КОНФЕССИОНАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В ДАГЕСТАНЕ В СЕРЕДИНЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВВ.

Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Рамазан ГАЗИМАГОМЕДОВ | 19.12.2014 | 12:00

После поражения горцев в Кавказской войне (1817–1864) мусульмане края долгие годы испытывали к русским недоверие и неприязнь. От колониальных властей требовалось «установление честной администрации» (1) способной проводить более взвешенную и адаптированную политику, чтобы завоевать доверие новых соотечественников и привлечь их в российское правовое пространство. Российская колониальная администрация должна была создать условия, чтобы «включить мусульман – пусть на правах «младшего брата» – в российское общество», адаптировать национальные и религиозные элиты к новым политико-правовым условиям, наладить с ними устойчивые отношения, особенно с духовенством (2).

В конфессиональной политике на мусульманском Кавказе царское правительство старалось учесть ряд факторов: религиозные различия между шиитами и суннитами, исторически сложившиеся на Кавказе; предрасположенность к религиозному фанатизму в горных округах Дагестанской области, ранее входивших в имамат Шамиля и служивших плацдармом войны, источником людских ресурсов для ее ведения; сложную этноконфессиональную ситуацию во второй половине XIX – начале XX в., создававшую препятствия в достижение государственной стабильности после прекращения противостояния непримиримых сторонников газавата (священной войны) против России (3).

В среде царских чиновников и военного руководства сформировались две точки зрения на характер и методы проведения религиозной политики на Кавказе. Более трезвые и дальновидные российские политики выступали за покровительство российского правительства мусульманской вере, а те, кто опасался религиозного фанатизма горцев и считал мусульман потенциальными врагами России, выступал против (4).

Сторонники второй точки зрения своими непродуманными действиями настраивали мусульман против России. Например, наместник Кавказа А. Ермолов запретил совершать паломничество – хадж в Мекку, и о нем осталось мнение как о противнике мусульман. Последующие наместники старались не повторять ошибок своих предшественников. В период правления М.С. Воронцова (1844–1855) были предприняты некоторые усилия для изучения ислама и специфики социально-экономического, культурного и религиозного развития мусульманских народов Кавказа. Он требовал от военных и чиновников администраций осторожного отношения к религиозным чувствам мусульман и выступал за разбор судебных дел как по обычаям – адатам, так и по мусульманскому праву – шариату (5). Чтобы ознакомить с ситуацией на Кавказе правительственных чиновников, администрацию, военных и облегчить управление краем, известный востоковед, начальник Каспийской области барон Николай Торнау подготовил две работы по исламу. Он отмечал, что на преданность мусульманских подданных рассчитывать можно лишь при условии, если требования правительства и агентов его органов не будут затрагивать их религиозных понятий и противоречить законам шариата (6).

Последующие за Воронцовым наместники Кавказа А.И. Барятинский (1856–1862), князь Михаил Николаевич (1862–1883), а после упразднения Наместничества Главно-начальствующие гражданской частью на Кавказе, которым подчинялись военные губернаторы и начальники Дагестанской области старались учитывать религиозные и национальные особенности местных жителей. На вновь присоединенных землях они старались управлять, прежде всего, опираясь на местную феодальную и духовную элиту. В ознакомлении чиновников царской администрации с особенностями жизни мусульман не последнюю роль играли донесения военных, служивших в Дагестане. Командующий царскими войсками в укреплении Темир-Хан-Шура (будущая столица Дагестанской области) 19 января 1856 г. писал управляющему гражданской частью Кавказа в Тифлисе о необходимости предоставления «магометанам» права разбирать все споры и тяжбы именно по шариату. «При таком порядке, – говорилось в письме царского чиновника, – шариатом решалось множество споров и тяжб всякого рода между мусульманами...» (7) Барятинский не без основания считал, что «в мусульманском населении самый враждебный нам [России] элемент есть духовенство» (8). Поэтому колониальные власти решили прежде всего приручить духовную элиту, создавая под-контрольное себе, зарегистрированное мусульманское духовенство, получившее в специальной литературе название «указного» или «официального». До создания российской администрации в Дагестане (1860) избранные мусульманскими общинами духовные главы – кадии и муллы – стали утверждаться в должностях военными. Первыми стали утверждать духовенство шиитов и суннитов города Дербента и близлежащих населенных пунктов, так как они раньше всех присягнули России (9). После образования Дагестанской области в 1860 г. и создания областной администрации избранные общинами кадии и муллы по представлению начальников округов стали утверждаться в должностях Военным губернатором (начальником) области. Кадии были представлены и в новой судебной системе, введенной в Дагестанской области 5 апреля 1860 г. по «Положению об управлении Дагестанской областью». Суд вершили «по адату и шариату и по правилам, постепенно составляемым на основании опыта и развивающейся в них потребности» (10). Для коренных жителей области были созданы дагестанский «народный» суд, окружные и сельские суды. Помимо «именитых и сведущих туземцев», знатоков адатов в дагестанский «народный» суд входили два кадия, знатоки шариата, а в окружные суды – по одному кадию. Сельский кадий тоже избирался сельским обществом и утверждался администрацией (11).

По мере укрепления колониальной власти во второй половине XIX – начале XX в. члены всех судебных инстанций – суннитские кадии и муллы – проходили испытания в Дагестанском «народном» суде, а кадии шиитов – в Закавказском шиитском духовном управлении, расположенном в Тифлисе. После сдачи экзамена кадии получали аттестат, позволяющий им занимать должности. Предварительно они давали подписку о том, что являются русскоподданными, лояльны русской власти и не принадлежат к запрещенному правительством течению ислама – «мюридизму» (12). В конце XIX – начале XX в. в каждом населенном пункте Дагестанской области (их было примерно 1700) имелись один-два зарегистрированных и утвержденных властями духовных лица. Кадии дагестанского «народного» и окружных судов, главный кадий шиитов города Дербента получали 350, 250 и 200 руб. соответственно, что побуждало духовенство к конкуренции, а власть имела возможность устранять неугодных и привлекать более надежных лиц (13).

По «Положению об управлении Закавказского мусульманского духовенства» от 5 апреля 1872 г. последователь суфизма не мог «принадлежать к приходскому (мечетскому) духовенству» (14). Царская администрация рассматривала суфиев в качестве противников русской власти и, соответственно, преследовала, за что местные мусульмане стали считать их мучениками за ислам. По мнению исследователя Ш.Ш. Шихалиева, в послешамилевский период российские власти однозначно негативно относились к суфизму, в свою очередь, в лице царского режима многие суфийские шейхи стали видеть главное препятствие распространению своего учения (15).

Многие царские чиновники на Кавказе суфизм называли «мюридизмом», а поледователей суфизма – «сектой зикра», «партией мятежников», совершавших набеги на русские военные гарнизоны, расквартированные в Дагестане. В своем «Отношении» военному министру Д. Милютину от 23 января 1864 г. наместник Кавказа Великий князь Михаил Николаевич писал следующее: «Зикр секта существует безвременно, служит в руках злонамеренных людей к возбуждению фанатизма, соединению мусульман в одно организованное целое с целью низвержения русского владычества и имеет политический характер» (16). Отдельные военные и чиновники на Кавказе использовали более правильные названия течений ислама. Например, князь Чавчавадзе в обращении к наместнику Кавказа 17 июля 1898 г. писал о том, что в пределах Дагестанской области появилось и получило распространение «учение тариката», то есть суфийского братства. Несмотря на разделение властями духовенства на лояльное и враждебное, и то и другое активно участвовало во всех локальных антиколониальных выступлениях в Дагестанской области, произошедших во второй половине XIX – начале XX века (18).

«Официальное» духовенство на ранее покоренных Россией мусульманских территориях подчинялось духовным управлениям, призванным регистрировать выборных духовных лиц, следить за их работой, принимать у них испытания и выдавать аттестат. Особенность конфессиональной политики царизма на Северном Кавказе и в Дагестане заключалась в том, что российское государство не оформило здесь институты управления мусульманами в форме духовных управлений. «Официальное» духовенство суннитов Дагестанской области формально подчинялось Оренбургскому магометанскому духовному собранию, а шииты Южного Дагестана – Закавказскому духовному управлению. В случае возникновения недоразумений по вопросам прохождения испытания, мусульмане Кавказа обращались напрямую в Закавказское духовное управление и даже в Главное управление наместника Кавказа (19). Понимая, что любые контакты духовенства на таком расстоянии нереальны, областные власти рекомендовали местному духовенству обращаться со спорными вопросами в дагестанский «народный» суд. Вопрос об учреждении Духовного управления мусульман Северного Кавказа и Дагестана затянулся до свержения самодержавия в 1917 году (20).

Паломничество в Мекку является одним из пяти «столпов» ислама. Немногие мусульмане Дагестана могли позволить себе совершить хадж, что было связано не только с дальностью, но и с большими трудностями, встречающимися на пути паломников. Тем не менее, паломничество не прекращалось ни в годы Кавказской войны, ни после нее. После Кавказской войны, царская администрация начала выдавливать наиболее активную и оппозиционно настроенную часть мусульман Северного Кавказа в Османскую империю. Некоторые мусульмане покидали Родину семьями, надеясь найти в Турции лучшую жизнь вдали от христиан-завоевателей. Отмечены случаи, когда десятки мусульман, совершив паломничество, потом оставались в Турции, пополняя ряды мухаджиров (переселенцев). По разным оценкам, во второй половине XIX – начале XX в. только из Дагестана в Турцию эмигрировало около 20 тыс. семей (21). Эмиграцию не приостановило и циркулярное распоряжение МВД России от 17 августа 1865 г., запретившее выдавать загранпаспорта целым семьям и отдельным лицам без уважительных на то причин. Для выезда мусульман Кавказа за границу и для паломничества стали требовать разрешение МВД. Возмущение мусульман и заверения местных чиновников о том, что «паломничество не причиняет никакого вреда», привели вскоре к появлению другого циркуляра, смягчившего режим выезда за границу. Право выдавать разрешение на паломничество перешло к военным губернаторам (22). Распоряжение № 233 военного губернатора Дагестанской области от 8 января 1897 г. запрещало выезд на паломничество лиц, не достигших 50-летнего возраста (23). Вышеупомянутые распоряжения, как и многие другие, в Дагестанской области постоянно нарушались. Желающие эмигрировать в Турцию или совершить паломничество в Мекку находили иные пути перемещения, нежели те, что были намечены правительством.

Понимая, что запрещать мусульманам совершать паломничество непрактично и недальновидно, власти стали помогать им решать множество связанных с паломничеством юридических, экономических, транспортных и медицинских проблем, чего не делалось прежде. В частности, 12 мая 1909 г. правительственной «Комиссией о мерах предупреждения и борьбы с чумною заразою» были приняты новые «Правила перевозки на судах паломников-мусульман, направляющихся из черноморских портов в Хеджас и обратно». Согласно новым правилам, паломничество можно было совершать в указанных черноморских портах и на судах, получивших специальное разрешение властей перевозить людей. Суда должны были соответствовать санитарным требованиям и иметь врачей из расчета один судовой врач на 1000 человек (24). Паломников сопровождал врач из числа мусульман (25). Возвращающиеся паломники подвергались врачебному осмотру там же, в портах. Царская администрация отслеживала пути передвижения и настроения мусульман, опасаясь, что паломники, восприняв идеи панисламизма, станут разжигать антирусские настроения среди земляков (26). Циркуляр министра внутренних дел Российской империи Д. Сипягина от 18 мая 1901 г. за № 1159 требовал от военных губернаторов областей Кавказа соблюдать установленные для паломников квоты и правила выезда, выдачи паспортов и создавать для них более приемлемые условия на пунктах скопления (27).

В разных источниках мы выявили до десяти случаев совершения хаджа дагестанцами во второй половине XIX – начале XX века. В 1864 г. хадж совершил Гаджи Рамазан из селения Штул Кюринского округа. В дальнейшем он стал наиболее уважаемым среди мусульман в округе. В 1890 г. паломничество совершил житель селения Гимры Аварского округа Раджабилав Алимагома-оглы, что добавило к его имени почтительное звание «хаджи» (28). Число паломников из Дагестанской области увеличилось в начале XX в., что свидетельствовало о более выгодных условиях передвижения, созданных царским правительством. По данным Бакинского жандармского управления, в 1911 г. из Дагестанской области совершили хадж 900–1000 мусульман, что на 400 человек больше, чем в 1910 году (29). Какое количество паломников не вернулось на Родину, источник не сообщает.

Мечети в жизни мусульман Дагестана играли важную роль. Они были не только местом богослужения и исполнения религиозных обрядов, но и средоточием культурной жизни общины-джамаата и центрами исламского образования. Здесь обсуждались и решались наиболее важные вопросы жизни общины (30). Поэтому строительство мечетей в Дагестане царская администрация никогда не запрещала, понимая, что подобные действия имели бы для нее «неприятные... и гибельные последствия» (31). Чтобы построить новую или расширить старую мечеть, требовалось официальное разрешение властей. Действовавший еще с 17 января 1830 г. для вновь строящихся мечетей образцовый план, разработанный Министерством внутренних дел, в Дагестане не работал и в начале XX в., потому что мечети строили там по решению самой мусульманской общины, и власти тому не препятствовали. Другое распоряжение департамента Главного управления наместника на Кавказе от 1877-– 1878 гг., запрещавшее близ мечетей в Дагестанской области открывать питейные заведения, военные вынуждены были не нарушать и в крепости Гуниб, где размещался военный гарнизон (32). Ранее существовал запрет открывать питейные заведения вблизи православных церквей, и власти продублировали этот закон в отношении мечетей. Вышеупомянутое распоряжение появилось в разгар очередной русско-турецкой войны и вспыхнувшего в Дагестанской области антиколониального восстания 1877 года. В эти годы в ряде округов и обществ Нагорного Дагестана усилились антирусские и протурецкие настроения, и власти вынуждены были на это отреагировать.

/По числу мечетей и молельных домов Дагестан всегда занимал лидирующие позиции на Северном Кавказе. Согласно отчету начальника Дагестанской области, в 1861 г. в Дагестане было 1628 мечетей (33). Их количество увеличивалось с каждым годом. В 1913 г. царская власть зафиксировала в Дагестанской области не менее 2062 квартальных и пятничных мечетей. Также функционировали 35 шиитских мечетей в Южном Дагестане (34).

При каждой пятничной мечети открывались мусульманские школы – мектебы и медресе. Они в руках мусульманского духовенства были сильным оружием, что признавали и царские чиновники. В отчете за 1869 г. военный губернатор Дагестанской области писал, что «самым главным оружием, которым мусульманское духовенство поддерживает и распространяет свое влияние на народ, бесспорно, служат мечетские школы мектебы и медресе» (35). В циркулярах по управлению Кавказским учебным округом за 1870–1873 гг. подчеркивалось, что «мусульманские школы не имеют никакого цивилизирующего значения и составляют свой отдельный, совершенно замкнутый и недоступный наблюдению не принадлежащих к поклонникам Магомета мир» (36). Главными причинами такой «косности» и «замкнутости» мусульманских школ в Дагестанской области были: невежественность и низкий уровень подготовки большинства их организаторов, опасавшихся всего новаторского и светского (русского); запоздалое проникновение реформаторских идей в мусульманские школы края; отсутствие контроля за учебными программами школ и уровнем знаний мусульманского духовенства со стороны Духовного управления и светской власти.

Согласно «Положению о Кавказском учебном округе от 1848 года», формально мусульманские школы Дагестанской области находились в подчинении дирекции народных училищ Закавказского края, расположенной в Тифлисе. Соответственно за дальностью расстояния до курирующей организации мусульманские школы в Дагестанской области реального контроля за собой не чувствовали, а местные чиновники не мешали духовенству, как организатору этих школ, в силу многовековых традиций. Лишь несколько мектебов, функционировавших при мечетях Дербента и Темир-Хан- Шуры, были под контролем полиции. Местная администрация должна была доносить вышестоящим властям о пропагандистской деятельности духовенства (37). Последующие распоряжения Государственного Совета от 22 ноября 1873 г., циркулярное предложение попечителя Кавказского учебного округа от 2 марта 1877 г. за № 372 и распоряжения наместника Кавказа не внесли ясность в вопрос о том, у кого и каким образом мусульманские школы в Дагестанской области, исключительно «занимающиеся изучением Корана, имеющие чисто религиозное значение» (38), должны были находиться в подчинении.

Мусульманских школ в Дагестанской области было не меньше, чем в других уголках Кавказа. По официальным данным, в 1892 г. в Дагестане насчитывалось 646 мусульманских школ с 4306 учащимися. В 1913 г. в Дагестанской области функционировали 700 мектебов и медресе (39), а в 1914 г. их число увеличилось до 860 (40). Думаем, что мусульманских школ в начале XX в. было больше. Чиновники из числа местных жителей давали в вышестоящие органы власти искаженные сведения, стараясь избежать возможной волокиты из-за усилившегося надзора царской власти за мусульманским движением на Кавказе в целом.

Христианизация вновь присоединенных мусульман являлась составной частью конфессиональной политики российского правительства. Как «первенствующая и господствующая», РПЦ имела право убеждать последователей иных христианских исповеданий и иноверцев принять «ее учение о вере». Государство поощряло миссионерскую деятельность РПЦ, являющуюся частью религиозной политики царского правительства (41). Обращению нехристиан, в том числе и мусульман Кавказа, в православие важное значение придавало «Общество восстановления православного христианства на Кавказе», учрежденное в 1860 г. в Тифлисе (42). По нашим данным, в первые полтора десятка лет своей деятельности «Общество ...» работало неэффективно, о чем свидетельствуют ходатайства и обращения Кавказского епископа Феофелакта к высшим чинам империи и Кавказского наместничества. Судя по его письмам, миссионеров было немного, деятельность РПЦ на Северном Кавказе была очень слабой, а об обращении в христианство мусульман Дагестанской области в них вообще не упоминалось.

Выявленные нами факты обращения мусульман Дагестана в православие прямого отношения к деятельности «Общества восстановления христианства на Кавказе» не имели. В ходатайстве члену управления делами Совета «Общества ...» графу В.В. Левашову от 7 декабря 1866 г. епископ жаловался на то, что «Северный Кавказ как бы исключен из круга деятельности «Общества восстановления христианства»». Здесь же епископ предлагал «учредить на Северном Кавказе хоть небольшие миссионерские отделения» РПЦ, так как «Общество...» «лишается даже собственных средств, собираемые каждый год 500 рублей». В другом ходатайстве к графу Левашову от 20 января 1867 г. епископ Феофелакт просит «материальные пособия направить духовным учебным заведениям Северного Кавказа, для чего собраться в Ставрополе заинтересованным лицам». Положение «Общества...» не улучшилось и в начале 70-х гг. XIX века. В его документах за 1873 г. духовные чины РПЦ на Кавказе предлагали объединить усилия всего православного духовенства для активизации миссионерской деятельности на Северном Кавказе и собираться на съезды раз в месяц (43). Материальное положение «Общества ...» немного улучшилось в 80-е гг. XVIII в., что свидетельствует «о государственном статусе христианизации Кавказа». В 1885 г. на различного рода мероприятия «Обществу ...» «были выделены 182,5 тыс. рублей, а священники РПЦ на Кавказе получали от 200 до 300 рублей жалованья» (44). Просуществовав до 1917 г., «Общество...», тем не менее, не смогло «вернуть прежние весьма широкие параметры исповедания христианства в среде горских народов» (45).

В различных источниках, в основном в архивных документах, мы выявили до десяти случаев попыток перехода мусульман-дагестанцев в православие. Отсутствие достоверных данных не дает нам возможности установить, принял мусульманин православие или нет. Самым важным источником изучения этого вопроса является переписка русских военных, чиновников и священников, служивших на Кавказе. В записке Командующего войсками и управляющего гражданской частью в Прикаспийском крае исполняющему обязанности директора канцелярии наместника Кавказа от 9 июля 1856 г. с удовлетворением сообщалось о том, что из 38 мусульман из Прикаспийского края, сосланных во внутренние губернии империи на пять лет «за принятие и распространение учения мюридизма», четверо «обратились в православие и водворены в России» (46). Анкетных данных новообращенных христиан и других подробностей документ не содержит.

Судя по переписке царской администрации в Дагестанской области от 18 июня 1875 г., православие пыталась принять некая вдова Нубат Эскендер-кизы из селения Кадар Темир-Хан-Шуринского округа. Такую же попытку предпринял в 1882 г. и 17-летний житель селения Ишкарты Темир-Хан-Шуринского округа Насрулла Муртузали-оглы. В течение некоторого времени он ходил готовиться к принятию христианства к Василию Глаголеву, священнику Свято-Троицкой церкви 81-го пехотного Апшеронского полка, расположенного в столице Дагестанской области городе Темир-Хан-Шуре. Вскоре молодой человек без объяснений причин перестал ходить к священнику, и «таинство крещения» для него так и не было совершено (47). Переписка на этом прерывается, и невозможно выяснить, принял Насрулла православие или нет. Возможно, в последние дни под давлением или по каким-либо другим причинам сменить веру он отказался.

В качестве причин, побудивших отдельных мусульман сменить религию, смело можно назвать неблагополучные социальные условия и семейные проблемы. Об этом свидетельствует случай принятия православия в 1875 г. неким Али Баммат-оглы из селения Карабудахкент Темир-Хан-Шуринского округа. Свое желание сменить веру он объяснял тем, что, когда ему было 7 лет, отец выгнал мать из дома, и это вынудило его с детства зарабатывать себе на жизнь: «Насущный хлеб я зарабатывал у православных, кушал православный кусок хлеба, и потому я, Али Баммат-оглы, желаю принять православие Иисуса Христа». В заявлении властям Али жаловался на то, что отчим его ненавидит и хочет убить, так как он обрусел и желает принять православие. За неграмотного Али Баммат-оглы письмо написал русский чиновник, а тот лишь заверил его своей подписью. Начальник Темир-Хан-Шуринского округа полковник князь Бебутов обещал ему покровительство. 2 июня 1875 г. священник православной Троицкой церкви города Темир-Хан-Шуры провел обряд крещения Али Баммат-оглы и дал ему имя Александра. Крестным отцом его стал купец 2-й гильдии из города Порт-Петровска Дагестанской области Иван Попов (48).

Случаи принятия мусульманами православия имели место и на рубеже XIX-XIX веков. Неизвестный царский чиновник, служивший в Дагестанской области не позже 1900 г., писал о том, что из 100 высланных во внутренние губернии Российской империи дагестанцев «некоторые приняли христианство», и этот случай он называет «замечательным» (49).

К принятию христианства мусульман Дагестана могло подтолкнуть и их долгое проживание среди русских во время высылки за уголовные или политические преступления. Житель селения Кумух Кази-Кумухского округа Дагестанской области 20-летний Абдулла Абдуллатип-оглы, который тоже по какой-то причине оказался во внутренней губернии империи, 22 марта 1909 г. принял православие и в крещении был наречен Стефаном. Обряд крещения провел настоятель Вознесенской церкви села Малой Товмачки Бердянского уезда Таврической губернии Павел Балабанов (50).

Крестьянин Адиль-Гирей Тохтар-оглы из дагестанского аула Кумторкала Темир-Хан-Шуринского округа тоже принял православие в Тульском уезде. 22 апреля 1909 г. священник села Ивиц Одоевского уезда Тульской епархии Николай Соколов провел обряд крещения и дал ему имя Александр Сергеевич (51). Некоторые исследователи полагают, что даже единичные случаи принятия христианства дагестанскими мусульманами побуждали фанатично настроенных единоверцев к эмиграции в Турцию (52).

Новообращенные христиане, скорее всего, скрывали от своих родных и знакомых смену вероисповедания, а разочаровавшиеся в новой вере просто переставали выполнять христианские обряды. Вышеприведенные примеры наглядно свидетельствуют о том, что мусульман Дагестана, принявших христианство, было немного. Какого-либо административного давления со стороны властей на мусульман, пожелавших принять христианство, мы не обнаружили. Если и были попытки христианизации горцев Дагестана, предпринятые царской администрацией и миссионерами из РПЦ на Кавказе, то они провалились (53).

Распространенное среди некоторых зарубежных ученых мнение о том, что политика Российской империи на мусульманском Кавказе являлась «антиисламской и грозила кавказским народам потерей самобытности» (54), нельзя считать единственно верным. Как и всякая колониальная власть, российская администрация на вновь присоединенных территориях распространяла свое влияние и проводила реформы, способствовавшие вовлечению новых соотечественников в правовое поле империи. Для того чтобы облегчить себе задачу, власти искали опору у духовной элиты Дагестана, из которой формировали «официальное» духовенство, «указных» кадиев и мулл. Именно через них власть вначале старалась влиять на умы новых соотечественников, а потом, по мере укрепления своей власти, создавала необходимые инструменты налаживания контроля над всеми институтами ислама и общества в целом. Как показала история взаимоотношений России и Дагестана, от совместного проживания никто не проиграл. Новые подданные получили сильную и влиятельную власть, способную прекратить феодальные усобицы и конфликты, а также гарантии от иностранного вмешательства. Дальновидные имперские политики и администраторы на Кавказе выступали за создание здесь условий, которые бы улучшили уровень социально-экономического и культурного развития региона, приобщив мусульман к русскому и европейскому образованию и культуре. При этом российские власти не запрещали мусульманам получать религиозное образование, исполнять религиозные обряды, строить молитвенные дома, совершать паломничество-хадж. Они преследовали суфийские тарикаты (братства) и их духовных вождей-шейхов, в которых видели радикальных исламистов и противников России.

ГАЗИМАГОМЕДОВ Рамазан Шакович – соискатель Института истории, археологии и этнографии Дагестанского научного центра РАН.

Примечания

Источник: Вопросы истории. - 2014. - № 5 - с. 164-171 

Дагестан ислам историография образование Россия

версия для печати постоянная ссылка

Добавить комментарий

Ваше имя: Ваш E-mail: Ваше сообщение:     Введите код: