ЦАР В ЮЖНОМ ПОГРАНИЧЬЕ РОССИИ: ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОВЛИЯНИЯ
Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Аждар КУРТОВ | 20.06.2015 | 19:57
Регион Центральной Азии на самом деле с точки зрения географии является для России куда более соответствующим понятию «Юг», чем тот же Южный Кавказ. Во-первых, граница России со странами данного региона куда более протяженная, чем с регионом Кавказа. Во-вторых, Центральная Азия потому так и именуется, что термин «Азия» в смысловом отношении (прежде всего - в массовом сознании) более соответствует дефиниции «Юг» (равно как и «Восток»), чем Кавказ. Ведь не случайно, что тот же Азербайджан будет скоро проводить Первые Европейские игры, а Турция, Армения, Грузия и Азербайджан по классификации, принятой в целом ряде международных структур, рассматриваются в разделе «Европа».
Исторически для России (со времен образования централизованного государства) регион Центральной Азии был главным образом интересен как некое «предполье» (даже существовал термин – «Дикое поле»), которое обеспечивало самим фактом своего существования определенную защиту от внешней угрозы, каковую могли представлять крупные и сильные государства, существовавшие южнее и восточнее, – такие, как Персия и Поднебесная империя (Китай). А в более позднее время к ним прибавилась Англия, захватившая Индию и затеявшая так называемую «Большую игру» с явно антироссийскими целями. Те же государственные и протогосударственные образования, которые существовали на самой территории Центральной Азии, чаще всего были слабее России и поэтому не могли представлять серьезной угрозы для нее. Этот факт не могут поколебать даже случаи отдельных набегов на российскую территорию кочевников Центральной Азии, осуществлявшиеся либо с традиционной для них целью грабежа, либо по наущению Хивинских ханов.
Второй интерес России к региону был связан с торговыми путями на Восток, которые проходили через Центральную Азию.
Вопросы религиозного плана веками не стояли в центре внимания во внешней политике России по отношению к данному региону и уж тем более они не лежали в плоскости угроз религиозного экстремизма, фанатизма либо войн по религиозным соображениям, которые могли бы исходить оттуда. Более того, именно Россия старалась во многих случаях «цивилизовать местное туземное население» региона в вопросах того же ислама. Для этой цели, например, в регион, главным образом, в Казахстан и Киргизию направлялись миссии из поволжских татар.
В советский период регион был преобразован путем мощных инвестиций в часть единой страны, где проблемы безопасности от внешнего воздействия (военного, экономического и идеологического) были обеспечены относительно надежно. Религиозный вопрос решался также, как и в других частях СССР.
Однако ситуация кардинально изменилась после развала Союза, хотя многим тогда казалось, что советский атеизм пустил в местных обществах глубокие корни.
Вопреки наиболее радикальным атеистическим теориям следует признать, что религия является чуть ли не самой распространенной формой самоиндентификации социума. Та или иная религиозная вера и в прежние исторические времена и ныне для большинства людей определяла множество важнейших аспектов их земной жизни. Фундаментальные религиозные понятия в ходе развития человеческой цивилизации оказались прочно встроены в многообразную систему общественных связей. Процессы секуляризации, набравшие силу в Западной Европе примерно с XVIII века, на самом деле так и смогли полностью перестроить эту систему на основе иных мировоззренческих и экзистенциальных ценностей. И опыт постсоветской трансформации региона Центральной Азии, да и России, только подтверждает это.
Причем этот подход как раз тем более значим, когда речь заходит не о регионе Западной Европы, а о странах, относящихся к так называемому «исламскому миру». При этом мы вовсе не пытаемся утверждать, что сам этот исламский мир представляет собой некое гомогенное образование. Религиозная ситуация в разных странах, охватываемых данным понятием, конечно же подчас серьезно различается. Тем более, когда речь заходит о государствах, расположенных в регионе Центральной Азии.
В интересующем нас аспекте регион постсоветской Центральной Азии можно с известной степенью условности разделить на две неравные части. Во-первых, это те государства, которые мы образно отнесем к «цивилизациям коня». В эту группу входят три страны: Казахстан, Киргизия и Туркменистан. Во-вторых, это страны, входящие в «цивилизацию арыка». К ним можно также условно отнести две страны: Узбекистан и Таджикистан.
Критерием разделения на группы данных стран выступает именно специфика формирования их религиозности в рамках вероучения ислама. Она оказывает воздействие на современную ситуацию, хотя это и не сразу заметно.
Итак, корни растут, так или иначе, из особенностей исторического развития государств региона. Первый фактор связан с тем, что ислам на землях, которые ныне входят в регион Центральной Азии, полноценно укоренился значительно позднее, чем это произошло на Ближнем и Среднем Востоке и в Северной Африке. Хотя уже в VII в. важнейшим следствием арабского завоеваний стало распространение в Центральной Азии новой религии – ислама, это событие не стало той точкой, с которой можно было бы однозначно считать регион частью исламского мира. Все новые и новые волны кочевников, привносивших с собой свои политеистические верования, не давали этому процессу завершиться. В большей степени укреплению позиций ислама способствовало принятие мусульманства в государстве Хулагидов (в период реформ Газан-хана) и в Золотой Орде.
При этом в «цивилизациях арыка» ислам утвердился и раньше и прочнее, чем в «цивилизациях коня». В Центральной Азии оседлые этносы (в основном узбеки и таджики, а также ряд других) стали более ревностными мусульманами, чем их кочевые соседи (туркмены, казахи, киргизы). Именно выходцы из государственных образований, существовавших на территориях нынешних Узбекистана и Таджикистана, составили большую часть исламских богословов региона. Именно на этих территориях находились и находятся наиболее значимые и знаменитые исламские святыни. Именно центры «цивилизации арыка» превратились в узловые точки изучения и распространения ислама в регионе Центральной Азии. Ислам был одним из слагаемых государственности этих территорий.
Кочевники же Центральной Азии отличались в этом отношении. В многочисленных сочинениях современников прежних эпох без особого труда можно отыскать свидетельства о том, что казахи, киргизы и туркмены на протяжении большей части своей истории не выказывали особого религиозного рвения, и, более того, выглядели в вопросах веры откровенными дилетантами в сравнении, например, с их южными соседями – узбеками.
В этом же направлении работал и второй фактор – географический. «Цивилизации коня», и, главным образом, Казахстан оказались глубокой «периферией ислама». Регион «цивилизаций коня» не мог полноценно выступать как форпост дальнейшей экспансии ислама в другие земли, что снижало его значимость для ортодоксов. Россия, с которой на севере граничил Казахстан, не могла рассматриваться в качестве объекта такой экспансии, поскольку, в частности, именно оттуда решением царских властей для реализации их политики в Казахстан направлялись кадры исламского духовенства из числа подданных – татар. Китай, остановивший ранее натиск ислама арабов, при маньчжурах жестко контролировал свои границы с кочевниками. В этих условиях процессы внутри исламской уммы на периферии – в Центральной Азии - неизбежно теряли свою креативность. При этом, естественно, ислам сочетался у кочевников (казахов и киргизов) с доисламскими верованиями – тенгрианством (названным так по культу владыки неба – Тенгри). Среди казахов почитался также дух земли – Жер ана и дух воды – Су ана, а также культы покровителей огня и скота. Святым местам казахи – кочевники приносили жертвы. К доисламским временам (иранским корням) восходит также празднование Наурыза – Нового года (22 марта – день весеннего равноденствия).
Наконец третьим фактором стало то, что страны постсоветской Центральной Азии разделили вместе с другими республиками СССР их судьбы в том смысле, что они подверглись в ХХ столетии мощному воздействию атеистической политики советских властей. Как бы мы не относились к этой политике, но именно она сыграла решающую роль в том, что сегодня в новых суверенных государствах до сих пор ни ислам, ни любая иная религия не доминирует ни в идеологии, ни в политике, ни в быту. По конституциям эти страны – светские государства, а их политическая элита по большей части никак не связывает свои амбиции с намерением насадить здесь клерикальный или теократический режим.
И все же это не означает, что исламу раз и навсегда нормами соответствующих законов указано его место. Расширение сферы действия ислама, равно как и проникновение в регион религиозного фундаментализма и экстремизма – это реальный факт.
Подавляющее большинство населения стран Центральной Азии исповедует ислам суннитского направления ханифитского мазхаба, считающегося вполне умеренным. Впрочем, есть и незначительные вкрапления шиитской ветви ислама – например в Таджикистане, в Горном Бадахшане, проживают исмаилиты.
Несмотря на то, что цифры официальной статистики во всех пяти странах региона вроде бы не внушают серьезных опасений, нельзя забывать, что они охватывают только зарегистрированные структуры. Ислам же, как религия, особенно в своих фундаменталистских формах, не признает верховенства и приоритета светского государства и соответствующих производных от него правовых систем. И в этом обстоятельстве кроется серьезная возможность для того, чтобы, накопив силы, ислам в Центральной Азии попытался бы отвоевать более существенные позиции у светского государства, чем те, которыми он располагает сейчас.
Те экономические успехи, которые были достигнуты рядом стран региона (и прежде всего – Казахстаном) за последние годы, не могут быть стопроцентной гарантией, страхующей их от активизации исламского фактора. Ведь сам факт постоянно возрастающего включения региона в мировые и региональные процессы только усиливает риски. Это, кстати, улавливают социологические исследования. То есть ситуация нестабильна и не во всем зависит от воли местных властей. Экстремистскую же исламскую литературу спецслужбы стран региона изымают фактически повсеместно.
Гипотетическую (пока) угрозу представляют и варианты, когда к исламу, как к мощному ресурсу идеологической и политической мобилизации населения, захотят обратиться те местные политики, которые в будущем могут схлестнуться в отчаянной борьбе за верховную власть. Ведь ислам в критические моменты может дать то, чего в таких ситуациях не способны дать ни административный, ни медийный, ни финансовый ресурсы. Использовать этот фактор, вполне вероятно, захотят многие. И такие варианты тоже, вероятно, уже просчитываются центральноазиатскими политиками. По крайней мере, наблюдая за деятельностью племянника нынешнего президента Н.А. Назарбаева, подобный сценарий исключать полностью нельзя. Так что ислам еще может оказаться в центре политических коллизий даже в такой внешне благополучной стране Центральной Азии, каковым кажется нынешний Казахстан.
Свою порцию тревоги добавляет то обстоятельство, что регион граничит с достаточно проблемными странами исламского мира – Афганистаном и Ираном. Первая из них на протяжении нескольких последних десятилетий так и не может выбраться из пучины гражданской войны, имеющей много аспектов, в том числе и религиозный.
И события так называемой «арабской весны» вносят также свою долю пессимизма. Исламский радикализм наступает и в Северной Африке, и на Ближнем Востоке, и на Среднем Востоке. Центральная Азия – часть этих процессов и она просто не может оставаться в стороне от них.
В этом плане неплохо было бы понять, чего хотят исламские радикалы. В обобщенном виде идеологию радикальных исламистов можно свести к следующим положениям:
- с их точки зрения исламская цивилизация в настоящее время оказалась перед лицом смертельной опасности. Причем эта опасность исходит от глобального распространения на исламские страны и общины современных светских идей и соответствующего вестернизированного образа жизни, подрывающих духовные основы веры. Проводниками таких злонамеренных идей и моделей поведения выступают, прежде всего, государственные структуры, обладающие или стремящиеся к обладанию монополией на правовое регулирование жизни верующих, образование, средства массовой информации, экономику;
- лекарством от такого принудительного навязывания мусульманам “чуждых идей и нравов” является праведная борьба против “неверного государства”. Истинные мусульмане должны объединяться в общины, которые будут находиться в независимом от государства положении. При этом такие общины должны стремиться максимально расширять сферы своего влияния, оказывать давление на политиков и государственные институты, дестабилизировать их нормальную работу, и, в конце концов, принудить власти к выполнению своих требований. Нужно компрометировать власть постоянными пропагандистскими акциями, изображая ее представителей послушными лакеями западных монополий.
Так как процесс становления исламских радикалов имеет за своими плечами больший исторический отрезок времени, то и их доктрина и практика уже получили относительно четкое оформление. По сути дела значительная часть исламских радикалов совершенно искренне верит в то, что они творят добрые и богоугодные дела, борясь против угрозы вере, исходящей от государства, нарушившего божественные предписания. Репрессии же со стороны государства, такие как преследование мусульманских братств в странах Ближнего Востока и Центральной Азии, подчас только стимулируют обращение к насилию тех, кто ранее был склонен нести слово Аллаха преимущественно убеждением, словом, а не оружием.
Во многих мусульманских странах исламские радикалы загоняются в подполье, как, например, в Алжире, Египте, Сирии, Ираке, Тунисе и Турции. Однако, даже находясь в подполье, исламские радикалы все равно действуют с нарастающей энергией. Подчас именно статус преследуемых за веру делает их привлекательными для определенных слоев населения лидерами оппозиции. Государство же зачастую не в состоянии противопоставить культурной экспансии радикалов ничего, кроме тривиальных репрессий.
Исламский радикализм в современных условиях обществ промышленных и информационных технологий, несомненно, для многих выступает как более притягательная духовная сила. В то же время исламские радикалы (ИГИЛ или ИГ – отдельная тема) совсем не похожи на средневековых фанатиков, сжигающих печатные книги. Отнюдь, они прекрасно понимают те преимущества, которые дают современные достижения цивилизации. Так они весьма продуктивно используют коммуникационные технологии, Интернет, спутниковое телевидение. С их помощью им удается прорвать информационную блокаду или обойти государственную монополию на средства массовой информации, цензуру и разного рода запреты. Их голос сегодня доходит до тех слоев общества, к которым они хотят обратиться. Развивающееся общество нельзя запереть в стеклянной колбе, и поэтому все новые и новые новобранцы вливаются в ряды тех, кто сумел привлечь их пламенными обличительными речами.
И мы все сегодня видим яркий пример этого – Исламское государство. Сотни новобранцев из стран Центральной Азии воюет в его рядах. А планы исламистов из ИГ не скрываются – создать халифат в том числе и на территории Центральной Азии (проект Хорасан).
С нашей точки зрения, разрезав пуповину, соединяющую регион Центральной Азии с Россией в ходе суверенизации, страны региона обрекли себя все более и более становиться частью исламского мира со всеми его достоинствами и недостатками, включая угрозу исламского радикализма.
И это сегодня происходит на наших глазах. Причем происходит стремительно. Мы полагаем, что этот процесс будет только усиливаться со сменой поколений и растущим давлением извне.
Пока есть некоторая надежда на фактор, который сдерживает стремительную исламизацию в ее радикальном варианте. Но этот фактор отнюдь не так безобиден. Это фактор национализма. В арабских странах после второй мировой воны именно арабский национализм стал государствообразующим трендом, хранившим эти страны от радикального ислама несколько десятилетий. Но сегодня он уже исчерпал свои резервы, и ислам стал отвоевывать позиции шаг за шагом.
В регионе Центральной Азии после распада СССР национализм также стал государствообразующим фактором, хотя это очень не любят признавать не только наши соседи, но и их апологеты в самой России. На самом деле элементы этнократии присущи в той или иной степени политике всех без исключения стран Центральной Азии. В этом отношении фактор национализма играет определенную положительную роль против исламского радикализма и особенно такого его варианта как проект халифата ИГ.
Но как долго это будет продолжаться, учитывая пример арабов? Там он исчерпался на пятом десятке лет. После распада Союза прошло вдвое меньше…
К тому же фактор национализма сам по себе создает новые проблемы. Например, в развитии сотрудничества стран региона с Россией, да и с региональными международными организациями, способными оказать содействие в нейтрализации угрозы исламского радикализма, - такими как ОДКБ, СНГ, ШОС, ЕАЭС. Нынешние политические элиты стран региона отчаянно держатся за национализм. Ведь, используя его лозунги, они пришли к власти в период распада СССР. Идеологию избавления от старшего брата», «имперского гнета» и тому подобные постулаты можно легко встретить в теории и практике политической жизни стран Центральной Азии. Эти элиты не могут признать то, что в начале 1990-ых годов они совершили ошибку, развалив СССР. Более того, они считают это одним из своих достижений, возводя в ранг исторических заслуг перед своими народами.
Учитывая эти обстоятельства, использовать национализм Центральной Азии к своей выгоде Россия не сможет.
Более того, можно с уверенностью прогнозировать, что регион Центральной Азии скоро столкнется с эксцессами - погромами и террористическими актами, по мотивам не только этнической розни, что уже имело место, но и межконфессиональной. Это, к сожалению, общая тенденция для всего исламского мира.
Материал подготовлен в рамках проекта Научного общества кавказоведов «Этнокультурное разнообразие России как фактор формирования общегражданской идентичности», осуществляемого при поддержке Общероссийской общественной организации Общество «Знание»
ислам Общество «Знание» политика и право Россия
