Джантухские открытия

Публикации | ПОПУЛЯРНОЕ | Александр СКАКОВ, Аркадий ДЖОПУА | 04.12.2012 | 00:00

Горы никогда не были непреодолимым препятствием для торговцев, путешественников и исследователей, но, по вполне понятным причинам, научные экспедиции редко добирались до ущелий и вершин, предпочитая изучать не менее интересные памятники, находившиеся на равнине, а ещё лучше – у берега моря. Не повезло и горам юго-восточной Абхазии. Здесь, по следам осваивавших их в 1930-х гг. геологов, не прошли вовремя археологические экспедиции, а открытые угольные пласты заслонили древнейшие памятники региона. Хотя в 1935 г., при постройке Акармарской дороги, сухумским школьником был найден бронзовый топор, переданный тогда же в Абхазский музей краеведения. Возможно, имели место и другие находки, но о них прочно забыли.

В 1970-х гг. местные жители, Б. Семенов, Степанов, Желтков, имевшие какое-то представление об археологии, начали самостоятельные «раскопки» обнаруженного на горе Джантух у пос. Акармара древнего могильника. Вероятно, кладоискатели вскрыли немало древних захоронений, очевидцы говорят о многометровых связках бус, многочисленных керамических сосудах и бронзовых фигурках животных. К сожалению, почти все эти интереснейшие находки оказались потеряны для науки. Вполне понятно, что незадачливые «любители древностей» не фиксировали ни погребальный обряд, ни комплексы находок, пополняя свои коллекции только неординарными и эффектными предметами. Впрочем, это занятие не принесло кладоискателям счастья – все они ушли из жизни, кто-то из них, как говорят местные жители, трагически и преждевременно. 

О разнообразных и ярких находках узнали археологи – на место могильника, в поселок Акармара, выехали сотрудники Абхазского государственного музея (М.К. Хотелашвили-Инал-Ипа), Абхазского института языка, литературы и истории (Ю.Н. Воронов), копавший в Абхазии грузинский археолог М.В. Барамидзе. К обнаруженному могильнику было привлечено внимание, и, вероятно, растерявшиеся «черные археологи» отдали часть обнаруженных ими богатейших материалов Абхазскому Обществу охраны памятников культуры. Эти находки, большинство из которых поступило в музей города Гагра и пропало в военные годы, опубликовали абхазские археологи Георгий Кучович и Сергей Миронович Шамба. Более того, в течение трех лет, в 1981, 1983 и 1985 гг., на Джантухский могильник выезжала археологическая экспедиция, в работе которой, кроме Г.К. и С.М. Шамба, принимали участие Б.С. Кобахия и Н.К. Шенкао. В 1990 г. обнаруженные древности были изданы отдельной книгой, но, как ни странно, практически остались вне поля зрения специалистов. Видимо, наступившая эпоха развала Советского Союза и кровопролитных войн не располагала к кабинетным исследованиям и новым полевым изысканиям. По несколько другим причинам незамеченными остались и находки из Лариларского могильника в с. Чубери в близлежащей Сванетии, оказавшиеся поразительно схожими с джантухскими. Только часть этих древностей была издана Ш.Г. Чартолани в далеком 1968 году и только на грузинском языке. В результате предметы из Лариларского могильника до сих пор крайне редко учитываются специалистами, оставшись, по сути, вне современного научного дискурса. 

Послевоенная разруха и блокада также не способствовали продолжению научных изысканий. Только в начале 2000-ых гг. на земле Абхазии возобновили свою полноценную работу археологические экспедиции, в которых наряду с абхазскими исследователями приняли активное участие и российские ученые. Одна из таких экспедиций, под нашим руководством, завершив раскопки поселения эпохи поздней бронзы в с. Абгархук близ г. Гудаута, в 2005 году доехала до поселка Джантух. Местные жители провели нас на заросшую гору, показали место, где несколько десятилетий назад промышляли «кладоискатели». Среди зарослей кустарника и переплетающихся деревьев было заложено несколько шурфов. Сверху, среди поломанных костей древних обитателей ущелья реки Галидзги и почти перегнивших листьев, в жидкой грязи, попадались куски стекла от современных бутылок, оставленные, видимо, нашими недавними предшественниками. Но вот, на дне шурфа, что-то зазеленело – это была целиком сохранившаяся бронзовая фибула (застежка от костюма) с необычным орнаментом. Рядом что-то ещё: бронзовые крестообразная и ажурная катушковидная подвески. Такие находки попадаются археологам не каждый день. Теперь наши планы на 2006 год были определены.

С 2006 года, ежегодно, в летние месяцы, на гору Джантух выезжает наша экспедиция – совместный проект Института археологии РАН, Абхазского института гуманитарных исследований им. Д.И. Гулиа АН Абхазии, Абхазского государственного музея. С 2009 г. работы проводятся при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда. С того же года в наших работах принимает участие преподаватель Братиславского университета им. Я. Коменского (Словакия) Анита Козубова. Обнаруженные древности, после лабораторного изучения и реставрации (трудоемкой и, отметим, дорогостоящей), поступают в фонды Абхазского государственного музея. 

Археологические раскопки – работа сама по себе трудная. Жара и дожди, пыль и грязь, крутой подъем на гору, корчевка выросших на могильнике вековых деревьев, сведенные к минимуму бытовые удобства – не каждый может выдержать такие условия. Каждый год сюда приезжают люди разных возрастов и профессий из России, других стран ближнего зарубежья. За прошедшие годы благодаря их труду изучено несколько уникальных погребальных комплексов, открывающих нам ранее абсолютно неизвестные страницы истории Абхазии. Можно без преувеличения сказать, что таких находок археология раннего железного века (скифской эпохи и ранней античности) Абхазии не знала со времен раскопок М.М. Трапш могильников Гуадиху и Красный Маяк на территории современного Сухума в 1950-х гг. 

Кто же жил тогда, в конце II – I тыс. до н.э., здесь, в ущелье Галидзги (Аалдзги)? Почему именно здесь возник тогда этот огромный могильник, занимающий почти всю вершину горы Джантух? Можно подумать, что здесь стоял целый город – настолько много человеческих останков обнаруживается во время раскопок. Излишне, видимо, говорить о том, что никаких остатков древнего города здесь не найдено. Вероятно, сюда, на эту гору, считавшуюся, очевидно, священной, свозили останки умерших жителей огромной округи. Таких некрополей этого времени на Кавказе известно всего несколько – Самтавро возле Мцхеты в Грузии, Кобанский могильник в Северной Осетии, Тлийский могильник в Южной Осетии.

При этом очень интересен погребальный обряд, свойственный для Джантухского могильника. Это коллективные и, как правило, неоднократные захоронения по вторичному обряду с использованием кремации. Как сообщают античные авторы (Аполоний Родоский, Нимфодор, Николай Дамасский, Клавдий Элиан) древние колхи тела умерших заворачивали в воловьи шкуры и подвешивали на деревьях. Отметим, правда, что античные источники ничего не говорят о последующем за подвешиванием («выставлением») тела погребении останков, то есть до них дошла информация только о погребальном обряде, связанном со своего рода «уничтожением» тела умершего. Странно, что такая яркая особенность погребального обряда осталась вне их поля зрения. Впрочем, это может быть связано и с тем, что античные писатели и географы просто не имели никакой внятной информации о обычаях жителей гор. На равнине в это время уже бытовал иной, более привычный погребальный обряд – скорченное на боку трупоположение с восточной или северной ориентировкой. «Выставление» с последующим «уничтожением» останков умершего бытовало у племен, живших на территории современной Западной Грузии в более ранний период (лечхумо-имеретинская колхидская культура). Может быть, именно рассказы об этом обряде в несколько трансформированном виде дошли до любознательных греков. А о том, как хоронят своих умерших жители ущелья реки Галидзга, современной юго-восточной Абхазии и Верхней Сванетии античным путешественникам никто не рассказывал, их же самих сюда, вероятно, просто не пускали. 

В этой связи любопытно, что в Джантухском могильнике обнаружена достаточно заметная серия античного керамического импорта VI-II вв. до н.э. В соседних же районах современной Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкессии античный импорт этого времени весьма немногочислен. В своей недавней работе О.В. Маан (1) указывает на наличие античного импорта III-II вв. до н.э. в Чегемском кургане-кладбище (Кабардино-Балкария). Но ранние погребения Чегемского кургана-кладбища датируются, на самом деле, II-I вв. до н.э. (2), а обнаруженная там античная керамика по своему происхождению связана, вероятно, с городами Боспора (кувшины боспорского производства, канфар, идентичный «так называемым малоазийским канфарам из городов Боспорского царства») (3). Поэтому логично предположить, что античный керамический импорт во II-I вв. до н.э. поступал в Кабардино-Пятигорье не из-за гор Главного Кавказского хребта, то есть не с юга, а с Тамани и Прикубанья, то есть с запада. Более того, анализ комплекса родосской клейменой керамической тары конца 50-х – 40-х гг. III в. до н.э. из Грушевского городища (окраина современного г. Ставрополя) привел В.И. Каца к выводу о том, что поступала она туда не постоянно, а импульсивно, и не через Прикубанье, а с рынка Танаиса в Нижнем Подонье (4). С чем был связан такой сложный и «кружной» путь древних торговцев? Вероятно, все же, с тем, что вплоть до, по крайней мере, II в. до н.э. путь через перевалы Большого Кавказа для античных купцов был закрыт и они искали обходные маршруты. 

Конечно, древним жителям гор юго-восточной Абхазии, исходя из нашей современной логики, «выгоднее было не закрывать перевал, а, наоборот, пропускать греческих купцов через свою территорию на Северный Кавказ и получать пошлину» (5). К сожалению, и в древности и сейчас люди не всегда исходят из соображений материальной выгоды, вступая в затяжные конфликты и начиная кровопролитные войны. Здесь же древние горцы, заняв перевалы, контролировали не просто перемещения античных купцов, а торговлю солью, крайне необходимой для жителей Северного Кавказа, металлом, рабами и, видимо, многими другими товарами. Это обеспечивало им постоянный доход и большие богатства, лишь малая часть которых дошла до наших дней. 

В нашем современном понимании древних жителей ущелья Галидзги можно сравнить с средневековыми разбойниками, занявшими замок на перевале и грабившими проезжающих мимо купцов. Но это были не только смелые и прекрасно экипированные воины (о чем свидетельствуют многочисленные копья, кинжалы, мечи), но и прекрасные ремесленники, оставившие нам удивительные образцы древнего искусства. Ни в одном другом могильнике Западного Кавказа нет такого количества бронзовой зооморфной пластики, таких разнообразно орнаментированных костяных бус. Эти уникальные предметы были, несомненно, сделаны местными мастерами. А изобилию каменных и стеклянных бус, многие из которых были импортными, могут позавидовать приморские могильники Западной Грузии и Краснодарского края. 

В древности перевалы, в том числе, перевалы Главного Кавказского хребта, не были непреодолимыми препятствиями, они, скорее, являлись мостами, прочно связывающими в одно культурное целое население северных и южных склонов Большого Кавказа. Мир Западного и Центрального Кавказа образовывал своего рода культурное единство, соединенное многими человеческими, экономическими и идеологическими нитями. Как представляется, население, занимающее территорию современных Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкессии, тогда было по многим параметрам ближе к социуму, находящемуся на земле нынешней Абхазии, чем сегодня. Показательно, к примеру, что обнаруженный нами в 2012 г. погребально-поминальный комплекс VI-II вв. до н.э., состоящий из различных каменных вымосток, на которых были установлены копья и столбы с колокольчиками, находит близкие параллели именно там, в Кабардино-Пятигорье, на могильниках эпохи раннего железа Султан-гора 3 и Уллубаганалы-2. 

Население горных ущелий, как правило, является автохтонным или же сохраняющим ощутимые следы древнего субстрата. Поэтому, очевидно, потомками древнего населения Восточной Абхазии являются современные абхазы – носители абжуйского диалекта абхазского языка. В этой связи обращают на себя внимание факты бытования вторичного погребального обряда у средневековых и позднесредневековых абхазов и черкесов. По словам А. Ламберти (XVII в.), абхазы «не хоронят, но вешают на дереве следующим образом: выдалбливают ствол дерева наподобие гроба, кладут туда покойника и крепкой виноградной лозой подвешивают к верхушке дерева» (6). Приведем также свидетельство абхазских сказителей: «когда умирали достойные предводители, их хоронили следующим образом: выдалбливают ствол большого дерева во весь рост умершего, как корыто, кладут туда покойника с его воинскими доспехами. Затем режут большого быка, снимают с него шкуру, заворачивают в эту шкуру корыто с покойником и особым ремнем из шкуры подвешивают к верхушке высокого дерева. Считали, что отдают его богу» (7). Согласно Э. Челеби (середина XVII в.), в абхазском племени «усувиш» «трупы своих беев чаще всего кладут в деревянную колоду, как в сундук. Прикрепив её к вершине высокого дерева между двумя ветвями, они оставляют её там, проделав отверстие у изголовья. По их ложному убеждению, в то отверстие [покойник] смотрит на рай» (8). Абхазский этнограф XIX в. С.Т. Званба упоминает о временном «выставлении» тел погибших от молнии (9). О том же обычае у причерноморских черкесов говорит автор конца XIV – начала XV вв. И. Шильтбергер (10). В данных случаях речь идет о погребальном обряде, применяемом только при особых обстоятельствах, по отношению к «достойным предводителям», «беям», или к людям, убитым молнией, то есть отмеченным знаком свыше. Вероятно, здесь можно усматривать пережитки древних погребальных обрядов, что косвенно свидетельствует об отсутствии резкой смены населения на территории Северо-Западного Закавказья на протяжении 2,5 тыс. лет.

Нас не должна смущать разница погребального обряда в захоронениях Бзыбской Абхазии, района современного Сухума и Джантухского могильника. Отличается и их материальная культура, хотя найти общие черты, в частности, в керамическом комплексе, не составит труда. Вероятно, здесь мы имеем дело с двумя различными археологическими культурами, но необходимо помнить, что древние археологические культуры не равнозначны этносу, тем более в нашем современном его понимании. Вопрос об этнической окрашенности термина «археологическая культура», то есть об «этнизации» археологической культуры до сих пор является актуальным (11). Как известно, этническая принадлежность как индивида, так и человеческих групп и сейчас является определением неустойчивым, поддающимся корректировке (12). Абсолютно очевидно, исходя из известных нам фактов письменной истории, что в древности картина была ещё более сложной и изменчивой. Как в свое время было отмечено И.С. Каменецким, «определение этноса в науке тоже не однозначно» (13), а по словам Л.С. Клейна - «само понятие «этнос» оказывается чрезвычайно неопределенным» (14). 

Многие археологи все еще пытаются «внести в определение понятия археологической культуры непременное условие ее соответствия конкретной этнической общности, племени или народу, а в ряде случаев понимают это как соответствие также языковой общности» (15). В свое время Л.С. Клейном было подробно обосновано, что «версии определения археологической культуры, основанные на идее об ее обязательном совпадении с этносом, приходится признать несостоятельными» (16). Но все это не меняет ситуации: по-прежнему зачастую считается нормальным и научным говорить об этносе носителей кобанской, колхидской, протомеотской, дольменной и других культур. 

При этом встает два вопроса. Во-первых, насколько правильно выделена нами та или иная археологическая культура, которую мы собираемся соотнести с определенным этносом. Является ли она именно культурой, локальным вариантом культуры или явлением более высшего порядка – общностью культур? Или же: как соотносятся с этносами общности культур и локальные варианты культуры? Во-вторых, где конкретно проходят та грань, за пределами которой вероятность соотнесения культуры с этносом понижается? К примеру, можно ли соотнести с этносами культуры раннего железного века? Обоснованные сомнения в возможности соотнесения с определенным этносом носителей меотской археологической культуры Прикубанья были высказаны целым рядом исследователей. Наиболее оптимальным следует считать обращение к подобной тематике с позиции синтеза наук (лингвистики, особенно, топонимии, археологии, антропологии, источниковедения и т.д.), но с непременным условием отбрасывания политических спекуляций и личных пристрастий (которые, к сожалению, назойливо сопутствуют «этнизации» археологических культур, и не только на Кавказе). Отметим пока лишь, что две различные, но родственные культуры вполне могут иметь одно «этническое лицо», относиться к одному этносу. Опять же, наблюдаемая сейчас разница в диалекте и в особенностях культуры между бзыбскими и абжуйскими абхазами ни в коей мере не означает их принадлежности к различным этносам.

Исследователи могут и должны дискутировать, но наши работы продолжаются и, будем надеяться, не за горами очередной сезон, новые открытия. Уже сейчас мы можем проследить динамику изменения материальной культуры местного населения на протяжении тысячелетия, с XII до II вв. до н.э. Надеемся, что дальнейшие исследования приоткроют ещё не одну страницу древней истории Абхазии. 

Александр СКАКОВ, Аркадий ДЖОПУА.

Cтатья передана для публикации в журнал АКƏА-СУХУМ

Рис.2. Погребальный комплекс VI-II вв. до н.э. Раскопки 2012 г. 

Рис.3. Бронзовая подвеска в виде птички V-IV вв. до н.э.

Рис.4. Золотое подражание статеру Александра Македонского II в. до н.э.

Рис.5. Золотая подвеска в виде барана V-IVвв. до н.э. из раскопок 2012 г.

Рис.6. Культовый камень с изображением свастики. Раскопки 2012 г.

Рис.7. Керамика и бронзовая женская фигурка из раскопок 2012 г.

Рис.8. Костяная орнаментированная бусина из раскопок 2012 г. 

Примечания

Абхазия археология

версия для печати постоянная ссылка

Добавить комментарий

Ваше имя: Ваш E-mail: Ваше сообщение:     Введите код: