ДАГЕСТАН: СИТУАЦИЯ УСЛОЖНЯЕТСЯ
Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Сергей ИСРАПИЛОВ | 18.10.2013 | 15:30
Сегодня Дагестан – самая большая республика Северного Кавказа, одновременно – самый проблемный регион России. Фактически с 2005 года в республике идет необъявленная война. В последнее время ситуация продолжает обостряться. По материалам открытой печати за последние два месяца в республике в терактах и спецоперациях погибли 62 человека, ранены и арестованы почти 100. В 2013 году газета «Нью-Йорк Таймс» писала: «Дагестан - пылающий регион на Северном Кавказе, который стал эпицентром исламистского мятежа в России и центром джихадистская вербовки... Из Дагестана, как известно, растет экспорт террористов. В Дагестане… непрерывное насилие порождает страх среди тех, кто здесь живет». (1)
|
Месяц
|
Убитые
|
Арестованные, раненые
|
|
Сентябрь
|
29
|
47
|
|
август
|
33
|
44
|
|
июль
|
10
|
15
|
|
июнь
|
20
|
19
|
|
май
|
28
|
78
|
|
Апрель
|
15
|
7
|
|
март
|
14
|
15
|
|
Февраль
|
27
|
15
|
|
январь
|
8
|
17
|
Отчасти нынешнее обострение борьбы связано с активизацией деятельности правоохранительных структур. Однако террористическое подполье – только часть более широкой проблемы. В Дагестане в последние годы вообще резко выросло число «салафитов» или, как их еще называют «ваххабитов». По разным данным разделяют взгляды боевиков, хотя пока и не берут в руки оружие, до 300 тысяч человек. У них свои общины, свои мечети, свои лидеры. Это – огромная вербовочная база для боевиков, которая составляет по меньшей мере 50 тысяч молодых мужчин. В этой ситуации остается актуальным вопрос о том, существует ли угроза восстания. Справиться с таким числом восставших было бы неимоверно трудно. Под видом «антикоррупционных митингов» молодые салафиты в ноябре 2012 и феврале 2013 гг. провели свои флеш-мобы в Махачкале, с числом участников в несколько тысяч человек. Чем существенно напугали федеральную власть. Возможно, именно эти флеш-мобы стали причиной начавшейся в феврале 2013 г. радикальной «зачистки» Дагестана от региональных элит, начавшейся с отставки президента Магомедсалама Магомедова.
В свою очередь, сколь бы взрывоопасной не была ситуация в самом Дагестане, республика – еще и тлеющий «запал» к гораздо большей, общероссийской проблеме.
Национальный антитеррористический комитет (НАК), который в последние годы стал одним из основных ньюсмейкеров страны, предупреждает, что помимо республик Северного Кавказа идеология экстремизма «активно распространяется в регионах, географически близких к «очагам напряженности» (Краснодарский край, Республика Адыгея, Ставропольский край, Астраханская область, Республика Калмыкия); в небольших, экономически менее развитых регионах (Удмуртская республика, Республика Мордовия, Ульяновская область, Пензенская область, Оренбургская область) и в крупных, экономически развитых регионах (Республика Башкортостан, Республика Татарстан, Нижегородская область, Самарская область, Пермский край, Саратовская область, Ростовская область, Волгоградская область)». (2) Огромную опасность представляет распространение экстремизма для Татарстана, Башкирии и других «национальных окраин» России. И все чаще в числе экстремистов оказываются этнические русские.
С начала 2013 года Федеральный Центр с огромным беспокойством следит за ситуацией в Татарстане, где ваххабиты сильно потеснили «традиционно верующих «мусульман», утвердившись, в частности, в древней мечети Казанского Кремля «Кул Шариф». (3) Но при этом в Татарстан продолжается экспансия салафитов из Дагестана, которые находят здесь «непаханое поле» для проповеди. Дагестан стал экспортером самых радикальных идей – и это не может не тревожить Москву.
С этой точки зрения локальные успехи российских правоохранителей имеют место на фоне резкого увеличения числа сторонников экстремизма. По некоторым число сторонников салафитов в России может приближаться к 1 млн. человек! Это значит, необходимо в корне, срочно менять всю стратегию антитеррористической борьбы в целом.
По сути дела, спецслужбы России до сих пор рефлексивно реагировали на нападения экстремистов. Противостоять идеологии экстремизма было нечем: нет «контридеологии», нет механизмов реализации такой политики, нет правовых оснований для подобной деятельности, нет финансирования – в общем, ничего нет...
Но даже противостоять нападениям экстремистов удается с трудом. Уголовный кодекс мирной страны никак не может быть приспособлен для того, чтобы заменить несуществующий устав тайной войны. Посадить экстремиста, пользующегося услугами грамотного адвоката, а тем более - широкой поддержкой прозападных «правозащитных» организаций, очень трудно.
Тактика, которую избрали для борьбы правоохранительные структуры, условно может быть названа «изъятием». Объект претензий правоохранителей как бы изымается из общероссийского правового поля, которое он все равно отвергает. В отношении него уже действует не только Конституция и законы правового государства, но еще и свод неких тайных ведомственных инструкций, практик и правил, которые не особенно широко известны. Пусть это еще не практика войны, совершенно не признающей правил по отношению к врагу, но уже и не традиционные правовые подходы.
Нередко такое поведение правоохранителей вызывает нарекания и справедливую критику. Однажды мне пришлось увидеть на практике, как работают силовые структуры. Буквально в двух метрах от меня, на остановке маршрутных такси, выстрелом в затылок неизвестный убил человека. Стрелявший тут же скрылся, а через минуту констатировать смерть и забрать покойника прибыли сотрудники полиции. Таким странным методом был нейтрализован очередной одиозный боевик. Так выглядят теперь некоторые спецоперации в Дагестане. Сложилась ситуация, когда убить боевика проще, чем довести дело до суда, а уж тем более – осудить его.
Власть фактически признала неспособность победить экстремизм в собственном правовом поле. Нужно ли говорить, что переход правоохранительных структур к партизанской практике, к жизни по понятиям войны никак не улучшает имидж власти? «Изъятие» человека из правового поля России не служит моральной победе над экстремизмом и сужению базы пособников и сочувствующих.
Религиозно-политический экстремизм, – это опасная идеологическая болезнь, которая нуждается в разумном лечении. Основой политики должна стать практика «карантина» вокруг анклавов зараженных экстремизмом общин. Суть новой политики должна быть в том, чтобы создавать экономические и социальные стимулы для зараженных общин интегрировались в российское общество.
В современном исламском мире практически нет примеров, когда общество сумело полностью преодолеть экстремизм – и неважно, насколько жестко пытаются действовать власти, насколько было богато общество, насколько эффективно работало государство. Ячейки экстремистов есть везде – от богатого Эр-Рияда до нищих афганских или пакистанских кишлаков.
Возможно, единственный в мире пример «замирения» с исламистами продемонстрировал Таджикистан. Война 1992-1993 гг. была беспрецедентной по жестокости на территории бывшего СССР. Более 60 тысяч погибших, почти полтора миллиона беженцев и вынужденных переселенцев стали ее итогом. Но когда экономика была подорвана, а Таджикистан стал одной из самых бедных стран мира – война затухла сама собой. И боевики объединенной таджикской оппозиции, и проправительственные бойцы уехали на заработки в другие страны, в первую очередь в – Россию. В России и сегодня работает до миллиона человек - половина всех трудоспособных граждан Таджикистана. Дальнейшее развитие конфликта потеряло смысл; политическая ситуация в стране пришла в состояние гомеостаза, что фактически стало базой для политического примирения в Таджикистане.
Вернуться в состояние «гомеостаза», равновесия между запросами, политическими реалиями и фактическими возможностями – вот чего не хватает многим объятым огнем странам исламского востока. С одной стороны, амбиции и желания разогреваются всемирной паутиной и глобальными средствами массовой информации. С другой стороны, экономические и политические реалии приходят в противоречие с имеющимися возможностями. Проповедникам экстремизма не трудно обвинять в несправедливости мир, который многим и так кажется несправедливым…
Сегодня и Дагестан нуждается в введении мер своеобразного «карантина». Цель этого карантина» - вернуть общество в состояние гомеостаза, позволить ему самостоятельно залечить наносимые цивилизацией раны. Этот карантин должен распространяться на зараженные идеологией экстремизма анклавы. Хорошо известно, что в Дагестане есть несколько горных районов, которые являются основными поставщиками живой силы для террористического подполья.
Конкретные меры «карантина» надо разрабатывать всем миром. Нужна ли в этих районах, к примеру школа, в нынешнем ее виде – если она не воспитывает, не социализует детей? Также следует выводить и власть, вместо муниципий создавая органы реального самоуправления – джамааты, как и было до революции 1917 г.
Эти меры пока не укладываются в существующие законы России, но законы можно изменить. Это все же лучше, чем «изъять» из правового поля сотни тысяч граждан. Спасти регион и всю Россию от войны – сегодня это самая главная задача.
Примечания
(1) Search for Home Led Suspect to Land Marred by Strife. A version of this article appeared in print on April 22, 2013, on page A1 of the New York edition with the headline: A Pilgrim in a Violent Land: ‘Listen to the Call to Prayer’.
(2) А.Ю. Спицына. Категории населения, подверженные влиянию идеологии терроризма, формы и методы воздействия на них при проведении профилактических мероприятий. Вестник Национального антитеррористического комитета No2[07] 2012. http://nac.gov.ru/files/Vestnik%20NAK%202012%207.pdf
(3) Дарья Асламова. Ваххабиты пытаются превратить Татарстан в часть арабского халифата. Комсомольская правда. 12 сентября 2012. http://www.kp.ru/daily/25952/2894278/
Исрапилов Сергей Исрапилович, к.и.н., Дагестанский государственный университет
безопасность Дагестан ислам Россия
