ТУРЕЦКИЕ ВОИНСКИЕ ФОРМИРОВАНИЯ КРАСНОЙ АРМИИ В 1918–1920 ГОДАХ

Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Виталий ПОЗНАХИРЕВ | 10.01.2015 | 00:00

Как показывает исторический опыт, практически любой межгосударственный вооруженный конфликт создает предпосылки для привлечения воюющими сторонами в свои ряды представителей не только нейтральных, но и враждебной стороны, и даже для формирования из них отдельных подразделений, воинских частей и целых соединений. Указанный феномен, известный еще со времен Античности, неоднократно проявлялся и в отечественной военной истории. В числе наиболее крупных формирований такого рода, созданных в нашей стране до Октября 1917 г., можно назвать Русско-немецкий легион (1810–1815), Сербский корпус (1916–1918), Чехословацкий корпус (1917–1919) и другие.

Не стали в данном отношении исключением и русско-турецкие вооруженные конфликты. При этом боевое содружество с Россией армян, болгар, греков, курдов, молдаван, румын, сербов и представителей иных народов многонациональной Оттоманской империи уже не раз оказывалось в центре внимания отечественных и зарубежных историков и к настоящему времени может считаться в основном реконструированным в целом ряде научных работ (1). Что же касается собственно этнических турок, то их добровольная служба Российской империи в составе своих национальных или, по крайней мере, «смешанных» вооруженных формирований остается до сего дня малоизученной, хотя с 1676 по 1918 г. наши страны прошли через одиннадцать войн, занявших в общей сложности свыше 50 лет (2).

Гражданская война в России, во многом ассоциируемая с широчайшим размахом пролетарского интернационализма, казалось бы, создавала все необходимые предпосылки для появления в структуре Красной армии если не соединений и частей, то хотя бы подразделений или отдельных отрядов из числа бывших военнопленных Оттоманской империи. Между тем, место и роль последних и в данном вооруженном конфликте представлены в отечественной и зарубежной историографии (в т.ч. и турецкой) более чем скромно, что особенно заметно на фоне большого числа работ, посвященных германским, венгерским, итальянским, китайским, польским, чешским, финским и другим иностранным интернационалистам (3).

Фактически на сегодняшний день к числу таких формирований можно отнести следующие:

1. Турецкую роту 1-го татаро-башкирского батальона (1918 г.). Поскольку в документах Архивного фонда РФ нам не удалось обнаружить никаких следов этого подразделения, говорить о нем приходится, опираясь исключительно на опубликованные источники. В этой связи отметим, в первую очередь, что, по мнению Н.А. Субаева, отдельная турецкая рота была сформирована в Москве в июне 1918 года. В конце того же месяца она прибыла в Казань и «во время ожесточенных боев под Сызранью», то есть во второй половине сентября 1918 г., влилась в состав 1-го татаро-башкирского батальона (4). В другой своей публикации тот же автор указывал, что 26 сентября 1918 г. на совещании турецких социалистов в Казани было «принято предложение о расширении названной роты до батальона» (5). Из работ иных исследователей можно узнать, что в формировании роты большую роль сыграли Центральная мусульманская военная коллегия (ЦМВК) и лично Мустафа Субхи – один из основателей и первый руководитель Коммунистической партии Турции (КПТ) (6).

К сожалению, ни один из приведенных фактов авторы не подкрепили ссылками на документы. Это не позволяет сегодня назвать ни орган, принявший решение о формировании роты, ни дату ее образования; совершенно неясен состав части; остаются без ответа вопросы о том, где, когда и по чьему приказу она была расформирована, ибо после сентября 1918 г. о существовании роты ни в одном из источников больше не упоминается.

Заметим также, что сам факт создания этой части в Москве в июне 1918 г. вызывает серьезные сомнения, поскольку речь тогда приходится вести о грубом нарушении советской стороной Брестского мирного договора, совершаемом буквально «на глазах» и Оттоманской дипломатической миссии в РСФСР, и Германской комиссии по делам пленных, принявшей на себе «по взаимному соглашению русского, германского, турецкого и болгарского правительств, заботу о германских, турецких и болгарских пленных в России», и Смешанной русско-германской (репатриационной) комиссии, в работе которой участвовала и турецкая делегация, возглавляемая энергичным генералом Ремзи-пашой, никогда не упускавшим случая высказать советской стороне претензии по поводу низких темпов возвращения на родину его соотечественников (7).

