мир» (СПб. 2001) петербургский историк Е.А. Резван не провел собственного исследования вопроса о первом переводчике и первом переводе Корана на русский язык, а целиком положился на Круминга, безусловно, добросовестного исследователя, но попавшего, как было сказано выше, в заблуждение.

Представляется целесообразным принять предположение Рихтера о том, «что Посниковы были два брата одного имени» (4). Для современного читателя это может показаться абсурдным, но вплоть до XX в. для больших российских семей наречение однополых детей одинаковыми именами было обычным делом. Это объясняется тем, что в православных семьях имена в позапрошлом веке и ранее было принято давать по Святцам, что и приводило к неприемлемым для нашего времени ситуациям, когда родные братья или сестры звались одинаково. Подтверждение этой версии легко найти в современной научной литературе. Например: «...Рекомендации не давать одинаковых имен детям в одной семье нарушались наиболее часто. Так, в ревизских сказках 8-й ревизии (1834 г.) мы находим в Выхинской вотчине 6 семейных пар, у которых два сына носили одинаковые имена. Во время 9-й ревизии (1850 г.) таких семей было уже 10, а в деревне Вязовки в семье Никифора и Марины Журкиных было, по ревизской сказке 1850 года, три сына Василия, 6, 11 и 17 лет» 5. Братья Постниковы родились более чем на полтора века раньше рассматриваемого в приведенной цитате периода, поэтому тем более вероятно, что они могли носить одинаковые имена.

Круминг делает следующий вывод: «Судя по тому, что рукопись РГАДА (ф. 181.  - П.Г.) была отдана в переплет 10 января 1726 г., она была написана в 1725 г... Следовательно, перевод Посникова был выполнен позже, чем первопечатный перевод, вышедший в декабре 1716 г.» (6) Однако, разве не логично предположить, что переплета достоин лишь рукописный экземпляр, переписанный набело. А черновик мог храниться, дожидаясь своего часа, и год, и десять, и тридцать. Следовательно, переплетенный перевод мог быть выполнен задолго до 1716 года. Остается неясным, почему был издан перевод именно доктора Постникова, а более качественный перевод дипломата Постникова удостоился лишь переплета.

Странно, что Резван на с. 391 указанного сочинения в сноске № 13 ссылается и на академика И.Ю. Крачковского (7) и на Круминга, как будто они оба придерживаются той точки зрения, что автор напечатанного перевода Корана неизвестен. На самом деле это – точка зрения Круминга (с. 231). Крачковский же на с. 178 указанного сочинения прямо говорит: «В переводчике Корана приходится видеть того самого доктора Падуанского университета...».

У Резвана встречаются и сугубо исторические ошибки. Так, на с. 395 указанного сочинения читаем, что Д.К. Кантемир родился в 1663 г., а на самом деле – в 1673. Там же, в сноске № 19, написано: «В апреле 1721 г. Дмитрий Кантемир заключил с Петром I договор об освобождении Молдавии от турецкого ига и вхождении ее в состав России». Здесь речь идет о Трактате между царем России Петром I и господарем Молдавии Дмитрием Кантемиром, заключенном в Луцке 13 (24) апреля 1711 г., но никак не в 1721 году. Кроме того, Луцкий договор не предполагал вхождение Молдавии в состав России, а лишь признание ее верховной власти, то есть, по сути, протекторат.

В этой же сноске говорится, что Кантемир «был автором текстов его (Петра I. - П.Г.) манифестов, обращенных к мусульманам». В действительности же Кантемир составил только один манифест – к народам Кавказа и Персии от 15 (26) июля 1722 г., – а вот его переводов, выполненных Кантемиром, было несколько: на персидский, татарский и турецкий языки.

