СИНТЕЗ ЭТНОКУЛЬТУР В ИСТОРИИ ЮЖНОГО РОССИЙСКОГО ПОРУБЕЖЬЯ В XVII ВЕКЕ (НА ПРИМЕРЕ ТАМБОВЩИНЫ)

Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Сергей КОЧУКОВ | 29.06.2015 | 15:00

Современная культурно-историческая ситуация в стране, как и проблемы возрождения, сохранения и развития отечественной культуры, неразрывно связаны с необходимостью удовлетворения этнокультурных запросов и потребностей представителей всех без исключения этносов в условиях единого общероссийского культурного пространства. Национальные, культурные, духовные истоки современного человека того или иного региона страны необходимо искать в истории освоения края, в этнических особенностях, наложивших отпечаток на формирование его населения. Изучение истории взаимовлияния и взаимодействия этнокультур дает нам уникальную возможность, продвигаясь от частной региональной истории, проследить процесс формирования современного единого культурно-духовного базиса России.

В период, когда Россия встает перед вызовом со стороны наших идеологических оппонентов, псевдонаучная риторика которых направлена, прежде всего, на раскол единства многонационального российского общества, деятельность ученых-историков, краеведов, этнографов, культурологов, литераторов, представителей СМИ должна быть сосредоточена на поиске, всестороннем изучении и доведении до россиян фактического материала, подтверждающего обусловленность, закономерность, и, как следствие, историческую неизбежность и жизненную необходимость такого единства. С одной стороны, российским исследователям необходимо больше внимания уделять поиску фактов, которые объединяют людей различных национальностей в нашей стране, а не муссировать трагические эпизоды, которых не удалось избежать народам России на общем историческом пути. С другой стороны, изучаемые страницы истории уже сами по себе дают ответы на многие современные проблемы, демонстрируя, в частности, примеры мирного «уживания» на одной территории (или в близком соседстве) людей различных национальностей, различных религиозных конфессий, их взаимовыгодного экономического сотрудничества и не менее выгодного и значимого взаимного культурного обогащения. Очень часто в нашем историческом прошлом истоки единения российских народов зарождались именно в народной массе, чаще всего не благодаря, а вопреки общегосударственной политике верховной власти. В подтверждении приведем всего два примера: институт «куначества» на Северном Кавказе и совместную жизнь русского населения и поцнинской мордвы-мокши в период освоения Тамбовской губернии. Да, именно тогда, когда государство проводило активную колонизацию этих земель, а церковь – христианизацию до того времени языческой мордвы, простые люди совместно защищали собственные селения и семьи от набегов ногайцев, азовцев, крымских татар, щедро делились вековым опытом хозяйствования, навыками в ремёслах, взаимно обогащали бытовые и фольклорные традиции двух народов. О наличии в составе первопоселенцев Тамбовского края помимо русских представителей других национальностей говорят и распространенные здесь фамилии, прямо указывающие на национальную принадлежность их предков: Мордовины (Мордвинцевы), Татариновы, Мещеряковы, Черемисины, Карелины, Черкасовы, Казаковы, Казариновы, Литвиновы, Поляковы. 

Синтез культур мордовского и русского населения

Термин «Дикое поле», которым обозначался наш край в XVI-XVII вв., вряд ли точно характеризовал ситуацию с населенностью этих земель. Почти трехсотлетнее иго Орды, а затем и непрекращающиеся набеги крымских, азовских татар, ногайцев обезлюдели эту местность, но полностью остановить здесь жизнь не смогли. В северной и центральной части губернии, в основном в лесах по берегам рек Цна, Ворона, их притокам располагались достаточно многолюдные поселения мордвы-мокши, которых по праву можно считать автохтонами края. В 1623 г. более 60 % населения созданной во второй половине XVI в. Верхоценской волости составляла мордва. О местах их расселения свидетельствуют мордовские названия населенных пунктов Морша (в настоящее время город Моршанск), Алкужи, Алгасово (мокш. «низина»), Ракша (мокш. «зверь»), Калаис, Ломовис, Пичаево (мокш. «пиче» - «сосна», «ава» - «женщина»), Вирятино, Кёрша, Росляй, Панда, Татаново, Пяшкиль, Сампур, Инжавино (от мордовского женского имени «Инжаня» – «гостеприимная»). Следует отметить, что со временем мордовские топонимы постепенно подвергались русской фонетической и морфологической адаптации, например, с помощью суффиксов –ино-, -ево-, -инка- и др., как произошло с названиями двух райцентров Тамбовской области Инжавино и Пичаево. Мордовская деревня Тонбовка дала название губернскому, а ныне областному центру. По одной из версий название «Тамбов» происходит от мордовского «Томбакс», что означает «топкий», «болотистый», или «Томбак» - «омут», по другой – означает буквально «на той стороне». И деревня Тонбовка и вновь построенный город-крепость действительно располагались «на той стороне» реки Цна, если смотреть на них с лесных правых берегов, где селилась обычно мордва. Не случайно и наличие на территории Тамбовской области районного центра под названием Мордово.

По мере приближения к степной части края, в направлении на юго-запад, мордовские наименования редеют, а затем и вовсе исчезают. За 400 с лишним лет мордовское население постепенно растворилось среди русского, но влияние его на топонимику края трудно переоценить. Помимо главных городов и отдельных райцентров, мордва дала имя и главной нашей водной артерии - реке Цна (в переводе с мордовского означает «чистая вода»). Следует, однако, отметить существующую версию славянского происхождения её названия от «десница», «десна». За славянское происхождение названия говорит и наличие рек с названием Цна в Брестской области Белоруссии (левый приток Припяти), в Московской области (левый приток Оки), в Тверской области (впадает в озеро Мстино).

Помимо главной водной артерии, гидронимы области широко представлены именно мордовскими названиями: Трегуляй («ляй» – мокш. «река») Нару-Тамбов (финно-угорский корень «нар/нор/нер» означает «полевой»), Подоскляй, Пишляйка, Шевырляй, Липляй, Орляй и другие реки, речушки, ручьи. Интересно, с точки зрения происхождения, и название лесного ручья Хомутляй (одноименный поселок и лесничество). Можно предположить, что название произошло от мордовского «хомут» - завернуть, свернуть, а может и от русского названия конской упряжи «хомут», с прибавлением мордовского «ляй» – «река». Примеров такого рода русско-мордовского, русско-татарского, мордовско-татарского языкового смешения, по мнению специалистов, наблюдается немало, особенно в той части Нижегородской, Рязанской, Тамбовской областей и Республики Мордовия, которую принято называть Мещерский край. К ним можно отнести и село в Сосновском районе с русско-мордовским названием Троицкая Вихляйка. 

Вышеперечисленные и другие мордовские поселения к периоду активного заселения края в середине XVII в. постепенно становятся селами со смешанным мордовско-русским населением, а с устранением угрозы ногайских набегов и постепенным продвижением границ Московии к югу большинство этих сел были перенесены с лесного правого берега Цны на левый, степной, где крестьяне и служилые люди, из числа русских и мордвы, имели к тому времени значительные возделываемые участки земли. Нынешние потомки жителей таких сел совместного проживания, которые давно считают себя русскими, носят очень распространенные сегодня на Тамбовщине фамилии Вирятины (мокш. «вирь» - «лес»), Пенясовы (мокш. «пине» - «собака»), Саяпины, Шаронины, Ведяпины, Кичатовы (мокш. «кичат» - «радость»), Шендяпины, Кудачкины, Алдашкины и порой не догадываются о том, что у истоков их рода стояли представители поценской мордвы-мокши.

Процесс активного заселения края в 30-е годы XVII в. носил военно-государственный характер. На очередную оборонительную черту переселялось в основном служилое сословие из детей боярских, стрельцов, казаков, пушкарей. Часть этого сословия совсем недавно принимала активное участие в войнах Смутного времени и больше походила на ватаги казаков-разбойников, которых власть спешила разослать из столицы и центральных областей в порубежные городки-крепости, где они больше всего смогли бы проявить свой воинственный нрав и авантюрный характер. Заниматься хозяйственной деятельностью это сословие не всегда хотело, а порой просто не умело. Именно тогда происходил процесс передачи навыков хозяйствования от мордвы к переселенцам и, прежде всего, в совершенно неведомом служилым людям пчеловодстве, точнее, бортничестве. Прошло всего несколько десятков лет, и Тамбовщина стала одним из важнейших экспортеров меда в столицу и другие регионы страны. А улей и пчелы стали одним из основных символов края, разместившись даже на гербе области. 

Интересен факт усвоения русских имен мордовской средой, где они принимали несколько иное звучание: Фёдор - Квёдор, Илья – Илько, Владимир – Олодя, Дарья – Дарё и другие. Происходил в некотором роде и обратный процесс, когда в русском бытовом языке славянские имена начинали звучать по-мордовски. Ещё совсем недавно в тамбовских деревнях проживали пожилые женщины с именами Палага (Пелагея), Окся (Аксинья), Куля (Акулина), Лёкся (Александра) и другими, «вернувшимися» из бытовой речи мордвы. 

Взаимообмен был и в других сферах. Тамбовскими археологами отмечается, что к XVII в. производство керамической посуды у поценской мордвы находилось на более низком уровне, чем у русских переселенцев. Существовал ручной лепной способ производства, костровый обжиг посуды, как правило, со скудной орнаментацией, которая ограничивалась поперечной насечкой по венчику изделия. Именно с приходом русских в здешних краях появились гончарные круги и горновый обжиг посуды. К периоду массового заселения края у обеих этнических групп населения было достаточно развито железоплавильное производство из болотных руд и кузнечное дело. Взаимный обмен происходил лишь в сфере поиска наиболее эффективных приемов и навыков. 

Свидетельством взаимовлияния в обрядовой сфере могут служить сохранившиеся до настоящего времени некоторые особенности погребального обряда, в частности, использование при погребении дубовых плашек, укладываемых поверх гроба. Обычай сохранен в отдельных некогда русско-мордовских селениях: Кёрш Борки и Алкуж Борки Моршанского района и др. 

Одежда - это составная часть материальной и духовной культуры, её изучение позволяет определить исходные формы и наслоения в культуре различных этнических групп. В период заселения края достаточно активно происходило взаимовлияние в области верхней женской одежды. Этнографы подчеркивают, что именно из мордовской культуры перекочевали на традиционный костюм тамбовских крестьянок яркая раскраска, использование ярко-красного и оранжевого цветов, огромного количества украшений, дополнительных атрибутов платья и головных уборов. До переселения костюм у русских женщин - крестьянок был темных, или, наоборот, белых оттенков, и яркостью не отличался.

В свою очередь, в национальной одежде мордвы появился новый элемент – передник, который был свойственен русской одежде, а также относимая этнографами к русскому типу кофта-рубаха, называемая по-мордовски «рукават», от русского слова «рукава».

Служилые люди, позднее выделившееся в сословие однодворцев, селения которых основывались вдоль оборонительных линий, по мнению Г.С. Масловой, не представляли собой этнографического единства, что очень заметно на примерах женского костюма. Один из них, завезенный первопоселенцами из Владимирской, Московской, Тверской губерний, состоял из рубахи с прямыми поликами, сарафана, пояса, кокошника. Другой - представляет собой вариант южно-великорусского типа одежды, сохранившего очень древние черты одежды ещё времен вятичей, а именно поневу, кичкообразные головные уборы и др., которые сближают одежду русского населения с одеждой народов Поволжья и, прежде всего, мордовской. И, наконец, третий тип, отличием которого служили рубаха с отложным воротником и юбка - «андарака», имеет много общего с одеждой западнославянских областей и Белоруссии.

При анализе историко-социальных проблем рассматриваемого периода необходимо учитывать, что уже тогда русский народ, расселившийся на огромной территории Европы и Азии, в этническом отношении не был единообразным. Достаточно сравнить архангелогородцев с жившими бок о бок с малороссами воронежцами, или с жителями Смоленщины, подвергавшимися постоянному литовско-польскому этновлиянию, или с жителями русско-мордовско-татарского региона, так называемого Мещерского края. По языку, культуре, хозяйственно-бытовым особенностям это уже достаточно оформившиеся культурно-исторические группы русского народа. 