Впрочем, полагаем, что «тайну» данной части еще в 1967 г. фактически раскрыл известный историк-востоковед М.А. Персиц. Отметив, что в 1918 г. «под Казанью героически сражался коммунистический отряд из турецких интернационалистов», этот автор назвал и источник своей осведомленности – выявленные им в бывшем Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (8) письма В.И. Ленину и Я.М. Свердлову одного из ответственных работников Комиссариата по делам мусульман Наркомнаца РСФСР Ш.Н. Ибрагимова, датированные 23 августа 1918 года. В этих документах руководителям государства сообщалось, что «партия турецких коммунистов уже доказала на деле свою приверженность коммунистическим идеалам, организовав партизанский отряд, успешно сражающийся в рядах советских войск под Казанью» (9).

Ссылка на «партизанский отряд» многое ставит на свои места. Восстание Чехословацкого корпуса в конце мая 1918 г. и возвращение основных его сил из Сибири к Волге и Уралу в целях создания нового антигерманского фронта сопровождалось, наряду с прочим, расправами военнослужащих корпуса над пленными стран Тройственного союза. Явление это настолько выходило за рамки эксцессов, что вызвало обеспокоенность правительств Германии, Австро-Венгрии и Турции. Более того, оно встревожило руководство Международного Комитета Красного Креста, которое еще в начале июня обратило внимание Центральной коллегии по управлению делами Российского Общества Красного Креста на то, что «вследствие возникновения военных действий на чехословацком фронте, а также на территории Западной Сибири, положение находящихся в этих районах военнопленных, подлежащих эвакуации, лишенных в настоящее время покровительства общегосударственной власти и международных законов, стало в высшей степени тяжелым и неопределенным (10).

В этих условиях часть пленных стран Тройственного союза предпочла при приближении чехословаков покидать места своего расквартирования и скрываться в ближайших лесах, организуя там стихийные «партизанские» отряды. Полагаем, что один из таких отрядов и вошел в историю как рассматриваемая здесь «турецкая рота».

Иными словами, речь идет о воинской части хотя и реально существовавшей, но временной, нестойкой и «страшно далекой» от принципов пролетарского интернационализма, что подтверждается ее внезапным исчезновением уже в сентябре 1918 г., то есть после того, как положение личного состава «роты» стало менее тяжелым и более определенным.

2. Турецкий коммунистический отряд (по другим данным - «Восточный интернациональный отряд» и даже «Интернациональный восточный полк»), входивший в состав вооруженных сил Крымской Советской Социалистической республики (КССР) в мае-июне 1919 года. К сожалению, об этой части известно едва ли не меньше, чем о предыдущей. М.Х. Султан Галлиев в свое время писал о том, что отряд был укомплектован «красными татарами и турецкими рабочими» (11). По мнению В.А. Воднева, «ядро» части «составляли турецкие военнопленные» (12). И.Ф. Черников утверждал, что обнаружил в бывшем Партийном архиве Крымского обкома Компартии Украины (13) «интересные данные» о деятельности М. Субхи в Крыму в апреле 1919 г. «по формированию из бывших турецких военнопленных боевого отряда Красной армии» (14). Правда, чем же эти данные так интересны, Черников, увы, не сообщил, что заставляет задуматься над позицией Персица, который предпочел лишь вскользь коснуться этого формирования (15).

В целом же сегодня можно определенно говорить лишь о том, что в указанный период Субхи и ряд его соратников действительно находились в Крыму и, по крайней мере, пытались сформировать добровольческий интернациональный отряд, используя для этой цели две доступные им категории турецких подданных: собственно этнических турок и крымских татар.

Что касается первых, то здесь необходимо пояснить, что отсутствие в эти годы прямого сообщения между Советской Россией и Турцией, низкое влияние Стамбула на международной арене, финансовая немощь Оттоманского Красного Полумесяца и ряд иных неблагоприятных факторов вплоть до 1921 г. существенно затрудняли репатриацию из России турецких военнопленных. В большинстве случаев последние направлялись на родину через Петроград, Оршу, а также черноморские порты – Одессу, Батуми, Поти и Севастополь. Причем порой турки репатриировались не вполне традиционным порядком. К примеру, в январе 1919 г. уполномоченным Оттоманского Красного Полумесяца была вывезена из Уфы в Крым через Москву и Киев группа военнопленных в составе 145 чел., следующих, как видно из документов, «за свой счет до Симферополя для дальнейшей эвакуации на родину» (16).

В свете изложенного трудно всерьез говорить о том, что турки проделывали столь долгий путь через охваченную социальным конфликтом страну лишь для того, чтобы выступить с оружием в руках на защиту КССР. Не исключено, конечно, что, ожидая неделями (а то и месяцами) подходящей «оказии» в образе идущего в турецкий порт судна и истратив последние средства, такие пленные могли стать «интернационалистами». Однако мы склонны полагать, что ядро отряда составляли все-таки не они, а те татары – коренные жители Крыма, которые еще в конце XIX в. эмигрировали в Турцию, натурализовались там, но не нашли применения своим силам и вернулись на родину, сохранив за собой турецкое подданство. После вступления Оттоманской Империи в мировую войну 20 октября (2 ноября) 1914 г. эти люди были интернированы во внутренние регионы России, но, начиная с лета 1917 г., начали возвращаться в Крым.

Таким образом, даже если признать рассматриваемый отряд сформированным, считать его подлинно «турецким» можно лишь с известной долей условности.

3. Турецкую роту (по другим данным - «Особую турецкую роту») Отдельного персидского интернационального отряда (позднее - полка) I Армии Туркестанского фронта. Хотя в ходе Гражданской войны это подразделение никак не проявило себя и почти не упоминается в исторической литературе, оно, по нашим оценкам, явилось первым реальным турецким формированием в революционной России, причем таким, которое имеет наибольшие основания претендовать на звание «интернационального» (17).

Правовой основой создания роты стал Приказ Реввоенсовета Республики (РВСР) от 26 августа 1919 г. № 1363/268, которым предписывалось «добровольцев: персов, турок, а также других мусульман восточных национальностей, набирать при военных комиссариатах Петрограда, Москвы, Казани, Симбирска и Самары и затем направлять в распоряжение Революционного Военного Совета (РВС) Туркестанского фронта. Набор производит Центральное бюро коммунистических организаций народов Востока при ЦК РКП (б)». Далее приказ требовал от РВС фронта «из направленных вышеуказанными комиссариатами добровольцев формировать отдельные батальоны, которые в дальнейшем и в пределах фронта развертывать в крупные войсковые соединения» (18).

Небезынтересно отметить, что хотя формулировки названного приказа звучат ясно и недвусмысленно, штаб Туркестанского фронта не сразу решился на формирование «отдельных батальонов» из вышеуказанных добровольцев. Лишь 3 апреля 1920 г., под давлением персидских (а возможно и турецких) коммунистов, он запросил РВСР о том, «насколько такие формирования допустимы». Обращает на себя внимание и ответная телеграмма РВСР, достойная того, чтобы быть опубликованной полностью: «Согласно заключению Военной комиссии при Федерации иностранных групп РКП(б) по формированию интернациональных частей Красной армии, формирование из персидских и турецких солдат более роты представляется нецелесообразным, так как политическая благонадежность указанных национальностей Военной комиссии совершенно неизвестна» (19).

Таким образом, помимо того, что РВСР попросту уклонился от прямого ответа; помимо того, что он не подтвердил и не опроверг собственный приказ от 26 августа 1919 г. № 1363/268 (который, к слову, никогда не отменялся и до июля 1920 г. не изменялся); помимо того, что он не счел нужным выяснять точку зрения Центрального бюро (ЦБ) коммунистических организаций народов Востока, которому создание таких формирований прямо вменялось в обязанность, этот орган почему-то заинтересовался мнением Военной комиссии при Федерации иностранных групп РКП (б) по формированию интернациональных частей Красной армии–учреждения, на которое создание воинских частей из представителей зарубежных стран мусульманского Востока никогда не возлагалось и формированием которых оно никогда не занималось.

Тем не менее, рассматриваемый отряд в составе около 300 персов и турок был сформирован уже в апреле 1920 года. Как мы полагаем, принять такое решение, не вполне согласующееся с позицией РВСР, в данном месте и в данное время мог лишь Командующий Туркестанским фронтом М.В. Фрунзе (хотя прямых доказательств этому нами не выявлено).

Турецкая рота существовала в составе отряда как минимум до сентября 1920 года. Причем небезынтересно отметить, что провозглашение в г. Энзели в июне того же года Гилянской Республики вызвало тревогу у военнослужащих роты, не желающих сражаться за интересы Ирана, пусть и революционного. В этой связи в сентябре 1920 г. политотдел персидского отряда даже направлял в орган-предшественник ЦК КПТ – Центральное бюро Турецких коммунистических организаций (ЦБ ТКО) письмо, в котором то ли жаловался, то ли выговаривал турецким коммунистам по поводу того, что «в последнее время замечаются побеги и дезертирства красноармейцев турков» (20).

4. 1-й стрелковый полк турецкой Красной армии (по другим данным - «1-й стрелковый турецкий полк», «Турецкий стрелковый красный полк»). Хотя речь идет о самой крупной (до 800 чел.) и наиболее боеспособной турецкой воинской части, сформированной в рассматриваемый период на территории, подконтрольной советской власти, даже во времена особенно активных исследований движения иностранных интернационалистов в нашей стране, то есть в 60-е – 70-е гг. XX в., «красный турецкий полк» удостоился лишь фрагментарного упоминания в работах Ю.А. Багирова, А.Б. Кадишева, И.А. Таиряна и немногих других авторов (21).

В этой связи отметим, в первую очередь, что инициатива создания данной воинской части всецело принадлежала турецким коммунистам, особенно активно развернувшим свою деятельность в Баку сразу же после установления советской власти в Азербайджане (28 апреля 1920 г.). Не позднее 20 июня 1920 г. названная инициатива была поддержана РВСР, признавшим необходимым формирование «специальных турецких частей на случай возможной помощи революционному движению в соседних мусульманских странах» и возложившим эту обязанность на Ревком Азербайджана и РВС Кавказского фронта (22).

Полагаем, что данному решению способствовали как переориентация к весне 1920 г. вектора «мировой революции» с Запада на Восток, так и стремительное военно-политическое сближение летом того же года Советской России с правительством Великого Национального собрания Турции (ВНСТ), возглавляемым Мустафой Кемалем (Ататюрком). Правда, последнее довольно долго взирало на полк откровенно настороженно, и еще 7 сентября, незадолго до отправки этой воинской части в Турцию, представитель ВНСТ заявлял, что его страна «в людском составе не нуждается». Впрочем, спустя две недели эта позиция была изменена на прямо противоположную (23).

Характерно, что основную работу по комплектованию полка личным составом взяло на себя ЦБ ТКО, поддержанное командованием XI Красной армии Кавказского фронта. Энергия, проявленная летом 1920 г. немногочисленными турецкими коммунистами и социалистами, поистине впечатляет. В поисках добровольцев из числа еще остающихся в России бывших военнопленных и интернированных соотечественников, ЦБ ТКО командировало своих людей в Поволжье, Центральные регионы страны, на Северный Кавказ и даже на Урал. Основные и наиболее успешно функционировавшие так называемые «агитационно-вербовочные бюро (пункты)» были развернуты в Астрахани, Екатеринодаре (ныне Краснодар), Майкопе, Нальчике, Ростове-на-Дону, Ставрополе и на х. Романовский (ныне г. Кропоткин Краснодарского края).

Численность полка росла столь быстро, что Субхи уже к концу июля поставил перед собой еще более амбициозные цели. 3 августа 1920 г. он обратился в президиум Съезда трудовых горцев Кубанской области и Черноморского округа с просьбой «поддержать и ускорить формирование черкесских конных полков и передачу их в Баку в красную турецкую дивизию», так как «страницы прошлого полны указаний на то, что черкесы всегда близко к сердцу принимали интересы братского турецкого народа» (24). Поскольку на данную просьбу съезд никак не отреагировал, ЦБ ТКО поставило вопрос об укомплектовании дивизии путем мобилизации турецких подданных, проживающих на территории Азербайджана. Однако эта идея не нашла поддержки уже у органов советской власти.

К середине октября 1920 г. формирование полка было, в основе своей, завершено. Его личный состав получил неплохую политическую подготовку, а доля коммунистов в нем приближалась к 7 %. Вопреки распространенному сегодня мнению о материальной заинтересованности иностранцев, поступавших на службу в Красную армию, денежное содержание военнослужащих полка трудно назвать высоким. Жалованье всех офицеров (вне зависимости от занимаемой должности) составляло 7,5 тыс. руб., а рядовых – 3,5 тыс. руб. в месяц. При этом в Баку в этот период сотня папирос стоила 1 600 руб., услуги носильщика на вокзале оценивались в 50 руб., а поездка на извозчике обходилась в среднем в 500 рублей (25).

К отличительным чертам этой части следует отнести: комплектование исключительно на добровольной основе, этноконфессиональное единство личного состава и, что самое главное, общую и конкретную для всех цель – вернуться на родину (вне зависимости от действительных политических убеждений и дальнейших планов отдельных лиц).

Последнее обстоятельство во многом объясняет тот успех, который сопутствовал формированию полка и, одновременно, уже само по себе дает основания поставить под сомнение его революционный и интернациональный характер. В этой связи не можем не заметить, что в свое время А.Н. Хейфец вольно или невольно выразился совершенно справедливо, как по форме, так и по существу, когда написал, что «после советского переворота (то есть после 28 апреля 1920 г. – В.П.) в Баку начали съезжаться турецкие военнопленные для возвращения при первой возможности на родину. Они создали добровольческий полк» (26). То есть не «интернациональный», но лишь «добровольческий». В пользу сказанного говорит и письмо командира полка от 20 сентября 1920 г., в котором тот сообщал Субхи, что 96 турок, накануне прибывших в качестве пополнения из Астрахани, отказываются от зачисления в полк, мотивируя это тем, что они направлялись в Баку для своей последующей репатриации, а не для продолжения службы (27).

Однако, как бы то ни было, в середине октября 1920 г. полк был направлен из Баку через Агдам, Шушу, Горис и Ангелаут в Нахичевань на соединение с частями турецкой Восточной армии. В ноябре, при попытке пробиться через территорию Армении, полк потерял свыше 450 чел. убитыми, ранеными и пленными, после чего был отведен в Баку и находился здесь до конца 1921 г., когда Анкара потребовала его возвращения на родину.

Помимо частей и подразделений названных выше, в отечественной исторической литературе можно встретить упоминания и о других «красных турецких формированиях». Однако информация эта не всегда выглядит достоверной. Так, Л.И. Жаров и В.М. Устинов в свое время сообщали, что «в состав интернационального батальона, участвовавшего в обороне Астрахани в 1918-1919 гг., входила турецкая рота». Никаких подтверждений данному факту в документах российских архивохранилищ и в опубликованных материалах нам обнаружить не удалось. Сами Жаров и Устинов подкрепляли свое утверждение ссылкой на «Известия ВЦИК» от 7 декабря 1918 года (28). Однако нетрудно убедиться в том, что в указанный день «Известия» ни о чем подобном не сообщали. В номере от 7 декабря 1918 г. упоминается лишь о митинге, прошедшем 5 декабря в Доме Союзов, на котором выступил, в частности, Субхи. Однако говорил он о пролетарском движении на своей родине, но вовсе не об обороне Астрахани (29).

В отличие от названных авторов, З.И. Ибрагимов и Т.М. Исламов сделали ставку не на газетную статью, а на куда более серьезные источники – документы бывшего Центрального государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства Азербайджанской ССР (ЦГАОР Азерб. ССР) (30). Это позволило им «выявить», по крайней мере, четыре турецких воинских формирования, существовавших в Закавказье в 1920 г., а именно:

1) специальный коммунистический отряд в составе 2-го полка XI Красной Армии (без указания бригады или дивизии);

2) турецкий стрелковый полк, насчитывавший свыше 700 бойцов;

3) отряд турецких интернационалистов под командованием М. Эмина;

4) турецкий стрелковый полк в составе 28 дивизии Красной армии (31).

При этом Ибрагимов и Исламов то ли не заметили, то ли не пожелали замечать того, что во всех четырех случаях они говорят... об одной и той же воинской части: все о том же 1-м стрелковом полку турецкой Красной армии, который:

а) на начальной стадии своего формирования (июнь-июль 1920 г.) именовался «отрядом» и входил в состав 2-го запасного полка XI Армии;

б) насчитывал в своем максимальном составе (на середину октября 1920 г.) свыше 700 человек;

в) состоял под командованием Мамеда Эмина;

г) 9 ноября 1920 г. поступил в оперативное подчинение 28-й стрелковой дивизии советской Красной армии.

Более того, Ибрагимов и Исламов вообще нигде прямо не упомянули о 1-м стрелковом полку, но указали, опять же со ссылкой на ЦГАОР Азерб. ССР, что в сентябре 1920 г. в Азербайджане было начато формирование 2-го турецкого стрелкового полка32. И хотя создание такой воинской части лишь предполагалось, но в действительности так никогда и не было начато, мысль о ней, похоже, некритически заимствовал Ц.П. Агаян. Причем, в одной своей работе означенный автор подтвердил (без каких-либо ссылок), что 2-й полк действительно «формировался» (33). В другой – пошел гораздо дальше, написав (опять же без ссылок), что в сентябре 1920 г. 2-й турецкий стрелковый полк «сформировался» (34).

Что касается зарубежной историографии, то известные нам работы практически ничего не добавляют к сказанному. К примеру, такие турецкие историки, как Я. Аслан, X. Динамо, Я. Кючюк, М. Тунчай, упоминают в своих исследованиях только названный выше 1 -й стрелковый полк турецкой Красной армии (35). Некоторое исключение представляет собой разве что монография их соотечественника А. Сайлгана, который хотя и крайне лаконично, но касается участия турок в борьбе с белочехами под Казанью в 1918 году (36).

Ничем не лучше выглядит западноевропейская и американская историография. Например, Ю. Яныкдаг (США) называет лишь тот же 1 -й стрелковый полк, причем, повышая его уровень до «бригады» и увеличивая численность до 1 000 чел., тогда как в действительности списочный состав этой части не достигал и 800 человек (37). В свою очередь Г.Л. Робертс (США) допускает (но не более, чем «допускает»), что еще в апреле 1920 г. «несколько небольших подразделений турецкой Красной армии, сформированных из членов турецкой компартии, действительно могли участвовать во вторжении в Азербайджан» (38).

Обобщая изложенное, считаем возможным утверждать, что в 1918–1920 гг. в структуре Красной армии насчитывалось до четырех интернациональных (или квазиинтернациональных) турецких формирований, в которых, по нашим оценкам, могло проходить службу не более 1000-1200 человек. Принимая во внимание тот факт, что за годы Гражданской войны в Советской России было создано свыше 500 различных интернациональных отрядов, рот, батальонов, легионов, полков, бригад и даже дивизий, общая численность которых определяется в пределах от 200 до 300 тыс. человек, надо признать, что доля турок в этой массе выглядит совершенно ничтожной.

И хотя еще в марте 1919 г., выступая на 1-м конгрессе Коминтерна, Субхи заявлял о том, что «в настоящее время на различных фронтах России принимают деятельное участие тысячи турецких красноармейцев, борющихся для защиты Советской власти» (39), мы склонны согласиться скорее с британскими историками Е.Х. Карром и Р.В. Дэвисом, назвавшими ссылку Субхи на «тысячи» «безусловно значительным преувеличением» (40).

Сказанное выше вплотную подводит нас к вопросу о причинах, детерминировавших столь скромные место и роль турок в интернациональных формированиях Красной армии. Рассматривая их, нельзя не обратить первоочередного внимания на относительно незначительное общее количество турецких военнопленных. Среди примерно 2 млн 342 тыс. военнослужащих Центральных держав, плененных Россией в 1914–1917 гг., османы составили лишь 64,5 тыс. чел., то есть не более 2,8 % (41). Вместе с тем, мы не видим оснований и для абсолютизации данного факта, ибо в рассматриваемых хронологических рамках численность турок в России была вполне сопоставима с числом итальянцев, китайцев, румын и представителей ряда иных национальностей, куда более широко вовлеченных в интернациональное движение.

Более убедительной (во всяком случае, на первый взгляд) выглядит ссылка на низкую популярностью среди турок идей социального переустройства общества. Данное обстоятельство предопределялось: слабым развитием в предвоенной Турции политических течений левого толка; малограмотностью основной массы пленных; практическим отсутствием в Оттоманской армии сословных перегородок между офицерами и нижними чинами; «языковым барьером», затрудняющим ведение среди османских пленников социалистической агитации и иными подобными факторами. В то же время у нас нет оснований и не соглашаться с Персицем в том, что к 1918 г. «большинство турецких военнопленных несли в себе большой заряд недовольства прогнившим султанским режимом» (42), ибо этот тезис имеет слишком много подтверждений.

В какой-то степени все происходящее можно объяснить фатализмом и индифферентностью османов, уходящими корнями в их национальный характер. Однако помимо того, что речь идет о явлениях исключительно второстепенных, размах национально-освободительного движения в самой Турции в тех же 1918-1920 гг. никак не свидетельствует в пользу ни турецкого фатализма, ни турецкой индифферентности.

В этой связи мы приходим к выводу, что основные причины рассматриваемого явления лежали в совершенно иной плоскости и включали в себя следующее:

I. Органы Советской власти и РКП(б) длительное время предпочитали не замечать ни турецких политиков левого толка, ни попыток создания ими своих красных отрядов.

Между тем, мысль о турецких формированиях впервые прозвучала еще 22 июля 1918 г. на Конференции делегатов социалистических организаций военнопленных и рабочих турок, открывшейся в Москве в помещении Комиссариата по делам мусульман Наркомнаца РСФСР. В своем Послании Совнаркому Конференция ясно заявила о том, что «ставит себе задачей организацию молодых сил мусульманского пролетариата для жестокой и непримиримой классовой борьбы до конца, с оружием в руках, с международной буржуазией, во имя жизни и торжества социалистического интернационала» (43). Свое дальнейшее развитие и конкретизацию этот вопрос получил на Первом Всероссийском съезде коммунистических организаций народов Востока, проходившем в Москве в период с 4 по 12 ноября 1918 года. В резолюции Съезд высказался о необходимости «принять спешные меры к сконцентрированию турецких военнопленных – рабочих и крестьян в целях создания из них Красной армии и направлении их на Южный фронт»44. И хотя ЦК РКП (б) уже в декабре 1918 г. утвердил решения съезда, вплоть до появления названного выше Приказа РВСР от 26 августа 1919 г. № 1363/268, то есть на протяжении 8 месяцев, никаких мер, тем более «спешных», «к сконцентрированию турецких военнопленных» принято не было.

Добавим к сказанному, что ни один из четырех представителей организаций турецких военнопленных, участвовавших в работе съезда, в той числе и Мустафа Субхи, не вошел в члены ЦБ коммунистических организаций народов Востока, а И.В. Сталин, выступивший на съезде по поручению ЦК РКП (б), говорил в своей речи об Афганистане, Индии, Китае, Персии и даже Японии, но ни словом не обмолвился о Турции.

Достаточно характерным нам представляется и тот факт, что в работе I Конгресса Коминтерна в марте 1919 г. Субхи, хотя и участвовал как член секции ЦБ восточных народов, но лишь с совещательным голосом. В 1933 г. при подготовке к изданию материалов Конгресса выяснилось, что речь лидера турецких коммунистов «Этого можно ждать от Турции, от Востока» в протоколах вообще отсутствует. Ее пришлось восстанавливать по тексту, опубликованному в свое время в Известиях ВЦИК, где она, кстати, размещена самой последней, после выступлений представителей не только Германии, Австро-Венгрии и Франции, но и Сербии, Армении, Болгарии, Персии и Китая46.

II. Структура органов управления Советским государством и РКП(б) длительное время оставалась не приспособленной к созданию воинских формирований именно из турок.

Образованная еще в июне 1918 г. Военная комиссия при Федерации иностранных групп РКП(б) по формированию интернациональных частей Красной армии сыграла в создании последних поистине ключевую роль. Однако представители стран мусульманского Востока, как уже говорилось ранее, остались за рамками компетенции и Комиссии, и самой Федерации иностранных групп.

ЦБ коммунистических организаций народов Востока вплоть до начала 1920 г. раздирали серьезные внутренние противоречия. К тому же, основным объектом деятельности этого органа выступало мусульманское население бывшей Российской Империи. Даже авторы увидевшей свет в 1987 г. энциклопедии «Гражданская война и военная интервенция в СССР» должны были признать, что работа Отдела международной пропаганды ЦБ коммунистических организаций народов Востока «из-за нехватки сил и средств широкого развития не получила» (46).

Примерно то же можно сказать и о ЦМВК при Наркомвоене. К работе с турками здесь приступили лишь в мае 1919 г., когда в этом органе был создан Регистрационно-вербовочный отдел, первыми задачами которого, наряду с множеством других, являлись две: «вербовка добровольцев (татар); вербовка пленных турок, персов (народностей Востока)».

Впрочем, говорить о том, что «к работе с турками здесь приступили», будет некоторым преувеличением. При изучении Сведений о деятельности регистрационно-вербовочного отдела ЦМВК с 1 мая 1919 г. по 1 февраля 1920 г., то есть за девять наиболее критических месяцев Гражданской войны, в разделе «Турки и другие национальности народов Востока» нам удалось обнаружить лишь одну запись, свидетельствующую о том, что в Уфимской губернии было завербовано 103 человека (без указания числа именно турок), снабженную примечанием: «Добровольцы-турки влиты в Туземный батальон при 2-й отдельной приволжско-татарской бригаде» (47).

III. На протяжении всей Гражданской войны советское руководство лишь эпизодически пыталось реализовать идею создания интернациональных формирований из турок. Причем этим попыткам были присущи непоследовательность, противоречивость и стремление избежать какого-либо взаимодействия с турецкими политическими силами, в том числе и левого толка.

Хорошей иллюстрацией тому может служить уже рассмотренный нами процесс реализации Приказа РВСР от 26 августа 1919 г. № 1363/268. Нелишним будет добавить к сказанному, что этот Приказ, предусматривавший создание турецких формирований в Туркестане, был издан почему-то именно тогда, когда Субхи вместе с наиболее активной частью своих сторонников находился на Украине и был фактически отрезан от Центра.

Однако наиболее ярким доказательством приведенного выше тезиса мы считаем тот факт, что, поддержав в июне 1920 г. инициативу ЦБ ТКО о формировании в Азербайджане турецких частей, РВСР уже 16 июля 1920 г. издал совершенно противоположный по смыслу Приказ № 1342/226 следующего содержания:

1. Всех добровольцев персов, турок и других мусульман восточных национальностей, набранных при военных комиссариатах Москвы, Петрограда, Казани, Самары и Симбирска немедленно направлять в гор. Самару в распоряжение Заволжского военного округа.

2. В дальнейшем продолжать производить набор добровольцев при военных комиссариатах Москвы, Петрограда, Казани, Симбирска, Саратова, Уфы, Омска, Иркутска, Ростова и других городов, в районе коих окажутся персы, турки и другие, и затем направлять их в гор. Самару в распоряжение Заволжского военного округа.

3. Всех персов, турок и других мусульман восточных национальностей, находящихся во всех частях Республики, за исключением действующих на фронтах и в Туркестане, направлять также в гор. Самару отдельными командами.

4. РВС Заволжского округа направляемых вышеуказанными комиссариатами и воинскими частями персов, турок и других вливать в формирующиеся батальоны.

Далее Приказ гласил, что в административно-хозяйственном отношении эти батальоны подчиняются Штабу Заволжского военного округа (ЗавВО). Ответственность за их формирование и снабжение возлагалась на Командующего войсками ЗавВО, а ЦМВК поручалось содействие их укомплектованию (48).

Уже в августе 1920 г. в округе была развернута масштабная работа по выполнению данного Приказа. Однако в последующие месяцы ни военкоматы, ни ЦМВК так и не смогли направить в Самару ни одного добровольца, а из воинских частей прибыло... лишь 2 красноармейца, которые, судя по их именам, вряд ли принадлежали к этническим туркам (Ахмед Чумбаев и Насарат Курманов) (49). Таким образом, попытка РВСР создать, независимо от Субхи, «собственную» турецкую Красную армию окончилась полным провалом, особенно бросающимся в глаза на фоне успехов ЦБ ТКО в Баку.

Резюмируя изложенное, считаем возможным выделить в работе по созданию турецких воинских частей и подразделений, проводимой в Советской России в 1918–1920 гг., три следующих этапа:

Первый охватывает период примерно с июня 1918 г. по август 1919 г., когда турецкие формирования создавались либо стихийно, либо усилиями исключительно турецких политиков прокоммунистической ориентации. Органы Советской власти и РКП(б) видимого участия в данном процессе не принимали.

Второй этап простирается с августа 1919 г. по июнь 1920 года. В этот период формирования из турок создавались руководством Советской России, которое действовало хотя и без опоры на турецких политиков левого толка, но при некотором вмешательстве с их стороны.

К третьему этапу мы относим период с июня по октябрь 1920 г., когда формирования создавались органами Советской власти действующими, в одном случае, в тесном взаимодействии с турецкими коммунистами, в другом – совершенно независимо от последних.

Наибольший успех в этой работе был достигнут на заключительном этапе, во многом благодаря инициативной роли ЦБ ТКО. Однако успех этот носил кратковременный и запоздалый характер, так как к середине 1920 г. основная и самая активная часть военнопленных османов уже покинула пределы России.

ПОЗНАХИРЕВ Виталий Витальевич – кандидат исторических наук, доцент Смольного института Российской академии образования, Санкт-Петербург

Источник: Вопросы истории 2014. - № 7 - с. 159-169

Азербайджан воинское искусство / вооружения историография Россия Турция этничность / этнополитика

версия для печати постоянная ссылка

Добавить комментарий

Ваше имя: Ваш E-mail: Ваше сообщение:     Введите код: