ТРАДИЦИИ ОБЕСПЕЧЕНИЯ ОБЩЕСТВЕННОГО ПОРЯДКА У НАРОДОВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА (НА ПРИМЕРЕ АДЫГОВ) (I)
Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Анзор ОСТАХОВ | 09.08.2013 | 00:00
Одним из главных индикаторов дееспособности и могущества любого государства является система обеспечения общественного порядка и безопасности, а точнее эффективность ее функционирования, от которой напрямую зависят основы гражданского мира, согласия и стабильности в стране. Если последний момент достигнут, то государственная власть пользуется безграничным доверием и поддержкой населения, которые могут стать колоссальными ресурсами для достижения грандиозных политических задач. Не случайно такие политики, как Наполеон Бонапарт, Иосиф Сталин, Адольф Гитлер, Рональд Рейган начинали свою деятельность с создания эффективной системы охраны общественного порядка и борьбы с преступностью. В итоге такой подход позволил им создать платформу для реализации гигантских государственных преобразований, увековечивших их имена в анналах истории.
На сегодняшний день данная проблема остро стоит и в России, поэтому реформе органов внутренних дел, деятельность которых в предыдущие десятилетия значительно подорвала авторитет российских властей в глазах народа, уделяется приоритетное внимание. Особую значимость вопросы обеспечения общественного порядка и безопасности приобрели на Северном Кавказе, где в последнее время трудности их решения вылились в тенденции, угрожающие основам российской государственности в регионе. В прямой зависимости от эффективного решения данной проблемы находится авторитет российских властей и основы гражданского мира на Кавказе. Сложность ее решения заключается в том, что данный регион представляет собой национальную окраину России, населенную народами во многом сохранившими свои этнокультурные традиции, сильно отличающиеся от русской этнической культуры. Этнокультурная специфика региона является большим барьером на пути многих государственных преобразований центральных властей на его территории, поэтому ее необходимо учитывать.
Обратимся к историческому прошлому северокавказских народов, а точнее к истории их традиций охраны общественного порядка на примере адыгов (черкесов). На протяжении столетий у адыгов, как и у других народов Северного Кавказа, все стороны общественной жизни регулировались не институтами государственной власти, а народными традициями (адатами), имевшими силу закона и компенсировавшими отсутствие государства. Сложившийся в результате многовекового жизненного опыта сложный комплекс обычаев и традиций, более известный в адыгской среде под названием «Хабзэ», определял для каждого человека систему духовных ценностей и разработанные вплоть до мельчайших деталей нормы поведения в самых разнообразных ситуациях. Система Хабзэ была уникальной, т.к. контролируя поведение отдельно взятой личности, она регулировала все виды отношений в адыгском обществе. Интересное высказывание по этому поводу принадлежит А. Епифанцеву: «Хабзе переводит все законы в этические нормы поведения, в привычки людей, в естественный для них образ жизни, а средством их толкования делает само общество. Оно же и принуждает «отбившихся от рук» соплеменников к порядку. В этой системе не нужны десятки томов законов и сотни полицейских. Воспитываясь в ней, человек, условно говоря, не будет хулиганить и дебоширить не потому, что боится наказания по какой-то мифической статье УК, а потому, что у него к этому нет привычки – в системе его социальных ценностей это не принято и именно поэтому такой подход намного более эффективен, чем угроза наказания за неисполнение навязанных тебе кем-то извне требований».
У адыгов не было четко выраженной вертикали государственной власти, а следовательно отсутствовал специально отделенный от общества государственный аппарат, состоящий из органов и должностных лиц, непосредственно выполняющих те или иные функции, в т.ч. и по охране общественного порядка. Для решения вопросов обеспечения внутреннего порядка и внешней безопасности в адыгском обществе вместо государственных институтов использовались другие социальные механизмы: право применения оружия, кровнородственные узы и присяжные (мировые, третейские) суды.
Каждый черкес обладал широким набором прав и свобод, которые согласно народным традициям он мог защищать с помощью оружия. Данный момент был ключевым во всей системе жизнеустройства адыгского общества, все члены которого были поголовно вооружены. Последнее является главным показателем безгосударственности общества, т.к. одним из основных признаков государства является его монополия на легальное применение силы. Известный кавказовед Н. Дубровин, касаясь данного вопроса, писал: «Гражданский и юридический быт черкесского народы был основан на трех главных началах: 1) право собственности, 2) право употребления оружия для каждого свободного человека и 3) родовые союзы, со взаимной обязанностью всех и каждого защищать друг друга, мстить за смерть, оскорбление и нарушения прав собственности…».
Право употребления оружия в сочетании с кровнородственными узами превращалось в эффективный механизм социальной защиты отдельно взятого индивида и всей семьи в целом. Устройство данного механизма четко описал Н. Дубровин: «…черкесское семейство составляло неразрывное целое со своими подвластными и рабами и, несмотря на различие происхождения, связанное общими интересами, обязывалось взаимною защитою. Отдельные лица, составлявшие такое семейство, рабы ли, владельцы ли, обязаны были не только защищать членов семейства, но и мстить чужим семействам, хотя бы одного и того же рода, за нарушение личной неприкосновенности и прав собственности членов своего семейства… Оскорбление или ущерб, нанесенные одному из членов, считались посягательством на благосостояние всей общины; но с другой стороны каждый член подлежал ответственности за свое поведение перед всем обществом». Высокую эффективность указанного механизма в деле обеспечения общественного порядка у адыгов отмечал польский кондотьер Т. Лапинский: «Никогда не случается, чтобы воры ворвались даже в наименее охраняемый двор или чтобы одинокий путник на дороге был ограблен или даже убит. Причина этому – особенная, но крепкая организация общественного союза в этом народе, где все ответственны один за другого, каждое племя, каждая фамилия – за принадлежащих к ним и живущие каждого юнэ-из – за преступление, совершенное на их земле. Соседи живут между собой в согласии, которое могло бы служить примером для сельских жителей в Европе». Данный механизм был великолепной почвой для произрастания высокоразвитого индивидуализма и «свободного духа», которыми так ярко выделялись горцы Северного Кавказа.
Другим социальным механизмом, который сильно ограничивал свободу действий каждого индивида и был мощным регулятором равновесия в адыгском обществе, была кровная месть. Ее функция, отличающаяся высокой социальной значимостью, обусловила многостороннюю и всепроникающую природу обычая кровомщения, связывая его со всеми сферами общественной жизни. Данное обстоятельство было особо отмечено Н. Дубровиным: «Обычай мстить кровью за кровь, или кровомщение, было необузданное чувство и, вместе, обязанность, налагаемая честью, общественным мнением и личным убеждением каждого черкеса. Там, где своеволие лица не имеет никаких пределов, где столько случаев безнаказанно совершить преступление, кровомщение есть единственное средство, хотя до некоторой степени обуздывающее дикие страсти удальца, готового на всякий поступок. Не жажда к простому убийству руководила, в этом случае, черкесом, а жажда мести и восстановления своей чести». Кровная месть имела широкой простор для реализации, т.к. перед ней были бессильны даже такие священные для адыгов институты, как дружба, кровное родство, старшинство лет и неприкосновенность женщины. Для нее не существовало ограничений во времени или средствах исполнения. Кровник мог убивать из засады, уничтожать хлеб, сено и жилье враждебного ему семейства (хотя во время войны данный поступок не практиковался горцами, т.к. считался недостойным), красть детей и продавать их в рабство.
Поэтому прежде чем посягнуть на кого-либо, каждый черкес вынужден был хорошенько подумать и нередко остановиться, ибо последствия кровомщения могли принять ужасающие масштабы. Так, Т. Лапинский, будучи свидетелем этого, писал: «Этот ужасный обычай всех нецивилизованных горцев стоит и здесь ежегодно жизни многим людям. Часто брат или другой родственник недоволен платой за кровь, или не согласен с приговором, или слишком нетерпелив в ожидании последнего и убивает или самого убийцу, или кого-нибудь из его племени. Из-за этого возникают бесконечные нападения и убийства; в народе убых с 12 по 17 октября 1859 года, т.е. в течение пяти дней, было убито 42 человека из двух семейств. Все племя должно было взяться за оружие, чтобы прекратить кровопролитие». Нередко процесс кровной мести полностью выходил из-под контроля и выливался в крайне опасные формы, подрывавшие основы безопасности всего общества. Поэтому в Кабарде кровная месть была сильно ограничена: князья и дворяне, обладая большими политическими возможностями, узурпировали у простолюдинов право на кровомщение.
Для решения широкого круга вопросов связанных со спорами и ссорами на бытовой почве у адыгов существовал другой, более гуманный социальный механизм – институт присяжных (третейских) судей, позволявший примирить враждующие стороны и избежать беспорядков в обществе. Данный институт не являлся специально устроенным постоянным судом, а состоял из частных лиц-посредников, которые собирались для разрешения спорного дела. Обычно в качестве судей выступали старики, умудренные жизненным опытом и пользовавшиеся уважением народа. Количество судей зависело от степени важности рассматриваемого дела.
В начале процесса судьи разделялись на две части, за которыми соответственно размещались тяжущиеся стороны со своими свитами. Из числа судей каждая сторона выбирала по одному адвокату. Последние, выслушав жалобы и доводы обвинителей, передавали их судьям, а затем выслушивали показания обвиненных; эта процедура повторялась неоднократно, до тех пор, пока судьи в достаточной степени не узнавали сущность и подробности дела. После этого судьи обоих спорящих сторон сходились и выслушивали показания свидетелей, которыми могли быть только люди известные своей честностью и хорошим поведением. Далее обвинителя и обвиняемого приводили к присяге: первый клялся забыть чувство неприязни к обвиняемому после решения дела, а второй – беспрекословно подчиниться требованиям приговора и не уклоняться от его исполнения. В целях более твердого обеспечения исполнения клятвы от обоих присягавших брали по одному присяжному поручителю, которые должны были отвечать за поступки своих клиентов. После этого судьи объявляли свое решение.
Судейское решение в значительной степени зависело от ораторского искусства адвокатов, поэтому они выбирались из числа лиц хорошо владевших языком, красноречием в изложении мыслей и даром убеждения. По этому поводу большой интерес представляет один судебный случай, связанный с именем известного кабардинского мудреца Джабаги Казанокова. Четверо крестьян имели пасеку и общего козленка. В ожидании, пока он подрастет и его можно будет заколоть, они заранее условились, кому будет принадлежать левая передняя нога, кому задняя правая и так далее. Однажды козленок поранил ногу, а будущий хозяин этой ноги перевязал ее повязкой, так что он мог прыгать на остальных трех. Как-то вечером он приблизился к пламени костра и подпалил повязку. Далее он стал метаться по пасеке, разнося повсюду огонь, который мгновенно все уничтожил. Три совладельца обвинили во всем своего четвертого товарища и потребовали от него возместить ущерб. Старик-судья Уори-дада решил дело в пользу обвинителей, однако многие односельчане были недовольны таким решением. Тогда судья обратился за помощью к Джабаги Казанокову, который сказал: «Козленок скакал и разносил огонь на трех здоровых ногах, раненная ножка в этом не участвовала. Значит, и отвечать за пожар и убытки должны хозяева трех здоровых ног. Они обязаны выплатить четвертую часть стоимости пасеки ее четвертому совладельцу». Все селение единогласно одобрило судейское решение Казанокова.
Если поступок обвиняемого расценивался как преступление, то к нему применялась определенная система наказаний. У адыгских народов к числу преступлений относились следующие деяния: восстание раба против своего господина, неповиновение и бегство, нарушение правил гостеприимства, нарушение супружеской верности женщинами, воровство у своей семьи и ближайших соседей, поступки трусости, убийство вообще и отцеубийство в особенности, измена народу. У кабардинцев этот список дополнялся такими действиями, как причинение телесных повреждений, изнасилование женщин, ранение лошади князя (даже по неосторожности), несоблюдение «благопристойности» по отношению к князю, оскорбление, клевета, похищение свободной девушки для вступления в брак и др. Интересно отметить, что Н.Ф. Грабовский относил к числу преступлений у кабардинцев и кражу имущества, совершенную в мирное время, как у своих односельчан, так и у соседних народов; в период междоусобной войны кража не считалась преступлением.
(Окончание следует)
Источник: Современный Кавказ. – Вып.15. – Пятигорск: ОАО «Полиграфсервис», 2011. – С.59-66.
традиционализм черкесы