О культурном взаимовлиянии с донским казачеством

До сих пор не прекращаются споры о времени зарождения донского казачества, о границах его расселения и о том, «что же это за народ». Субэтнос или «воинское сословие»? Говоря о границах земель донских казаков, отдельные ученые утверждают, что город Урюпинск в XV-XVI вв. – это «пограничная крепость Рязанского княжества», другие говорят о том, что границы казачьих земель шли чуть ли не по Белгородской оборонительной черте, построенной в середине XVII в. и «…проходили через Керенск, Шацк, Тамбов, Нижний Ломов к Волге…». При этом каждая из групп ученых ссылается на имеющиеся в её распоряжении архивные источники.

С легкой руки Н.М. Карамзина и его продолжателей, Дон с незапамятных времен «был впусте» и начал заселяться только после Смутного времени беглыми холопами из Московии. На наш взгляд, эта теория не выдерживает никакой критики. И, в первую очередь, с точки зрения невозможности за 2-3 десятка лет заселить и освоить бассейны Дона, Донца, Хопра, Медведицы, т.е. регион, по площади равный крупному европейскому государству, как и невозможности создания «беглыми людишками», вчерашними крестьянами, высокоорганизованной армии, противостоящей, и достаточно успешно, объединенным силам ногаев, калмыков, Крымского ханства и самой Блистательной Порты. Армии, способной совершать дальние морские походы, с использованием последних достижений воинской науки и техники брать города и длительное время удерживать их. 

Что же касается спора о субэтносе или «воинском сословии», достаточно напомнить, что ещё во времена Николая I казаки официально считались «одним из четырех славянских народов Российской Империи». И только в 1864 г. в России было законодательно закреплено понятие «военно-служилое сословие». Оставим эти споры, как предмет не нашего исследования. Приведем лишь выдержки из документов периода освоения Тамбовщины, которые свидетельствуют о наличии многочисленных контактов донских казаков с первопоселенцами Тамбовского края, а нередко и об их самостоятельном участии в процессе этого освоения. 

Заметное влияние на освоение и заселение Тамбовского края оказал Николо-Черниевский монастырь, что располагался в 12 верстах от города-крепости Шацка, ставший не только местом паломничества для донских казаков, но и пристанищем многих состарившихся воинов с Дона и Хопра, которые задолго до этого жертвовали монастырю часть военной добычи. Вот, что говорил в своем докладе в 1886 г. председатель ТУАК И.И. Дубасов: «…в это время монастырские владения распространялись по рекам Цне, Вороне Челновой, Хопру… Замечательно, что в хлопотах и привилегиях Черниевской пустыни самое деятельное участие принимали донские атаманы, так, что монастырь был как бы казачей колонией, и что монастырские «старожильцы» все были из казаков…». 

Ещё до массового заселения края сюда шли царские указы: «…от царя и великого князя в Шацкий уезд и на пустошь, и на дикое поле за Цною рекою, за большим лесом, на казачью дорогу и на казачьи станы…». Это свидетельствует о наличии в тот период на землях, позднее вошедших территориально в Тамбовскую губернию, казачьих поселений. Чуть позднее, в 1637 г., козловские воеводы Спешнев и Биркин в своей челобитной царю обвиняли основателя Тамбова воеводу Боборыкина в неправильном выборе места для строительства крепости: «…а и город он Роман поставил на Цне реке на казачьих проходах, а не на татарских перелазах и сакмах, чтобы донским казакам водным и сухим путем с Дону и Хопра выезд был на Тонбов…»

В период восстания С. Разина, когда Тамбов был осажден восставшими служилыми людьми Тамбовской округи, его тогдашний воевода Пашков жаловался царю на подчиненных ему полковых казаков: «…на тамбовцев в нынешнее смутное время надеяться не на кого, потому что у них на Дону братья, племянники и дети, а иные у Стеньки Разина…». 

Приведенные документы лишь ещё раз подчеркивают тесные связи донских казаков с первопоселенцами Тамбовщины. Отдельные группы казаков непосредственно приходили с Дона, заключали договора с местными воеводами о несении службы, прежде всего, сторожевой, как наиболее опасной и требующей специальных воинских навыков. Здесь они верстались землей и за свою службу получали царское денежное жалованье и «огненные припасы». Некоторые ныне существующие поселения основаны непосредственно донцами, как, например, село Кузьмина Гать, находящееся на левом фланге построенной Тамбовской части так называемого «Татарского вала». До нас дошли многочисленные челобитные об отдельных представителях донского казачества, пришедших на службу в Тамбов, об их боевых заслугах и просьбе верстать землей и жалованьем наряду с другими городовыми казаками городов Тамбова и Козлова.

Совсем не случайно, что в непосредственной близости от порубежных городов образовались и до сего дня существуют поселения, названия которых говорят сами за себя: Полковое, Донское, Покровская казачья слобода и многие другие. А Покровская церковь в городе Тамбове до сего дня считается казачьей церковью. И это характерно не только для Тамбова, но и для других городов-крепостей русского порубежья того периода – Ельца, Шацка, Ряжска и большинства других. Многие донские казаки, нанимаясь на службу, наряду с другими служилыми людьми были отнесены к «беломестцам», т.е. верстались «обельной» или «обеленной» землей, не подлежащей никакому налоговому обложению и повинностям, кроме воинской службы. И до сих пор отдельные села помимо своего названия имеют дополнение «Беломестная слобода», «Беломестная Двойня», «Беломестная Криуша». 

 Что же касается антротопонимов, а именно этимологии распространенных в Тамбовской области фамилий, то отметим, что происхождение немалого их числа имеет прозвищный характер. А это, в свою очередь, характерно для фамилий донских казаков, равно как и для служилого сословия порубежных городов тогдашнего российского государства. В отличие от первопоселенцев из числа тягловых крестьян, завозимых на эти земли помещиками из центральных российских губерний, отдельные из которых не имели фамилий порою до самой отмены крепостного права. Поэтому распространенные на Тамбовщине фамилии Шелудяковы, Смагины, Каревы, Усковы, Курносовы, Скоковы, Гагулины, Загузовы, Тепляковы, равно как и Есауловы, Урюпины (этимология двух последних не «прозвищная», а свидетельствует о занимаемой должности или о месте проживания предка) и многие другие «завезены», на наш взгляд, с Дона. «Донское происхождение», возможно, имеет и известная на Тамбовщине фамилия Токмаков (тюркск. «токмак» - «колотушка»). Такую фамилию, по некоторым данным, носил завоеватель Сибири Ермак – Ермолай Тимофеевич Токмак (Токмаков). 

Большинство из приведенных фамилий – фамилии известных на Дону атаманов, участников войн и восстаний, распространенных там старинных казачьих родов. Наше предположение о такого рода «экспорте» с Дона во вновь осваиваемую 400 лет назад Тамбовскую землю отчасти подтверждает и сравнительный анализ фамилий тамбовчан с фамилиями жителей отдельных станиц и хуторов Верхне-Донского округа Всевеликого Войска Донского. В частности, и там, и в нашей области распространены фамилии Пашутины, Пешковы, Минаевы, Подольские, Прокудины и др. Следует только учесть, что границы проникновения донцов в процессе освоения этого края были ограничены южными районами нынешней Тамбовской области и оборонительной чертой - Белгородской линией укреплений, где и было сконцентрировано основное служилое население. 

Документы второй половины XVII – начала XVIII вв. свидетельствуют о казачьей системе службы, выборности органов власти, а также воинских начальных людей, мирском судопроизводстве, способе общинного землепользования, периодичности и способах пересмотра наделов в общественном земельном клине. Характерно, что вплоть до 20-х годов XX в., уже при Советской власти, население отдельных сел, имевших «донские корни», при решении каких-либо организационных вопросов делилось на сотни. Причем не по численному, а чаще всего или по территориальному признаку, или по преобладающей в этой части села фамилии («Береговая сотня», «Старинская сотня», «Муравлевская сотня», «Колодинская сотня» и др. в селе Лысые Горы Тамбовского района). Так, в частности, определялись группы домохозяев при налогообложении, при назначении государственных и общественных повинностей. 

О культурном влиянии донского казачества на часть населения вновь заселяемых земель может отчасти свидетельствовать сравнительный анализ двух этнолингвистических исследований, в частности, изданного в 1900 г. труда В.Ф. Соловьева «Особенности говора донских казаков» и работы группы тамбовских лингвистов под руководством В.Г. Руделева, опубликованной в 1985 г. - «Опыт исследования южнорусских говоров Тамбовского края». Некоторые архаизмы и диалектизмы абсолютно идентичны. Например, глаголы: «аскаляться», «ащеряться» (улыбаться, насмехаться), «пестаться» (няньчиться), «очунеть» (придти в себя, выздороветь), «кричать» (плакать, рыдать), «клечететь» (замерзнуть, окоченеть), «карябать» (царапать); существительные: «карга» (ворона, вредная старуха), «шилыжина» (гибкая лозиновая ветка, обычно для наказания), «анчутка» (бесенок), «калгата» и как производное от этого глагол «калгатиться» (хлопотливая суета, беспокоиться), «корец» (черпак), «кутёнок» (щенок), «окавалок» (кусок, ломоть), «обыдёнки» (в один день, одним днем).

Фонетические особенности речи казаков, в частности аканье, т.е. замена безударного «о» на «а» (галова, карова, калодец); иканье (ни знаю, ни буду, глидеть) являются до сегодняшнего дня особенностью речи жителей селений, расположенных на бывшей оборонительной черте. Одинаковы диалектизмы, такие как «надысь» (недавно, третьего дня), «дражнить» (дразнить). Отдельные диалектизмы имеют хождение среди современных жителей данных регионов, однако на Тамбовщине они со временем приняли несколько иное смысловое значение, к примеру, на Дону «бунеть» означает громко плакать, на Тамбовщине тот же глагол означает громко стучать, колотить в дверь, «гондобить» - у казаков это сколачивать капитал, у тамбовчан - сколачивать какую-то поделку. 

Схожие морфологические особенности речи населения двух регионов - отсутствие у некоторых существительных среднего рода и замена его на женский – «кому какая счастья», «у няго сердца добрая».

Имело место и привнесение новых черт в обустройство жилья, быт, повседневную жизнь вновь заселяемого люда. Так, в безлесные или остронуждающиеся в лесоматериалах южные районы губернии, именно со стороны Дона был завезен метод строительства жилья и хозяйственных построек из самана, необожженного кирпича из глины и рубленой соломы. Само слово «саман» заимствовано у северокавказских народов и означает оставшуюся после молотьбы ломаную солому. 

До сего дня в тамбовских селах низкий кувшин с широким горлом для кислого молока называют, как на Дону, «махотка», а не «крынка», как в северных и центральных областях, а полевую пшенную кашу, приправленную салом по-донскому, называют «кандёр». Также чаще в этих селах песни не «поют», а «играют».

В XIX в. на Тамбовщине, как, впрочем, и в других некогда порубежных губерниях России, имел распространение особый фасон верхней одежды «казакин». Покрой его говорил о том, что он абсолютно идентичен казачьему «чекменю», узкому в талии, с застежками на крючках, с правой полой поверх левой. Название последнего показывает, что тот, в свою очередь, был «позаимствован» казаками у тюркских народов.

Ещё одним заимствованием является «бешмет», стеганый полукафтан, который считается «прародителем» всем известного ватника. Определить время проникновения его в казачью среду затруднительно, однако известно, что уже в 1769 г. суконный полукафтан под названием «бешмет» был введен в число предметов форменной одежды некоторых донских полков. На Тамбовщине он сохранился в виде женской и мужской распашной одежды, верх которой сшит из черного сатина, на подкладке, стёганой на вате, с небольшим стоячим воротником, правая пола заходит за левую и застегивается на крючок на талии. Чаще всего он служил женской одеждой для межсезонья. Этнографы затрудняются однозначно сказать, как он назывался на Тамбовщине, но в селениях Оренбургской области и Алтайского края, основанных в первой половине XIX в. переселенцами из Тамбовской губернии, он имел даже большее распространение и назывался именно «бешмет». 

Рассматривая народный русский костюм, этнографы подчеркивают, что его своеобразие на протяжении веков усиливалось благодаря взаимодействию различных этнических культур.

«Татарский след» в тамбовском ономастиконе

Рассматривая топонимику края нельзя не заметить множество названий, прежде всего рек, имеющих тюркское происхождение. Это реки Эртиль, Битюг («верблюд»), Кариан, Карай, Балыклей, Кашма, Челновая («чол» по-татарски «степь», «пустыня», именно через «о» в ранних документах писалось название этой реки и возникших позднее на её берегах трех сел). Названия отдельных населенных пунктов также имеют тюркское происхождение – Сабурово, Торбеево, Рамза (название села и самого крупного в Тамбовской области озера), Тенешовка, Чекмари, Карай-Пущино, Кариан-Строганово и другие. Два последних поселения – наглядный пример исторического языкового смешения русского топонима и топонима-тюркизма. 

Ранее на территории губернии существовало несколько населенных пунктов с преимущественно татарским населением. Только в бывшем Темниковском уезде Тамбовской губернии (ныне район в Республике Мордовия) таких поселений было 15. Из ныне сохранившихся интересно село Татарщина Рассказовского района, основанное мелкопоместными князьями и мурзами из служивших России алаторских, арзамасских и касимовских татар. Впрочем, наличие древнего кладбища у этого села, точнее, надписи на плитах могут свидетельствовать о том, что основано это село не в XVIII веке, а гораздо раньше, возможно, ещё до заселения края в середине XVII века. 

В конце XVIII века темниковскими служилыми татарами было основано второе из сохранившихся на сегодняшний день татарских сел – Энгуразово Уваровского района. Его жители-татары до сего дня сохранили язык, национальную культуру и хозяйственно-бытовой уклад жизни своих предков.

О булгаро-казанском и татарском происхождении многих русских фамилий известно давно (достаточно обратиться к работе А.Х. Халикова, который приводит 500 фамилий). Мы остановимся лишь на отдельных из них, наиболее известных на Тамбовщине. Татарского происхождения были князья Ромодановские, один из которых, Иван Иванович, возглавил строительство в 1647 г. Тамбовского вала, той части Белгородской черты от Лысых Гор до Кузьминой Гати в 35 верст, который в народе назвали «Татарским валом». Из казанской среды вышли предки известного русского композитора Сергея Васильевича Рахманинова, имевшего самое непосредственное отношение к Тамбовской губернии, и многих его родственников, владевших поместьями на Тамбовщине. Выдающийся биолог XX столетия И.В. Мичурин, выходец из мелкопоместных дворян Рязанской и Тамбовской губернии, также имеет тюркские корни. По мнению Н.А. Баскакова, его фамилия происходит от адаптированной тюркской формы Бичурин, Байчурин («Бай чура» – «богатый сын богатыря»). Известны и распространены на Тамбовщине также фамилии Алябьевы («Али-бей» - «старший бей», происходят от поступившего на русскую службу в 1500 г. Михаила Олебея), Архаровы (происходят от вышедшего из под Казани и крестившегося в 1556 г. Салтана Архарова), Батурины (происходят от выехавшего в начале XV в. из Орды к рязанскому князю Федору Ольговичу мурзы Батура), Бекетовы (в настоящее время чаще Беркетовы, от тюркского прозвища «Бекет» – «воспитатель ханского сына»), Биркины (фамилия происходит от тюркско-монгольского слова «бирке», «берке» – «крепкий», «могучий»), Кайсаровы, Кобяковы (от тюркского слова «кобяк» – «собака»), Кулаевы (возможно, от тюркского слова «кул» – «раб», первым из перешедших на русскую службу принято считать казанского князя Кулай мурзу), Курбатовы (от арабского «курбат», т.е. «близкий к богу»), Кучуковы (от тюркского «кучюк» – «младший»), Енгалычевы (от татаро-мишарского князя Яна Глыча, сына кадомского князя Бадиша, пожалованного царской грамотой о выходе в российское служилое сословие в 1539 г.), Суворины (от тюркского «сувор» – «наездник»), Берстеневы (фамилия от татарского «берсень» – «шиповник») а также Карандеевы, Нарышкины, Мурзины, Мамоновы, Тухачевские, Уваровы, Ушаковы, Беклемишевы, Бахтеяровы, Юмашевы и многие другие.

В подтверждение предположения о татарском воздействии на формирование населения заселяемого в XVII веке Тамбовского края можно сослаться на список служилых татар Алатыря и Алатырского уезда, в котором, наряду с татарскими фамилиями, множество русских, распространенных и поныне на Тамбовщине. Причем у носителей этих фамилий чаще всего имена татарские. Среди них Барышевы, Барышниковы, Дашковы, Исаевы, Канбаровы, Карауловы, Карташовы, Мусины, Худяковы, Шадрины, Чекмаревы. Учитывая, что Алатырь в конце XVI – начале XVII вв. являлся одной из самых восточных крепостей «старой засечной черты», связь его жителей с населением Ряжска, Шацка, Темникова, также входивших в эту оборонительную цепь крепостей, была несомненна. Происходил, видимо, и переход служилых людей от одного воеводы к другому, возможно, было и переселение «по государеву указу», если та или иная крепость с годами утрачивала свое оборонительное значение и граница Московии отодвигалась на юг. Именно этим, вероятно, обусловлено появление среди тамбовского служилого сословия носителей упомянутых фамилий татарского происхождения.

О влиянии Малороссии

Было и ещё одно «влияние» на становление первопоселенцев Тамбовщины – с запада и юго-запада, а именно, со стороны украинцев, называемых ранее черкасами. Известно, что в петровские времена на юге губернии светлейшим князем А.Д. Меньшиковым были заселены вывезенными «из черкас» крепостными крестьянами село Ключи и две деревни Царевка и Алабуки, однако в 1713 году села подверглись нашествию «крымцев и кубанцев» и до полутора тысяч полоняников из числа вышеупомянутых крестьян было уведено в полон. А.Д. Меньшикову принадлежали и вновь заселенные села тогдашней Азовской губернии, а позднее Борисоглебского уезда Тамбовской губернии Верхняя и Нижняя Грибановка на реке Савале. Еще ранее, в период строительства «Татарского вала», на Тамбовщину приглашались отдельные отряды служилых черкас, в частности, из расформированного после Смуты «полка Ждана Коньши», попавшие служить, в том числе, и в Шацкую крепость. Вероятнее всего распространенная фамилия Коньшин, вышедшая из беломестных шацких казаков, указывает на принадлежность предков её носителей именно к полку Ждана Коньши (в отличие от не менее распространенных в области «лошадиных» фамилий «Коняхины», «Коневы», «Жеребятьевы»). Отдельные отряды черкас использовались для подавления поддержавших Степана Разина тамбовских повстанцев. И те и другие наделялись землей, в основном в Козловском уезде (ныне Мичуринский район области) Вместе с тем заметного влияния на этническую культуру края, в отличие от отдельных районов Воронежской, Курской и Белгородской областей, они не оказали.

Этногенетическое взаимодействие, этнокультурное взаимовлияние русских, мордвы, мещеры, татар и донских казаков оказало большое влияние на формирование и развитие традиционной культуры Тамбовского края. В ней наиболее наглядно проявились сложные процессы политической и социально-экономической истории предков тех, кто ныне населяет Тамбовскую область.

историография Россия этничность / этнополитика

версия для печати постоянная ссылка

Добавить комментарий

Ваше имя: Ваш E-mail: Ваше сообщение:     Введите код: