Абхазия в античности: попытка анализа письменных источников (III)
Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Александр СКАКОВ | 04.07.2013 | 00:00
Часть I, часть II
События второй половины IV в. до н.э.
Во второй половине IV в. до н.э. на территории Абхазии происходят какие-то катастрофические события, связанные с проникновением сюда, скорее всего, через перевалы Главного Кавказского хребта, меотского воинского контингента из Прикубанья, прекращением жизни на городище Гюэнос, появлением конских жертвоприношений по меотскому обряду (95). В это же время, напомним, меняется, судя по имеющемуся археологическому материалу, местоположение Диоскуриады – город переносится на нынешнее Эшерское городище.
Любопытна локализация меотских комплексов и отдельных находок в Абхазии – подавляющее большинство из них сосредоточено в районе Сухуми, между Диоскуриадой и устьем реки Кодор (Гюэнос, Алексеевское ущелье, устье реки Келасури, Агудзера, Ахул-абаа, замок Баграта, парк Н.Н. Смецкого, Хипста). Кроме того, меотские мечи найдены в погребениях Гуадиху и Сухумской горы. Почти все эти пункты, кроме находящегося несколько южнее Гюэноса (г. Очамчира в Абжуйской Абхазии) и значительно севернее Хипсты (район Гудауты) сосредоточены в районе Сухуми, между Диоскуриадой и устьем реки Кодори. Во-первых, этот район находился в предшествующее время на стыке двух культур (бзыбской и ингури-рионской), в своего рода пограничной зоне. Во-вторых, именно сюда по Кодорскому ущелью выходит одна из основных дорог, связывающих через сравнительно легко проходимые перевалы Северо-западный Кавказ и Западное Закавказье. Не исключено, что именно через эти перевалы меотский воинский контингент проник на территорию Абхазии.
О каких-то крупных военных столкновениях говорится и во фрагментах надписи из Эшерского городища, относимой к концу IV – началу III вв. до н.э. (96) Возможно, на стабильность ситуации в регионе повлияли также действия боспорского царя Эвмела (310/309-304/303 гг. до н.э.), успешно боровшегося с пиратством гениохов и ахеев и поставившего своей целью покорение племен, населявших Черноморское побережье Кавказа. В это же время, отметим, прекращается и чеканка колхидок.
М.Ф. Высокий, в отличие от В.Р. Эрлиха (97), не связывает появление конных отрядов из Прикубанья с запустением городища Гюэноса, справедливо обращая внимание на то, что «жизнь на городище прекращается, судя по археологическим данным, самое позднее – в начале IV в. до н.э., в то время как захоронения конских черепов сам автор датирует второй половиной IV в. до н.э., так что разница между этими событиями – лет 40-50» (98). Кроме того, исследователь отмечает «отсутствие следов насильственного разрушения (пожара, пр.) на городище Гюэноса в указанную эпоху (начало IV в. до н.э.)» (99). Как представляется, оба автора не совсем правы. В начале IV в. до н.э. происходит запустение поселения только на изученным относительно недавно и относительно хорошо восточном холме. Как в свое время совершенно справедливо и осторожно оговаривал автор раскопок С.М. Шамба, «данное положение распространяется пока что лишь на восточный холм» (100). Что же касается двух других холмов и поселения вокруг – там хорошо представлены материалы IV-III и даже III-I (особенно, к северу от западного холма) вв. до н.э. (101) Во-вторых, во рву западного холма во время работ 1935-1936 гг. были засвидетельствованы следы сильного пожара, предположительно, вызванного нападением врага и имевшего место примерно в то время, о котором идет речь (102). Речь идет о «мусоре пожарища, одновременно выброшенном с площадки в ров» (103). Таким образом, имели место как разрушение города, так и запустение его части, причем эти события могли быть не одновременными. После этого город был восстановлен, хотя и, очевидно, в меньших размерах. Вполне логично было бы попытаться как-то связать эти события с появлением здесь воинского отряда из-за гор, с Прикубанья.
С чем же связано (кроме активности пиратов и борьбы с ними) осложнение ситуации в регионе и появление меотского воинского контингента на южных склонах Главного Кавказского хребта, в таком отдалении от родной для них Кубани? Наши работы (2006-2011 гг.) на Джантухском могильнике в горной части Восточной Абхазии позволяют ставить вопрос о выделении яркого и своеобразного локального варианта Ингури-Рионской колхидской культуры. К нему, кроме Джантухского некрополя (г. Ткуарчал), относятся могильники Шубара-2 (бассейн Гумисты) и Ларилари (Сванетия).
В позднеколхидский период, в VI-II вв. до н.э., преемственность погребального обряда прослеживается только на периферии Ингури-Рионской культуры, в горах и предгорьях. Именно здесь, о чем свидетельствуют могильники Джантух и Ларилари, формируется своеобразная материальная культура, в наибольшей степени связанная с кобано-колхидскими традициями. Обращает на себя внимание «пережиточный» облик ряда типов инвентаря, характерных для этих могильников. Таким образом, в горных районах Западного Закавказья сохраняются архаические черты как в погребальном обряде, так и в материальной культуре. Еще одна особенность этих могильников – наличие заметной группы предметов, связанной с культурой ранних кочевников.
Наличие как «кобанских», так и «колхидских» черт, а также предметов, связываемых с культурой ранних кочевников и античного импорта, объясняется местоположением могильника на древнем торговом пути, связывающем Колхиду и Центральный Кавказ по ущельям рек Галидзга, Ларакваква, Ингури, Накра (104) и получившем позднее название Мисимианского (105). Население, оставившее Джантухский могильник, обеспечивало функционирование важнейших для того времени торговых маршрутов, связывающих Западное Закавказье и Северный Кавказ. Учитывая все это, можно говорить о существовании в рамках позднеколхидской Ингури-Рионской культуры своеобразного Джантухско-Лариларского локального варианта. Вероятно, к данному варианту относятся также могильники Шубара-2 (бассейн Гумисты) и Усахело, в таком случае, очевидно, что племена, оставившие эти памятники, контролировали практически все перевальные пути между Колхидой и Северным Кавказом.
Г.К. Шамба, как уже отмечалось нами, связывал Джантухский могильник с племенем колов, а Шубару-2 – с племенем кораксов (106). При таком отождествлении опять же не учитывалось, что список этнонимов, приводимый Псевдо-Скилаком Кариандрским, представляет собой перипл, то есть описание побережья Черного моря и перечисление проживающих на нем племен. То есть искать в этом списке информацию о населении горных ущелий нет никаких оснований. Кроме того, перечисление живущих по берегам Понта племен у Псевдо-Скилака идет по часовому кругу, кораксы и область Колика упоминаются задолго до Диоскуриады и Гиэноса, отделенные от них племенами гелонов и меланхленов, соответственно, следуя логике текста, их можно локализовать в районе современного Лазаревского - Сочи. Ничем не противоречит этой локализации и упоминание кораксов и колов Гекатеем Милетским, также указывающим на их проживание рядом друг с другом.
Обратим внимание на упоминание Геродота (III,97) о племенах, проживающих между колхами и Кавказским хребтом. Кроме того, Страбон говорит о племенах фтирофагов и соанов, живущих «над» колхами (XI,II,14; XI,II,19), о «народностях», живущих выше Диоскуриады (XI,II,16). Соаны «господствуют над всеми народностями вокруг них, занимая вершины Кавказа, возвышающиеся над Диоскуриадой». По нашему мнению, именно с фтирофагами и соанами Страбона можно связывать племена Джантухско-Лариларского варианта. Соответственно, «могущество» соанов, о котором говорит Страбон, было обусловлено их господством над основными перевальными маршрутами через Главный Кавказский хребет.
Такая трактовка памятников типа Джантух и Ларилари позволяет предложить гипотезу, объясняющую появление на территории Абхазии во второй половине IV в. до н.э. меотских комплексов. Как предполагает М.Ф. Высокий, контингенты представителей меотской культуры выполняли функции пограничной охраны, будучи нанятыми на службу Диоскурией (107). Было бы логично допустить, что расширение зоны контроля населения, оставившего Джантухский могильник, на всю территорию горной части Северо-западного Закавказья (в частности, район Шубары в предшествующий исторический период относился к Бзыбской колхидской культуре, теперь же культурная принадлежность этого могильника меняется) и установление его господства над перевальными коммуникациями серьезно обеспокоило как Диоскурию, так и местных правителей и, возможно, стало причиной прекращение жизни на городище греческого полиса Гиэноса в начале IV в. до н.э. Именно в связи с этим происходит приглашение на территорию современной Абхазии меотского воинского контингента, при том, что меотские племена Северо-западного Кавказа, бесспорно, сами были заинтересованы в бесперебойном функционировании перевальных коммуникаций. Отметим сразу, что данная гипотеза ни в коей мере не исключает более длительной истории взаимоотношений между древним населением центральной/северо-западной Колхиды и меотскими племенами, на что вполне справедливо обращает внимание В.Р. Эрлих (108). Именно наличие устойчивых коммуникаций между Северо-западным Кавказом и Западным Закавказьем могло побудить меотов отправить некий воинский контингент для защиты приморских поселений Колхиды. Опасное усиление племен Джантухско-Лариларского варианта объясняет и другой факт, уже привлекавший внимание исследователей: необычную для Западного Закавказья насыщенность оружием захоронений местного населения в районе современного Сухума (Эшера, Гуадиху, Красный Маяк) (109). При этом, что также указывает на конфронтационный характер отношений между двумя группами древнего населения Абхазии, в многочисленных погребениях этого времени в районе современного Сухума полностью отсутствуют какие-либо предметы, связанные своим происхождением с Джантухско-Лариларским вариантом.
Этническая номенклатура региона в начале нашей эры
В начале нашей эры этническая номенклатура региона у античных авторов кардинально меняется. Как отмечалось выше, Плиний в своем описании Западного Закавказья, вероятно, опирался на несколько разновременных источников. Согласно более ранним из них, на побережье находились область Колика, племена меланхленов, кораксов и город Диоскуриада, далее проживали ахейцы, марды, керкеты, аки, тореты и синды (VI,15-17). Как видим, часть этнонимов повторяет сведения Псевдо-Скилака Кариандского, но последовательность перечисления племен нарушена. Возникает впечатление, что здесь мы имеем дело с двумя периплами, причем в первом из них перечисление племен идет с северо-запада на юго-восток, заканчиваясь Диоскуриадой, а во втором, затрагивающем этническую номенклатуру лишь северо-восточной части побережья, напротив, с юго-востока на северо-запад. Первый источник фиксирует перемещение кораксов в район Диоскуриады. Именно с этим предполагаемым передвижением этнонима мы связываем получение современной рекой Кодор названия Корак (110). Показательно, что кораксы и меланхлены выступают при этом парой, а их названия имеют практически одинаковое значение. «Кораксы» - «черные как вороны», «меланхлены» - «люди в черных плащах».
Следуя другому источнику, Плиний перечисляет область Кегритику, племя абсилов, крепость Севастополь, племя саников, нелокализуемые города Кигн и Пений, «племена гениохов, различающиеся многими названиями». В данном случае географом соблюдена правильная последовательность, а используемый им источник соответствует ситуации рубежа эр, вместо города Диоскуриады упоминается её преемник – крепость Себастополис. Появляются новые этнонимы, что, конечно, не означает смены населения в регионе. На территории современной Абхазии фиксируются два племенных, или скорее раннегосударственных образования – «племена» абсилов и саников (санегов), граница между которыми проходила в районе Себастополиса. Санеги впервые упоминаются Мемноном в связи с событиями 70 г. до н.э., когда к ним бежали отчаявшиеся сторонники Митридата Понтийского из Синопы.
Племена и царства (вернее, раннегосударственные образования) Восточного Причерноморья, как указывает Иосиф Флавий (I в. н.э.) подчиняются Римской империи, хотя и сохраняют в большинстве случаев свою автономию. В 131/132 гг., во время путешествия Арриана, здесь, кроме римских крепостей в Апсаре, Фасисе и Севастополе находились царства гениохов (на территории современной северо-восточной Турции), лазов (бывших колхов), апсилов, абасков, санигов и зилхов (вероятно, тождественны более ранним зигам). При этом, как уточняет Арриан, цари лазов, апсилов, абасков, санигов и зилхов «получили власть» от римского императора, то есть являлись вассалами империи. Здесь впервые появляются абаски (абазги), вклинивающиеся между апсилами и санигами, причем именно на земле санигов находился Севастополь. Обозначить для этого времени южную границу царства апсилов, мы, к сожалению, не можем из-за отсутствия источников. Попытка провести такую границу по реке Эгрис-цкали (111), которая, якобы, соответствует Галидзге, не может считаться основательной (112). Связь этнонимов «абазги» и «апсилы» с абхазским этносом сейчас уже, практически, не вызывает сомнений (113). Напротив, этническая принадлежность санигов до сих пор остается спорной. Действительно, их связь с позднейшими садзами не может считаться доказанной, но это не является основанием для причисления их к картвельским племенам «скорее всего, мегрело-чанского происхождения», никаких аргументов для этого нет (114). Возможность проживания в данном регионе отдельных картвельских племен нельзя отрицать, одним из таких племен могли бы быть свано-колхи Птолемея, но, пока что, аргументов для таких утверждений, мягко говоря, недостаточно.
В дальнейшем этнонимы несколько смещаются на северо-восток. По данным армянской географии «Ашхарацуйц», восходящим, вероятно, к первой половине V в. н.э. (115), абазги и апсилы совместно владеют Себастополисом. В тоже время, их юго-восточная граница, из-за невозможности уверенно идентифицировать реку Дракон, опять же остается неизвестной. Тем не менее, есть основания предполагать их некоторое оттеснение на северо-запад под давлением Лазского царства, подчинившего себе царство апсилов и сделавшего своими подданными сохранивших у себя царскую власть (двух правителей, разделивших страну на две части) абазгов. Себастополис в VI в., во времена Прокопия Кесарийского, находится уже в земле апсилов, а их граница с абазгами проходит теперь в районе Нового Афона (абазгской крепости Трахеи). Ослабление Лазского царства и поддержка со стороны Византии привели к возвышению в наибольшей степени сохранившего свой потенциал и традиции независимости царства абазгов, в рамках которого началась этническая консолидация древнеабхазских племен.
* * *
В эпоху античности, а затем и раннего средневековья, на территории как Колхиды в целом, так и Абхазии сложился и успешно функционировал симбиоз, основанный на взаимодействии интернационального, античного в своей основе города и многоликой, самобытной варварской периферии. Таким образом, была заложена основа формирования полиэтничного абхазского общества. Сформировались устойчивые племенные объединения, связанные, с одной стороны, с передовыми достижениями греко-римско-византийской цивилизации, с другой – находящиеся на перекрестке торговых путей и поддерживающиеся активные связи со своими соседями по обе стороны Главного Кавказского хребта. Отметим, что уже в древности наблюдаются серьезные различия как в этнонимах, так и в материальной культуре между Северо-западной (Бзыбской) и Юго-восточной (Абжуйской) Абхазией. Наконец, культура местного населения на протяжении всего данного периода сохраняла преемственность по отношению к своим предшественникам, что исключает возможность резкой смены населения, хотя, как видим, некоторые миграции внутри относительно единого культурного ареала, безусловно, имели место.
А.Ю. Скаков – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра изучения Центральной Азии, Кавказа и Урало-Поволжья Института востоковедения РАН
Примечания
(95) Эрлих В.Р. Меотское святилище в Абхазии // ВДИ. 2004. № 1.
(96) Высокий М.Ф. Ук. соч. С. 406, 418, 419.
(97) Эрлих В.Р. 2004. С. 171, 172.
(98) Высокий М.Ф. Ук. соч. С. 404.
(99) Там же.
(100) Шамба С.М. 1988. С. 64.
(101) Качарава Д.Д. Город Гюэнос в античную эпоху. (К истории городов Восточного Причерноморья). Историко-археологическое исследование. Автореферат диссертации канд. ист. наук. Тбилиси. 1972. С. 15, 20, 21; Воронов Ю.Н. Гиенос // СА. 1976. № 4. С. 47-52. Рис. 2-5
(102) Качарава Д.Д. 1972. С. 15.
(103) Соловьев Л.Н. Энеолитическое селище у Очамчирского порта в Абхазии // Сборник материалов по истории Абхазии. I. Сухуми. 1939. С. 20.
(104) Скаков А.Ю. 2007.
(105) Воронов Ю.Н. 1992. С. 69.
(106) Шамба Г.К. Освещение некоторых вопросов истории раннеабхазских племен в сборнике грузинских авторов («Разыскания по истории Абхазии / Грузия». Тб. 1999) // Вестник Академии наук Абхазии. № 1. Сухум. 2005.
(107) Высокий М.Ф. Ук. соч. С. 404, 405.
(108) Эрлих В.Р. Узда Колхиды и Центральной Грузии античной эпохи: к проблеме выделения традиций // Археология и палеоантропология евразийских степей и сопредельных территорий. М. 2010. С. 101, 102.
(109) В частности, см. Сапрыкин С.Ю. Ук. соч. с.83, 84.
(110) Бутба В.Ф. Ук. соч. С. 82, 83.
(111) Ломоури Нодар. 1997. С. 18.
(112) Бутба В.Ф. Ук. соч. С. 85,86.
(113) Ломоури Нодар. 1997. С. 19.
(114) Ломоури Нодар. 1997. С. 20.
(115) Бутба В.Ф. Ук. соч. С. 105, 106.
*
(i) - Халибы с тем же успехом могут быть названы «скифским племенем», с каким «кораксы» - «колхским». Имеется в виду расширенное понимание термина «скифы». Впрочем, не исключено, что в какой-то степени в этом определении могла отразиться ситуация, существовавшая во время скифских походов в Азию.
(ii) - От Гелланика Митиленского (V в. до н.э.) до нас дошло всего несколько отрывков, затрагивающих географию Причерноморья и, по большей части, маловразумительных. В одном из них говорится: «выше же керкетов живут мосхи и хариматы, ниже же гениохи, выше же кораксы». Мало того, что разобраться, где здесь «верх» и «низ» и кто над кем находится по меньшей мере затруднительно, само по себе определение того региона, о котором идет речь в этом отрывке, мягко говоря, является проблемой. Упоминание в единой связке мосхов, керкетов и хариматов мы видим и у Палефата (IV в. до н.э.), но и от него дошли лишь бессвязные отрывки. Судя по Палефату, мосхи, керкеты и хариматы пребывали у реки Парфений, которая в настоящее время отождествляется с рекой Фуртуной, находящейся на южном побережье Черного моря (Буданова В.П. Варварский мир эпохи Великого переселения народов. М. 2000. С.398). На южные или, скорее, юго-восточные области Причерноморья может указывать и упоминание в этой связи мосхов. Вероятно, в данном случае мы все же имеем дело со следами старой традиции, знавшей о тех временах, когда гениохи контролировали значительно большую территорию, чем позже.
(iii) - Образец таких «замечаний» можно увидеть в сборнике «Абхазоведение. Археология. История. Этнология». Вып.V-VI. Сухум. 2011. С. 9. Маститый автор замечания, не утруждая себя аргументацией, назвал данную концепцию «искусственной конструкцией».
(iv) - Обратим внимание на помещение Эсхилом скифов в районе Западного Закавказья, южнее побережья Черного моря и земли халибов. Вероятно, здесь мы сталкиваемся с отголоском того исторического периода, когда скифы находились в Передней Азии. То есть данный источник Эсхила относится к VII в. до н.э.
(v) - Подробнее см. Андреев Ю.В. Поэзия мифа и проза истории. Л. 1990. С.144-176.
(vi) - И если подобная «доверчивость» по отношению к мифу и стремление датировать мифические события простительны для любителей (см., к примеру, Войнович П. Бессоница. Гомер. Тугие паруса (Исследование мифа о золотом руне). М. 2008), то от профессиональных историков хочется ждать профессионального подхода, предполагающего историзм, а не слепое следование мифологическому или просто фольклорному сюжету (см., в частности, Федорова Е.В., Мифы и реальность Древней Греции. М. 2005. С.281 и далее; Поспелов Д.В. К вопросу о начале греческой колонизации Черного моря // Вопросы подводной археологии. М. 2011. С.67-73). Подобные подходы, позволяющие признать реальное существование и златорунного барана, переносящего героев из Беотии в Колхиду, ничем не отличаются от подходов того же Страбона, ищущего реальную основу в мифе о золотом руне (XI,II,19). Как в свое время говорил Ю.В. Андреев (1990. С.106), то, что было простительно для Шлимана, «остававшегося, как бы то ни было, дилетантом в науке, едва ли можно простить современному историку или археологу, приступающим к решению тех же вопросов, казалось бы, во всеоружии новейших методов исследования древнейших памятников человеческой культуры, будь то эпическая поэма или же заброшенное городище, но тут же сворачивающих на проторенный ещё античными историками путь наивно-рационалистического истолкования мифа или легенды».
(vii) Локализация Кикна на Эшерском городище или, тем более, в Пичвнари, не кажется нам убедительной (см. Подосинов А.В., Скржинская М.В. Римские географические источники: Помпоний Мела и Плиний Старший. Тексты. Перевод. Комментарий. М. 2011. С. 91. Примечание 120.
(viii) - Правда, на соседней странице тот же автор предполагает нахождение здесь в данный период «торговой фактории, через которую осуществлялся обмен» (Джопуа, 2009. С.19).
Источник: Учёные записки Центра изучения Центральной Азии, Кавказа и Урало-Поволжья Института Востоковедения РАН. Т. 1. Абхазия. М.: ИВ РАН. 2013. Отв.ред.: Скаков А.Ю.
Абхазия археология Грузия историография этничность / этнополитика