Резван на с. 396 указанного сочинения в подрисунке делает ошибочный вывод, что с итальянского языка князем Кантемиром была переведена некая книга «О магометанском законе». Из указа Петра I следует, что с итальянского языка Савой Рагузинским (8) была переведена книга «О славенском народе» (9) Мавро Орбини (10), изданная в сокращении в 1722 году и. Когда же Петр I говорит о переводе книги «О магометанском законе», он имеет в виду перевод «Книги Систимы» с латыни, ошибочно полагая, что его выполнил сам Кантемир. В действительности ее переводчиком является секретарь Кантемира И.И. Ильинский. Кантемир владел итальянским языком, тем не менее, книгу «О магометанском законе» он с итальянского не переводил, тем более что о существовании этой книги на сегодняшний день ничего не известно. С другой стороны, ее прототипом мог стать двухтомный труд голландского профессора восточных языков Утрехтского университета Адриана Реланди «Две книги о Мохаммеданской религии» («De religione Mohammedanica libri duo. Ultraiectum». 1705; 1717), которая в 1722 г. была внесена в католический «Список запрещенных книг» («Index librorum prohibitorum»). Это тем более вероятно, если вспомнить, что Петр I был неравнодушен ко всему голландскому. Однако переводить книгу зарубежного автора не было никакого смысла, если уже был готов перевод российского востоковеда. Тем более, что это было бы болезненно для самолюбия Кантемира, который являлся советником российского императора по делам Востока.

Однако, вернемся к братьям Постниковым. Рихтер, доказывая неидентичность Постниковых, рассказывает о письме парижского профессора Лионьера к графу Головкину (12) от 12 октября 1711 г., из которого следует, что «парижский» Петр Постников был молодым человеком, обучавшимся у названного профессора, в том числе латинскому языку. Из «Азбучного указателя имен русских деятелей, имеющих быть помещенными в “Биографический словарь”, издаваемый Императорским Русским Историческим Обществом» (13) известно, что доктор Постников родился в 1666 г., то есть в 1711 г. ему должно было быть около 45 лет, что никак нельзя назвать молодым возрастом. Кроме того, было бы странно, если бы выпускник Славяно-греко-латинской академии и Падуанского университета брал уроки латинского языка, как справедливо заметил Рихтер (14).

В своем труде Рихтер приводит еще ряд доводов в пользу того, «что Посников, находившейся в Париже, и врач наш были особы совершенно различные. Вероятно, что Посников, отправлявший письма из Парижа, был брат упомянутого врача» (15).

Здесь уместно рассмотреть работу известного в свое время историка Е.Ф. Шмурло (15) «П.В. Постников. Несколько данных для его биографии» (Юрьев (16) 1894), которую в сносках своего сочинения упоминает Резван. Работа Шмурло появилась благодаря тому, что в декабре 1892 г. автор обнаружил в архиве Падуанского университета источники об обучении здесь Постникова, что вместе с найденными автором в России материалами стало основой для названной книги.

Несмотря на то, что эта работа появилась после публикации ряда исследований о Постникове, не со всеми ее утверждениями можно согласиться. Так, на с. 3–4 указанного сочинения автор утверждает, что доктор Постников и дипломатический агент при французском дворе – одно лицо, но при этом он не приводит в защиту своего утверждения никаких доводов. Напротив, Шмурло на с. 6 пишет, что «в 1701 г. по собственному побуждению отправляет он (Василий Тимофеевич Постников. – П.Г.) младшего сына за море в науку, а это дает некоторое основание предполагать, что за 9 лет перед тем старший сын его, Петр, был послан в Падуанский университет тоже с доброго согласия отца и, может быть, даже прямо по его почину», то есть автор противоречит самому себе, признавая двух Постниковых, обучавшихся за границей, но при этом не желая замечать версию Рихтера об одинаковых именах братьев. Логично предположить, что этот молодой человек и стал вторым переводчиком Корана. Поскольку его знание французского языка должно было быть несравненно лучше, чем у старшего брата, следовательно, он может являться автором второго, неизданного перевода Корана. Круминг верно подметил, что автор опубликованного перевода был лучше знаком с латинским языком, чем с французским (17). Здесь можно говорить именно о старшем брате, обучавшемся в Славяно-греко-латинской академии в Москве и медицине в Падуе, что предполагало особенно глубокое изучение латыни.

В «Русском биографическом словаре», в статье о Петре Васильевиче Постникове, Шмурло идет еще дальше, допуская, что «...может быть, он же, если не его брат, перевел [изданный] в 1716 г. “Alcoran de Mahomet” Дю-Рие» (18). То есть Шмурло, во-первых, допускает возможность авторства старшего брата для изданного перевода, а во-вторых, либо опять противоречит самому себе, либо по прошествии некоторого времени все-таки принимает точку зрения Рихтера.

Академик М.М. Богословский (19), очевидно, вторит Шмурло: «...Доктор П.В. Постников... был первый из подданных Московского государства – носитель ученой степени. ...Его младший брат был послан отцом, дьяком Посольского приказа, также для обучения за границу» (20).

Замечательный археограф П.П. Пекарский (21) говорит, что «Алкоран, изданный у нас в 1716 году... переводил Петр Постников», но «этого Петра Постникова не должно смешивать с доктором Петром Постниковым, получившим это звание в падуанском университете в 1696 г., и которого в 1698-1701 гг. употребляли также как переводчика с латинского, французского и итальянского языков по дипломатическим делам» (22). То есть, Пекарский принимает предположение историка медицины Рихтера о двух Постниковых, однако не приводит никаких доводов в подтверждение того, что именно этот Постников – дипломат – выполнил опубликованный перевод Корана.

В свою очередь странно, что Крачковский приписывает авторство идеи о двух Постниковых Пекарскому, в то время как это предположение впервые было высказано Рихтером (23), о чем Крачковский не мог не знать, если он ознакомился с трудом Пекарского (24).

Крачковский, судя по его утверждению, приведенному ниже, недостаточно внимательно читал труд Пекарского: «...В 1716 г. по его (Петра I – П.Г.) распоряжению был напечатан в Петербурге первый полный перевод Корана. Долгое время он приписывался... Дмитрию Кантемиру, но в 60-х годах прошлого (XIX. – П.Г.) столетия П.П. Пекарский установил, что он принадлежит Петру Постникову. Этот “доктор Падуанского университета” представляет одну из любопытнейших фигур петровского времени, богатого красочными типами; работа над Кораном была, однако, для него случайной. Перевод сделан на основе первого французского перевода Дю Рие (1647); о том, что он далеко неудачен, говорит даже и заглавие: “Алкоран о Магомете, или закон турецкий”. В тексте количество недоразумений очень велико, но значение самого факта от этого не умаляется. И его нельзя считать случайным, тем более, что к первой же четверти XVIII в. относится еще другой, основанный на Дю Рие перевод, который сохранился в рукописи и вышел из иной среды» (25).

Нельзя согласиться с предположением Крачковского, который говорит: «Возможно, что его (Постникова. – П.Г.) интерес к Корану был вызван тем обстоятельством, что во время его пребывания за границей, в Падуе, где он учился, вышел... перевод Мараччи (26)» (27). Перевод Мараччи был издан в 1698 г., а Постникову в 1696 г., то есть за два года до того, руководством Падуанского университета была вручена «Грамота привилегиальная» (28), в которой были даны самые лестные отзывы о российском питомце одного из лучших итальянских университетов, и уже в 1697 г. он находился в составе Великого посольства: «Доктор Постников получил 1697 года повеление отправиться из Венеции в Вену. Здесь нашел он новое назначение прибыть в Амстердам и вступить в службу Посольства, которое в сем же году под начальством Франца Яковлевича Лефорта (29) и Головина (30) отправлено было ко многим государям и во многие земли Европейские» (31). Шмурло доказывает, что Постников окончил Падуанский университет и того раньше, в 1695 году (32).

Известно, что старший брат Постников «служил при Российском Посланнике Прокофье Богдановиче Возницыне (33) переводчиком (34) во время дипломатических переговоров на Конгрессе Карловицком (35, 36). Возможно, идея перевода возникла в связи с предстоящим участием российской делегации в Карловицком конгрессе, проходившем в 1698 г., поскольку было необходимо иметь уровень осведомленности об участнике переговоров с противоположной стороны не ниже, чем у союзников по переговорам, или приводить цитаты из Корана в качестве доводов, или просто произвести впечатление на своего контрагента глубиной знания его религии, обычаев и законов.

Таким образом, автором изданного в 1716 г. перевода Корана является старший брат Петр Васильевич Постников (доктор), а автором неизданного перевода Корана – младший брат Петр Васильевич Постников (дипломат).

Густерин Павел Вячеславович – научный сотрудник Российского института стратегических исследований

Опубликовано: Вопросы истории. – 2013. - № 12

ислам историография Россия

версия для печати постоянная ссылка

Добавить комментарий

Ваше имя: Ваш E-mail: Ваше сообщение:     Введите код: