Русские и кавказцы: противостояние или взаимообогащение культур?
Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Владислав ГУЛЕВИЧ | 09.01.2013 | 12:00
Кавказ, по-прежнему, остаётся неспокойной точкой на карте России. В этой связи вопрос о сосуществовании русской культуры и культуры северокавказских народов не теряет своей актуальности.
Совместная жизнь двух народов – это всегда сосуществование их культур. В границах Российской Федерации русские сосуществуют с множеством народов, а на Северном Кавказе – с целым соцветием народов, чья культурная ориентация, по крайней мере, в некоторых аспектах, не совпадает с таковой у славян.
Культура кавказских народов характеризуется доминированием маскулинного, мужественного начала над всем остальным. На разных этапах исторического развития это как помогало, так и мешало носителям этого начала.
Славянская культура, в т.ч., русская, есть совмещение феминоидности (женственности) с маскулинностью (мужественностью), и порой сложно чётко провести их границы. В целом феминоидность доминирует в культуре славян, и проигрыши русских в столкновениях с кавказцами на личном, уличном уровне – тому свидетельство. Но у феминоидности есть одно замечательное качество – выигрывать на более масштабном, государственном уровне. Поэтому кавказцы не выиграли у России ни в одном коллективном противостоянии.
Феминоидность не следует отождествлять напрямую со слабостью. «Феминоидные» русские не раз наносили поражения тевтонцам и шведским рыцарям, как и туркам – ярким представителям маскулинной культуры. Как в философском контексте слова «свобода», «сила», «сущность» несут иную коннотацию, чем в обыденной речи, так и с понятием феминоидности в этносоциологии. Феминоидность означает не отсутствие маскулинности, а отсутствие её доминирования. В северокавказской культуре, в отличие от русской, феминоидность окончательно задавлена маскулинностью (энергичные и воинственные танцы, культ физической силы и воинской доблести, жёсткий патриархат и т.п.).
Преобладание маскулинности затрудняет мирный диалог с оппонентами. История отношений германцев с соседними народами – это история уничтожения «под корень». Самые свежие примеры – Великая Отечественная война, план «Ост» и геноцид русских в Чечне при Дудаеве. Маскулинность умеет только давить, она почти не способна интегрировать в себя. История покорения англосаксами, тоже носителями маскулинной культуры, Америки – ещё один пример построения государства на костях автохтонов.
Осмелюсь предположить, что именно бьющая через край маскулинность северокавказских народов была главным препятствием для зарождения у них стойких государственнических традиций. Когда тебя окружают такие маскулиноиды, как и ты сам, государства не получится. Получится только бесконечная и бессмысленная война, т.к. каждый маскулиноид будет стремиться к главенству над другими, в то время как государство предполагает строгую иерархию и вертикаль власти.
Поскольку кавказское общество архаично, во многом статично, оно не всегда успевает адекватно реагировать на стоящие пред ним исторические вызовы (Кавказская война XIX в., упоение «национальным суверенитетом» вследствие краха СССР и т.д.). Поэтому «феминоидные» русские построили самую большую империю, сумев подчинить себе «маскулинных» кавказцев, и включить их в эту империю. Феминоидность, как, своего рода, мягкость, позволяет вбирать в себя чуждые элементы и интегрировать их. Идея построения государства народом-носителем феминоидной культуры зиждется не на уничтожении соседей, а на их «переваривании», превращении в «своих», но при сохранении их этнического облика.
Для российского государства немыслима ситуация, когда бы национальные меньшинства насильно заставляли отрекаться от родного языка в пользу русского (русификация Польши – отдельная тема, связанная больше с попытками повернуть вспять многовековую полонизацию Западной Руси, и интегрированием поляков в российский имперско-государственный организм, а не уничтожением польской культуры). Между тем, в Турции в 1930-х проводилась кампания «Говори по-турецки!», когда использование в повседневном общении черкесского, курдского или арабского языка наказывалось, вплоть до ареста (1).
Этносоциолог Вильгельм Мюльман ввёл такое понятие, как этноцентрум. Этноцентрум – это осознание этносом самого себя в рамках пространства, где этот этнос обитает. Это форма этнического мышления, куда этносом включается всё, что его окружает: от рельефа местности (горы, реки, леса) до высокодифференцированных понятий (государственная идея, войны, союзы, экономические связи, культурные и дипломатические контакты). Каждый этноцентрум стремится к тому, чтобы сохраниться нетронутым. Этноцентрум боится понятийного раскола, раздвоения, т.к. раскол этноцентрума означал бы раскол этнического самосознания и видоизменения внутренней жизни народа. Отношения кавказцев и русских тоже возможно описать в этносоциологических понятиях. Кавказский этноцентрум подсознательно ощущает мощь этноцентрума русских, как более многочисленного имперского народа.
Кавказский этноцентрум боится «впустить в себя» того, кто многочисленнее. Как этноцентрум менее многочисленного народа, кавказский этноцентрум боится «утонуть» и раствориться в русском этноцентруме, боится быть им поглощённым или расколотым надвое, т.е. принять одновременно и свою, и славянскую идентичность. Этноцентрум кавказцев видит только одно спасение – выстраивание таких отношений с русскими, при которых было бы невозможно проникновение в кавказский этноцентрум чрезмерного объёма русского, славянского влияния. Это подсознательный механизм этнической защиты, на практике выражаемый в запретах дочерям выходить замуж за русских, абсолютизации собственных этнических начал и т.п.
«Феминоидность» становится недостатком в периоды ослабления государственной власти, когда этнически сплочёнными оказываются народы, привыкшие жить в государстве, не имея государственных традиций. Здесь маскулинность начинает давить феминоидность, незащищённую силой государственной власти. Самый наглядный пример – чеченцы, которые всю свою историю живут без собственного государства. При сотрясании государственных основ России чеченцы больше руководствуются многовековыми принципами существования вне государства, но в его границах (народные традиции абсолютизируются, ставятся выше государственных законов и т.д.). Вне рамок государства в выигрыше оказываются носители маскулинной культуры. В рамках государства – носители как феминоидной, так и маскулинной культуры.
Немного утрируя, можно сказать, что культура северокавказских народов есть «этническое ницшеанство» с его культом героической смерти, железной воли, тезисами «толкни слабого, если он споткнулся». Чрезмерная, закостеневшая маскулинность изгоняет от себя феминоидность, толкает то, что падает от слабости (отсюда чрезмерная и малообъяснимая, с точки зрения русской культуры, агрессия молодых кавказцев против своих славянских сверстников при явном численном перевесе первых, т.е. когда славяне явно слабее).
Русская культура – это эклектичная смесь «толстовства» (когда бесконфликтность рассматривается чуть ли не как главная добродетель) с карлейлианством (шотландский философ Томас Карлейль двигателем истории считал героев, коих и воспевал). Причём последнее, т.е. карлейлианство – это скорее дань обстоятельствам, когда «толстовство» не позволяет адекватно реагировать на вызовы времени.
И здесь возникает патовая ситуация: на подсознательном уровне русские находят рациональное объяснение излишней маскулинности кавказцев (законы гор, воинские традиции), и начинают воспринимать это неодобрительно только на определённом уровне, а именно: когда уже пройден т.н. порог прочности славянского мирного восприятия чужой культуры (иными словами, когда неконтролируемая маскулинность превращается в опасность для феминоидности, и «толстовство» не спасает, а усугубляет ситуацию).
Отреагировать на возникающие вызовы у русских получается не всегда. Во-первых, тысячелетняя традиция проживания в государстве, строго соподчинённом иерархически, и многомиллионная численность русского народа атрофировали чувство этнической солидарности. Оно может возникнуть только в периоды серьёзных испытаний (пример – Великая Отечественная война). У малых народов этническая консолидация – на высочайшем уровне, как непременное условие выживания малых перед лицом больших, особенно в случае, если государство не является для первых духовно-исторической ценностью.
Во-вторых, русским не дают проявить своё «ницшеанство» и карлейлианство, т.е. скрытую под покровом феминоидности маскулинность, придавливая сверху юридическими нормами, которым, повторюсь, в русском обществе, привыкшем жить внутри государства, априори отдаётся предпочтение.
Но проблема в том, что маскулинность всегда ищет выход. Беспорядки на Манежной – это взрыв славянской маскулинности, презревшей юридические нормы, или известный «русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Но, если сохранятся эти тенденции, мирное сосуществование русских и кавказцев действительно станет под вопрос.
Каждое государство, в угоду политкорректности, говорит о миролюбии (всегда есть министерство обороны, но ни одно государство не имеет министерства нападения), хотя всем известно, что для выживания организма, а государство – это геополитический организм, он должен обладать известной долей агрессивности. Излишняя феминоидность – это так же плохо, как и излишняя маскулинность. По крайней мере, для государствообразующего народа. Эпохи, когда государства строились на одной маскулинности, т.е. полном очищении территории, отведённой под будущее государство, от «лишних», остались в прошлом (уничтожение германцами полабских славян, появление США на костях индейцев и проч.).
В условиях сосуществования маскулинности и феминоидности необходим баланс, умело поддерживаемый государственными институтами. Русские выступили локомотивом модернизации России, и, модернизируясь сами, утратили, в значительной мере, то, что модернизации мешает – маскулинность, верность традициям, положительную архаику. Утрируя, можно сказать, что русским надо прибавить маскулинности, а кавказцам её, наоборот, убавить, придав ей конструктивное направление. В Российской империи и в СССР так и делалось. Оба государства участвовали в войнах либо с врагом, либо с экономической отсталостью, либо готовились к реальному противостоянию, и находилась масса точек приложения для маскулинности (участие кавказцев в войнах на стороне России, когда служба в ВС была престижной, участие в стройках века и т.д. под объединяющей, наднациональной идеей).
Нынче нормализации отношений кавказцев со славянами, кроме известных причин клановости, социальной незащищённости населения, безработицы и т.д., мешает идеологическая сумятица, отсутствие полной наднациональной идеи, способной консолидировать народы России без учёта этнорелигиозных различий.
Проповедуемые высокие тезисы о единении, а еще более – их информационное сопровождение в масс-медиа – отдают излишней светскостью и демократизмом, разрушающим традиционные ценности. Это совсем не то, что нужно русским и кавказцам. Русским нужно вновь стать носителями своей высокой культуры, а не идеологических объедков западного либерализма. В XIX в. русские привлекали к себе иные народы Достоевским, Грибоедовым, Чеховым, Толстым. В начале ХХ в. – Есениным, Блоком, Бердяевым, Менделеевым. Наука и культура были в почёте, а способность народа контролировать пространство пропорциональна степени развития его культуры.
Либерализм, неразумная эмансипация женщин, потребительство в корне противоположны кавказским традициям, и если русские, как двигатели модернизации, понятой уже на западный манер, массово подхватят сегодня потребительскую идеологию и будут её носителями, раскол между безобразно «модернизированным» русским обществом и «архаичными» кавказцами углубиться. Кавказская культура будет рассматривать секулярный либерализм как угрозу своим маскулинным устоям, а русских – как носителей этой угрозы, как тех, кто отказался от своих корней и проповедует то же другим народам.
Интеграция кавказских народов в российское общество должна происходить в рамках культурного взаимообогащения, путём приобщения кавказских народов к плодам русской культуры и знакомству русских с культурой Кавказа. Однако это сложный процесс, успех которого зависит от множества факторов, в т.ч., от степени востребованности культурного продукта в государстве. Пока же высокая культура, а не масс-культура, как её примитивный суррогат, вынесена за скобки и обвешана ярлыками «нерентабельно», «невыгодно», «не окупается». Если так будет продолжаться и далее, Кавказ будет отдаляться от России на культурно-психологическом уровне, и уход России оттуда можно будет считать, во многом, добровольным.
1) Павел Шлыков «Турецкий национализм в ХХ в.: поиски национальной идентичности» («Вопросы национализма», №5 2011).
Кавказ культура Россия традиционализм
