Политика Турции и Ирана на Южном Кавказе: некоторые сопоставительные аспекты. Взгляд из Еревана (II)
Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Михаил АГАДЖАНЯН | 19.12.2012 | 00:00
Часть I
В отношении Грузии подходы Ирана и Турции также различимы. Последняя строит свой грузинский вектор с прицелом на вовлечение этой республики в азербайджано-турецкие планы по изоляции Армении, а также на выстраивание линии ограничения российской политики на Южном Кавказе с использования сложных отношений между Россией и Грузией.
В такой региональной расстановке акцентов в контексте «грузинского фактора» Турция не исключает, а, напротив, выказывает признаки предрасположенности к использованию планов США на Южном Кавказе и в Центральной Азии для своих целей. Наглядный пример проглядывающейся в регионе кооперации интересов Турции и США можно наблюдать вокруг реализации железнодорожного проекта «Карс – Ахалкалаки – Тбилиси – Баку». Осенью текущего года данный проект получил более развёрнутый трансрегиональный потенциал в виде планов по продлению магистрали от Баку до туркменского Туркменбаши и узбекского Навои, с дальнейшим выходом на северные границы Афганистана. В реализации такого удлинённого прохождения магистрали, с прицелом к 2014 году, на который запланирован вывод сил коалиции из Афганистана, особую заинтересованность проявили США.
Позиции Турции в Грузии, особенно на территориях грузино-турецкого приграничья, настолько окрепли, что известные турецкие эксперты стали приводить в подтверждение, в частности, следующий пример нахождения Грузии в плотных «объятиях» своего западного соседа: «грузинский аэропорт в Батуми используется компанией «Турецкие авиалинии» в качестве местного аэропорта» (5).
В свою очередь, Иран и на грузинском направлении своего регионального курса воздерживается от вовлечения интересов и ресурсов влияния третьих сил, стремясь к выстраиванию двусторонних отношений безотносительно к императивному учёту внешних факторов. Хотя, следует отметить, что определённый всплеск активности в ирано-грузинских отношениях в период 2009-2010 годов на нынешнем этапе заметно растерял свой потенциал. Этому есть вполне понятные объяснения. Грузия самым предметным образом привязана на стратегическую связку «Турция – Азербайджан» и сохраняет принципиальный внешнеполитический приоритет в виде евроатлантической интеграции, дополняемый форматом стратегического диалога «Грузия – США».
Более широкий ракурс рассмотрения курсов Ирана и Турции в регионе между Чёрным морем и Каспийским бассейном даёт тот же результат значительного расхождения подходов двух региональных держав. Турцию отличает реактивный внешний курс, который присущ ей и на других, помимо южнокавказского, внешнеполитических направлениях. Политические проекты в регионе по инициативе или с участием Турции, которые в своё время тесно связывались с этой страной, не получили хотя бы промежуточного завершения (процесс армяно-турецкой нормализации, Платформа стабильности и сотрудничества на Кавказе). Иран не столь активен в предложении политических проектов, но он и не даёт поводов региональным и внерегиональным силам вокруг Южного Кавказа заподозрить себя во внешнеполитической имитации, в не настроенной на конечный результат внешнеполитической активности в регионе.
В подходах двух региональных держав к южнокавказской и к более расширенной черноморско-каспийской повестке есть и определённые точки общности приоритетов. Наиболее заметно данная общность проявляется в подходах по недопущению внерегиональных сил к предметному участию в южнокавказской проблематике, в вопросах, относящихся к поддержанию стабильности в Чёрном море и решению проблематики Каспийского бассейна. Иран и Турцию объединяет приоритет ограничения возможностей внешних региону сил в занятии ими ведущих позиций в карабахском урегулировании, в поддержании военного баланса сил в Чёрном море и создании в его прибрежной зоне точек передового евроатлантического базирования. Иран решительно настроен на решение вопроса правового статуса Каспийского моря, создание многосторонних механизмов безопасности в этом закрытом водоёме исключительно силами прикаспийских стран.
Интересным элементом для более полного исследования вопроса расхождений и некоторого совпадения позиций Ирана и Турции на Южном Кавказе выступает соизмерение политики двух региональных держав с интересами России в регионе. В последнее время становится всё более заметным дистанцирование России и Турции друг от друга, что имеет более широкий внешнеполитический характер, определяемый скорее не кавказской, а другими внешними темами. Напротив, последние развития на Ближнем и Среднем Востоке, в Центральной Азии создали в отношениях России и Ирана предпосылки для сближения позиций, что может затронуть и южнокавказское направление тесной корреляции интересов Москвы и Тегерана.
Иранское руководство всё больше начинает относить Турцию в ряд сил, занимающих по отношению к Ирану недружественные, оппонирующие позиции. Хотя подобное отнесение Турции к флангу евроатлантических и региональных оппонентов Ирана ныне не выставляется Тегераном на передний план и зачастую тщательно маскируется в его дипломатической риторике, но всё же получает свои периодические проявления. Причём, данные проявления стали ощутимы из самых верхних слоёв иранской власти. Так, в мае текущего года советник верховного руководителя Ирана аятоллы Али Хаменеи по внешнеполитическим вопросам, один из наиболее вероятных кандидатов на пост следующего президента Ирана Али Акбар Велаяти заявил, что «у США, Израиля, Турции, Катара и Саудовской Аравии имеются общие интересы в Сирии, и поэтому они добиваются свержения пользующегося народной поддержкой президента Башара Асада».
Параллельно нарастающим из Тегерана сигналам о выбранном Турции «неправильном» курсе в острых региональных вопросах, иранские представители обращают внимание своих российских партнёров на актуальные и потенциальные точки сближения позиций Тегерана и Москвы. В октябре этого года посол Ирана в России Махмуд Реза Саджади в интервью русской службе Радио Исламской Республики Иран выразил мнение о том, что «на сегодня почти нет ни одного другого государства, как Россия, которое имело бы с Ираном столько общих интересов и общих взглядов». В обоснование высказанного мнения посол Ирана привёл ряд региональных тем, вокруг которых иранской стороне видется потенциал тесного сотрудничества с Россией: конфликт в Сирии; ситуация в Афганистане после вывода сил коалиции; исключение базирования иностранных сил в Центральной Азии; исключение присутствия внерегиональных государств в Каспийском бассейне и прокладки трубопроводов, угрожающих экологии Каспия; озабоченность безопасностью Кавказа, а также попытками США и Израиля расширить своё влияние в регионе с целью его дестабилизации.
Конечно, тезис о попытках США и Израиля дестабилизировать Кавказ носит спорный характер. На подобный уклон в понимании Ираном актуальных процессов на Южном Кавказе, в Черноморско-Кавказском регионе накладывает свой отпечаток противостояние в треугольнике «США – Израиль – Иран».
Можно с уверенностью предположить, что в качестве одного из потенциальных дестабилизаторов на Южном Кавказе в иранских политических кругах рассматривается Турция, а в более широком контексте – стратегическая связка Анкары и Баку. Подобная оценка в Тегеране на нынешнем этапе носит приглушённый характер, но она имеет перспективу найти свои публичные выражения. Предрасположенность турецко-азербайджанской связки к изменению сложившегося на Южном Кавказе статус-кво противоречит планам Ирана сохранить стабильность на своих северных рубежах, которые пока в наименьшей степени подпадают под давление со сторооны его внешних и региональных оппонентов.
Михаил Агаджанян, внешнеполитический аналитик
Примечание
(5) Bulent Aliriza, Bulent Aras, U.S.-Turkish Relations: a Review at the Beginning of the Third Decade of the Post–Cold War Era // Center for Strategic and International Studies (CSIS), Center for Strategic Research of the Ministry of the Foreign Affairs of the Republic of Turkey (SAM) November 2012, p. 17.
Азербайджан Армения Грузия Иран Россия Турция
