Не будет преувеличением сказать, что в наибольшей степени эти поиски важны для стран Закавказья, одного из самых турбулентных регионов на просторах бывшего СССР. Как бы остра ни была проблема Украины, никто не отменял таких потенциально опасных и рискованных вызовов, как неразрешенные конфликты, в особенности нагорно-карабахское противостояние. В отличие от Абхазии и Южной Осетии, вокруг Нагорного Карабаха не сложилось нового статус-кво. Этот конфликт продолжает существовать еще в формате первого постсоветского перемирия, двадцатилетний юбилей которого будет отмечаться в мае 2014 года. В этой связи крайне важным является вопрос о воздействии нынешней ситуации на Украине на политическую динамику (как внутреннюю, так и внешнеполитическую) в странах, вовлеченных в неразрешенное противоборство. В особенности это актуально применительно к Азербайджану. В какой степени обоснованно особое внимание именно к этой закавказской стране по сравнению с Арменией?
Для такого повышенного интереса есть несколько причин. Азербайджан после распада СССР фактически стал главным партнером Киева на Южном Кавказе. Достаточно сказать, что дипломатические отношения между Украиной и Арменией были установлены 25 декабря 1992 года (для сравнения: с Азербайджаном они были заключены на 10 месяцев раньше, в феврале того же года). И если в 1992-1994 гг. Баку и Киев подписали серию договоров, положивших начало межгосударственным экономическим контактам, то до 1996 года между Арменией и Украиной фактически не было сколько-нибудь значимых соглашений. В период между 2001 и 2011 годами армянские президенты Роберт Кочарян и Серж Саргсян лишь дважды посещали Киев (в 2002 году Ереван посетил второй глава независимой Украины Леонид Кучма). Совсем другое дело – Азербайджан. Не случайно в ходе своего визита в Киев в ноябре 2013 года Ильхам Алиев назвал Украину «близким и надежным партнером» своей страны.
Украинское государство крайне щепетильно относилось к проблемам территориальной целостности и вызовам сепаратизма. Еще в начале 2000-х годов известный киевский эксперт Борис Парахонский указывал на то, что «Украина выступает за сохранение территориальной целостности Азербайджана и поэтому ее позиция в вопросе Нагорного Карабаха противоречит позиции Армении и РФ». Сегодня же эта проблема и вовсе стала вопросом выживания для Украины и тестом на состоятельность всего проекта национально-государственного строительства.
В этой точке интересы Киева и Баку сходятся. Азербайджан также стремится к тому, чтобы при всяком удобном случае осуждать сепаратистские практики. Нельзя сказать, что прикаспийская республика всегда была последовательной в этом вопросе. Несмотря на то, что третий президент Азербайджана Гейдар Алиев обозначил проблему Чечни как «внутреннее дело России», в 1995 году в Баку был открыт Культурный центр Чеченской республики Ичкерия. По словам одного из деятелей чеченских сепаратистов (главы «внешней разведки» Ичкерии) Хож-Ахмеда Нухаева, «неоценимую помощь в размещении беженцев нам оказал Азербайджан». В 1999 году головной офис полпреда непризнанной республики в мусульманских странах был открыт в азербайджанской столице. Однако эти развороты Баку если не прямо, то косвенно оправдывались реакцией на политику Москвы по поддержке «армянских сепаратистов». Более того, в 2001 году азербайджанские власти, столкнувшись с проблемами чеченских беженцев внутри своей страны и не желая углублять противоречия с Россией, изменили свой благожелательный курс по отношению к «ичкерийцам». Как бы то ни было, а по такому знаковому для постсоветских государств вопросу, как независимость Косово, Баку последовательно занимал просербские позиции.
Эта общность интересов традиционно толкала Украину и Азербайджан к поддержке друг друга на трибунах представительных международных форумов и организаций. Так, во время рассмотрения резолюций по «оккупации Нагорного Карабаха» на трибунах ООН Киев традиционно оказывал поддержку Баку. Между тем, тексты этих документов неизменно заявляли о необходимости «немедленного, полного и безоговорочного вывода всех армянских сил со всех оккупированных территорий Азербайджанской Республики». Они также требовали, чтобы «ни одно государство не признавало законной ситуацию, сложившуюся в результате оккупации территорий Азербайджанской Республики» и не содействовало бы сохранению такого статус-кво. Поэтому нет ничего удивительного в том, что 20 марта 2014 года делегация Азербайджана с представителями 41 государства поддержала Украину на заседании Комитета Совета Европы, осудив включение Крыма в состав РФ. Через неделю, 27 марта, азербайджанские представители поддержали резолюцию в поддержку территориальной целостности Украины.
Не менее важным для «украинского интереса» Баку традиционно было выстраивание «энергетических альтернатив» и минимизация зависимости от России. В этом вопросе все политики Украины вне зависимости от личных симпатий и антипатий сходились в оценках перспектив и необходимости взаимодействия с Азербайджаном.
Баку и Киев также были заинтересованы в развитии военно-технической кооперации. Это партнерство стало стабильным начиная с 1995 года. Так, по оценкам Центра исследования армии, конверсии и разоружения, Азербайджан был одним из крупнейших оружейных партнеров Украины. На реализацию оборонно-промышленных программ этой страны с прикаспийской республикой приходилось до 7 и более процентов от общего украинского оружейного экспорта.
Однако все описанные выше сюжеты не раскрывают всей полноты украино-азербайджанских отношений, включая и реакцию на Майдан-2 с его поистине революционными последствиями. Стоит обратить внимание на одну немаловажную деталь. После того, как четвертый президент Украины Виктор Янукович оставил свой пост, а к власти пришло временное правительство, главные персонажи азербайджанской власти старались сохранять некоторую отстраненность от динамики украинского кризиса. Все слова поддержки относительно территориальной целостности были сказаны. Но никаких конкретных шагов по поддержке Киева Баку не предпринимал. В чем причины такого подхода? Они многоплановы. С одной стороны, Азербайджан опасается резкого ухудшения отношений с Россией. Лидеры прикаспийской республики прекрасно понимают, что их страна не годится на роль «молодой демократии», попираемой «российским империализмом». Да, в качестве энергетического партнера и в контексте «геополитического плюрализма» Азербайджан рассматривается как ценный партнер на Западе. Но в то же самое время Баку конфликтует напрямую не с Москвой, а с Ереваном, у которого есть свои лоббистские ресурсы и симпатии в СМИ как в США, так и в странах Европейского союза (особенно во Франции). Отсюда и понимание того, что в случае «разморозки» нагорно-карабахского конфликта кальки с ситуации в Южной Осетии, Абхазии или Крыму не будет. Это заставляет Баку проявлять определенную сдержанность и уклоняться от лобовой конфронтации с Москвой.
Впрочем, одной геополитикой здесь все не ограничивается. Официальный Баку с большим опасением относится к революционным технологиям типа Майдана. К слову сказать, само это слово впервые в евразийском контексте стало синонимом гражданской оппозиционной активности именно в Азербайджане в период 18-дневного митинга (17 ноября — 8 декабря 1988 года). Позже день 17 ноября объявят «Днем пробуждения» («Дирчелиш»). Азербайджанский «Майдан» (растянувшийся на три с лишним года) способствовал приходу к власти «Народного фронта» (его выдвиженец Абульфаз Эльчибей победил на выборах президента в июне 1992 года), недолгое правление которого едва не привело к полному коллапсу нового независимого государства. В мае 1993 года начался антиправительственный мятеж Сурета Гусейнова, в результате которого погибло 69 человек. Наступление и военные успехи 1992 года в Нагорном Карабахе сменились поражениями в следующем году. Это в конечном итоге способствовало политическому краху Эльчибея и возвращению бывшего первого секретаря ЦК КП Азербайджана Гейдара Алиева к высшей власти в республике.
Сегодня многие азербайджанские критики власти упрекают ее за административное давление, нажим на оппозицию и стеснения для СМИ. Забывая при этом, что алиевский режим в прикаспийской республике стал ответом на бездарное администрирование и паралич власти, принесенные революционерами начала 1990-х годов. И за них и их последователей сегодня не хотят голосовать не только по причине авторитарной власти (эта ее черта ни у кого не вызывает сомнений, кроме откровенных апологетов и пропагандистов). Но такова цена вопроса за широкое революционное творчество народных масс и определяющую роль улицы в политическом процессе. Между тем, «мини-Майданы» были в Азербайджане и впоследствии (они, как правило, совпадали с избирательными кампаниями, как это было в 2003 и в 2005 гг.). Во многом именно эти «майданные опыты» обеспечили общественный запрос на крепкую руку и стабильность – курс, который реализует сегодня президент Ильхам Алиев. И, напротив, среди разрозненной азербайджанской оппозиции события конца прошлого – начала нынешнего года в Киеве являются образцом для подражания и желанным сценарием. Понятное дело, официальный Баку опасается того, что массовые выступления могут повториться в той или иной форме. И в отличие от Тбилиси, украинские революционные устремления азербайджанская власть поддерживать не будет. Территориальная целостность и признание Крыма частью Украины – да, но «революционный интернационал» – нет.
Непраздный вопрос: а может ли повториться киевский сценарий на бакинских улицах? Думается, что спешка с положительным ответом на этот вопрос преждевременна. Во-первых, внутриполитическая обстановка в двух странах сильно отличается. На Украине времен Януковича элита была крайне раздроблена. Сам четвертый украинский президент сначала пытался играть роль арбитра среди кланов и олигархических групп, а потом сам стал «олигархом номер один». В Азербайджане вся элита выстроена вокруг фигуры первого лица страны. Внутри нее есть разные бюрократические течения. Но (по крайней мере, пока) не просматривается кто-то, способный бросить перчатку Ильхаму Алиеву. О талышской или лезгинской угрозе охотно пишут из-за рубежей Азербайджана. Иногда Баку пытается оппонировать Москве, полагая, что та искусственно подогревает «лезгинский вопрос». Однако, что бы кто ни писал, сейчас внутри Азербайджана нет ничего сопоставимого с Крымом (даже до его «пробуждения» в 2014 году), сохранявшим свою «особость» даже во время попыток Киева урезать его автономию. Следовательно, дискурс «раскола страны» не представляется актуальным сюжетом. Вопрос «лучшего друга всех физкультурников» относительно дивизий у потенциальных сепаратистов в Азербайджане, по большей части, является риторическим. Во-вторых, на Украине всегда присутствовала оппозиция, имевшая серьезные ресурсы внутри парламента, а также на областном и местном уровне. «Суверенная демократия» по-алиевски это не подразумевает.
Однако все это вкупе с памятью об азербайджанской версии «лихих 90-х годов» не должно создавать иллюзии «тиши и глади» в прикаспийской республике. И тут самое время зафиксировать еще одно принципиально важное отличие между Украиной и Азербайджаном. Прикаспийская республика – мусульманская страна (хотя и светская согласно Конституции и избранной модели государственного строительства). В любой такой стране сохраняется опасность распространения радикальных версий ислама. И эти риски увеличиваются тогда, когда светская оппозиция слаба и разрознена. Ведь отсутствие сильной оппозиции автоматически не означает полного удовлетворения положением дел в стране. И стихийные акции по разным поводам (вроде той, что случилась в январе прошлого года в Исмаилы) – прекрасное тому свидетельство.
Таким образом, на сегодняшний день угрозы «Майдана-2», аналогичного киевскому формату, для Азербайджана не просматривается. Но опасности радикальной исламизации и реализации массовых выступлений «базара и мечети» остаются, несмотря на все отчеты и заявления властей о стабильности и победной поступи независимого кавказского государства.
Сергей Маркедонов, доцент кафедры зарубежного регионоведения и внешней политики РГГУ
Украинский кризис уже явно перерос географические рамки государства, появившегося на карте мира в декабре 1991 года. Фактически сегодня на Украине тестируется вся система международных отношений и конфигурация пространства, появившегося после распада некогда единого Советского государства. В какой степени возможны изменения границ между бывшими союзными республиками? Какие новые прецеденты может спровоцировать изменение статуса Крыма? Может ли технология Майдана стать универсальным средством для победы оппозиционных сил над властью и возможно ли экспортировать ее в другие постсоветские государства? Сегодня на эти вопросы пытаются найти ответы государственные элиты и экспертные сообщества Евразии.
