«Черкесский вопрос»: современные интерпретации и реалии эпохи (III). Попытки остановить переселение
Публикации | Владимир МАТВЕЕВ | 23.08.2012 | 00:00
Часть I, часть II
Официальное разрешение на эмиграцию горцам, не хотевшим принимать российское подданство и сделавшим в пользу ее добровольный выбор, последовало в 1862 г., но уже к 1865 г. она приняла, вопреки тому, что ожидалось, массовые, не предвиденные размеры139. Столкнувшись с этим, представители русской администрации на Кавказе практически сразу стали предпринимать усилия остановить выселение. Так, секретным предписанием от 30 марта 1862 г. начальник Кабардинского округа возложил обязанность на управляющих участков «строго следить… за людьми, которые распространяют слухи в народе, будто бы начальство разрешило всем туземцам переселиться в Турцию… Слухи эти… приняли постепенно такие размеры, что бессознательно воспламенили большую часть народа желанием оставить родину и переселиться в пределы Турецкой империи»140.
А в рапорте начальнику Терской области от 4 мая одного из начальников округов, обеспокоенного тем, что распускаемые «разные неосновательные толки» могут «вовлечь легковерных жителей в ошибку и разорения», напрямую предлагалось «удалить ведущих агитацию за переселение в Турцию лиц»141. По предположению составителя рапорта, это явится «самым лучшим средством к успокоению народонаселения»142. Русские чиновники, осуществлявшие управление на местах, выезжали в аулы и «при общем сборе увещевали ясными доводами народ оставить намерение перейти в Турцию» и даже «строго объявили, что жители, которые будут продавать свое имущество, подвергнутся наказанию»143. С горскими обществами для прекращения переселения подписывались и специальные приговоры, которые должны были выполнять, по мнению властей, сдерживающие функции144.
В служебной переписке того времени неоднократно выражалось глубокое сожаление о том, что «мирное, трудолюбивое население» покидает пределы России. Во взглядах на ситуацию господствовала точка зрения, что страна не сможет очень долго освоить край людскими ресурсами и такой исход не отвечает ее государственным интересам. Существовавшие противоположные представления в среде тех, кто был причастен тогда к выработке мер по стабилизации обстановки, «не нужно жалеть об уходе… ущерба от него… не будет»145, как заметно по изложенным фактам, не являлись определяющими в российской политике.
Не нашло в правительственных кругах, в том числе у других представителей краевой власти, поддержки и мнение о том, что если, в частности, абхазское население, «возымеет намерение удалиться в Турцию, то… этому препятствовать не следует», высказанное 27 февраля 1864 г. кутаисским генерал-губернатором Святополком-Мирским146. Поэтому его можно рассматривать лишь как частное. Поборники таких настроений подвергались критике за непонимание подлинных интересов России на Кавказе, а также за прямые в ряде случаев злоупотребления147. Они, как правило, снимались с должностей и понижались в званиях.
Еще командующий на Кавказской линии и Черномории Вельяминов настаивал на незамедлительном удалении скомпрометировавших себя в отношении местных народов управленцев и замене их «людьми бескорыстными»148. Представители русской власти стремились всячески способствовать тому, чтобы «туземцы не возмущались» и «завоевывать их доверие». При назначении на должности предпочтение отдавалось тем, кто проявлял к ним гуманность и заботливость149. Учитывалось вместе с тем знание местной специфики, наличие практического опыта работы в данных условиях.
В 1867 г. эмиграция горцев в Турцию была в России запрещена и разрешена «частным порядком, в отдельных, исключительных случаях»150. Последовало жесткое предупреждение, что даже само «заявление о переселении будет считаться преступным»151. Тем не менее некоторые уступки под давлением обстоятельств, вызванных поступлением многочисленных просьб, впоследствии вынужденно все-таки делались152. В том же году произошла и продажа Аляски «сроком на 99 лет»153. Такое совпадение по времени вряд ли случайно. Судя по всему, события на Кавказе и продажа Аляски (1,5 млн. кв. км.) имели взаимосвязь. По крайней мере, эта продажа была вызвана все той же неуверенностью в возможности России «освоить окраины».
Существует мнение, что сделка по бывшей российской провинции в Америке заключалась навсегда. И из-за произошедшего впоследствии с ним трудно не согласиться. Территория Аляски в кратчайший период оказалась колонизованной другим государством. Именно этот фактор, на наш взгляд, предопределил не в последнюю очередь вектор ее принадлежности независимо от того, какие перспективы обозначались при подписании договора. В этом отношении выселение горцев обернулось для империи территориальными потерями и относится, безусловно, к числу крупнейших геополитических неудач.
При оценке последствий во внимание должно приниматься и то, что часть мухаджиров, как уже указывалось, в дальнейшем использовалась во враждебных для России целях, в том числе и на Балканах. Установленные для «исключительных случаев» законодательные препятствия не смогли, к сожалению, как и другие меры, сдержать переселение154. В приказе по Кабардинскому округу от 10 октября 1869 г. этому давалось следующее объяснение: «Существовавшие до сего частные разрешения на переселение в Турцию возбудили… в населении надежды, что каждый сможет воспользоваться таковым… а это повлекло за собою… упадок… в хозяйстве» и стало «неблагоприятно влиять на благосостояние населения». По этой причине «высшее начальство сочло нужным… воспретить… переселение в Турцию, под каким бы то ни было предлогом»155.
По распоряжению, например, начальника Терской области начальники участков сделали «объезд по аулам и в каждом из них при полном сборе аульного общества» объявили, что впредь «никто не может рассчитывать на получение разрешения на переселение в Турцию, и никакие просьбы о том принимаемы не будут»156. Местные власти предпринимали и другие попытки «привести население к утверждению, что нельзя ожидать добра от переселения»157. В Дагестанской области до 1873 г. даже для «исключительных случаев» была установлена особая норма численности переселенцев, которым «дозволялось выселяться легальным образом»158.
Отмена ее произошла только после того, как стало очевидным, что движение не примет массового характера. В Кубанской области, чтобы закрепить горцев «на местах… настоящего поселения», предоставлялись некоторые льготы, а просьбы об этом исходили и от казачьих офицеров. Так, атаман Баталпашинского отдела Братков, опасаясь, что «все горцы уйдут в Турцию», 1 декабря 1888 г. писал наместнику Кавказа «о безусловной необходимости остановить… их», и, в частности, разрешить для достижения этого бесплатное пользование пастбищными полянами нагорной полосы «и, по возможности, остающимся предоставить другие материальные выгоды»159.
В ряде случаев, как уже упоминалось, для остановки переселения использовались и «меры строгости», но они сводились чаще всего лишь к ограничениям и затруднениям при выдаче разрешений. Представители русской власти задействовали для этой цели «силу местных обычаев», обращаясь с воззваниями «…к почетным представителям горских племен, убеждая их повлиять… на настроенность масс»160. В рекомендациях атаманам отделов и начальникам округов указывалось на важность обращений «…к чувству чести и совести горского населения», так как они нередко давали положительные результаты. О том, что «горцы… подчиняются воздействию администрации», свидетельствовало вместе с тем «…значительное уменьшение числа преступлений и возникновение в аулах русских школ грамоты»161.
Однако, как не раз с сожалением отмечалось управлениями всех уровней, «население не совсем доверяет… заботливости… местному начальству и его намерениям… обратить горцев на путь мирного, честного труда, идти навстречу их нуждам»162. Для преодоления данного психологического барьера необходимы были не только конкретные подвижки в разрешении существовавших проблем, но и время. Доверие к русской власти существенно подрывалось пропагандой турецкой агентуры, поддерживавшей стремления к переселению в пределы Османской империи и тайно распространявшей соответствующие «агитационные идеи, поселяя между народом разные неудовольствия на действия местного начальства, старающегося подавить движение их в Турцию»163.
Вследствие этого остановить переселение, несмотря на предпринимавшиеся усилия, полностью не удавалось, продолжалось оно еще и в 90-е гг. XIX в.164 По информации, имевшейся в распоряжении управленческих структур, «с 1893 г. среди мусульманского населения Кавказского края стало усиленно обнаруживаться стремление к оставлению своего отечества и переселению в пределы соседней единоверной Турции»165. В отличие от предшествующих этапов, в движении, имевшем «вначале почву в чисто экономических причинах», усилились, как отмечалось в служебной переписке, религиозные и политические мотивы166.
В 1899 г. в Министерстве внутренних дел было образовано особое совещание для обсуждения новых мер, которые «надлежало бы принять против указанного ненормального явления» и для «выработки правил, долженствующих служить к руководству при заявлении русско-подданными из мусульман желания навсегда переселиться в Турцию»167. Несмотря на это, его разрастание продолжалось. В 1902 г. главноначальствующий гражданской частью на Кавказе (должность заменявшая до 1905 г. наместника) генерал-адъютант князь М.С. Голицын вынужден был признать, что движение охватило почти все области и губернии окраины, в которых проживало мусульманское население168.
Эти наблюдения подтверждались и поступавшими в органы власти прошениями о разрешении на переселение в Турцию. Ходатайства в начале XX в. стали подкрепляться все более частыми ссылками на «неблагоприятные жизненные условия, малые земельные наделы, не обеспеченность существования… семей»169, что, так или иначе, являлось отражением появления признаков экономического кризиса в стране. Средства к разрешению возникших проблем по-прежнему изыскивались. Но попытки удержания, тем не менее, оказывались безуспешными.
В донесении войсковому наказному атаману казачьих войск начальник Кубанской области и наказной атаман кубанского казачьего войска генерал-лейтенант Я.Д. Малама по этому поводу сообщал следующее: «…мною было предложено… принять все меры к успокоению жителей, вознамерившихся переселиться в Турцию, и разъяснить им все те невыгодные последствия, с какими сопряжено для них это переселение»170. Однако, по его словам, после исполнения поручения последовал ответ, что все «…убеждения не привели к желательным результатам; просители упорно заявили свое желание переселиться в Турцию»171. Сталкиваясь даже с такой одержимостью, ответственные чиновники старались не отступать.
Для изменения ситуации прилагались дополнительные усилия. В 1903 г. начальник штаба кавказских казачьих войск передал на места предписание командующего генерал-лейтенанта Фрезе, в котором рекомендовалось объявить просителям о том, что при переселении они могут рассчитывать только на свои собственные средства, так как поддержка от казны будет прекращена, и, кроме того, они должны погасить все недоимки по налогам, если они числятся за ними. Вместе с тем предлагалось проводить разъяснительную работу о бедственном положении тех, кто уже покинул пределы родины и невозможности получить какую-либо помощь от турецкого правительства172.
Изложенное показывает что, представители русской власти на разных этапах, в том числе, и в начале XX в., последовательно пытались предотвратить переселение, и все утверждения о том, что горцев «не удерживали… и даже поощряли их выезд», отбирая у них земли, и т. д.173 не опираются на источники. Нередко такие утверждения сопровождаются и прямой подтасовкой фактов. По каждому случаю легального переселения горцев в Турцию, например, в начале XX в. писались рапорты в краевую администрацию с разъяснением мотивов, которыми руководствовались представители русской власти на местах при выдаче разрешении174.
Так, в одном из них военный губернатор Дагестанской области сообщал в 1907 г. наместнику его императорского величества на Кавказе И.И. Воронцову-Дашкову: «Жители Кайтаго-Табасаранского округа, селений Шира и Кишия, ходатайствуют о разрешении им с семьями переселиться навсегда в Турцию»175. Указывая на отсутствие препятствий «к означенному переселению», генерал-губернатор в приложении отметил, что при рассмотрении просьб во внимание принимались «шесть общественных приговоров»176. Учитывались и личные подписи переселявшихся «о невозвращении в пределы Российской империи»177, использовавшиеся в качестве сдерживающего средства от намерения на переселение в Турцию.
Рапорт был зафиксирован в канцелярии военного губернатора Дагестанской области в г. Темир-Хан-Шура, проходил на этом же уровне по военно-народному управлению и соответственно взят на заметку в аппарате наместничества на Кавказе в г. Тифлисе178. Наличие такой системы служебной переписки свидетельствует о наличии контроля за деятельностью чиновников нижестоящих инстанций в данном вопросе. Между тем в попытках предотвращения переселения для кавказской администрации существовало и обстоятельство, не подлежавшее каким-либо изменениям, что также понижало эффективность всех принимавшихся решений.
Одним из распространенных предлогов, которым пользовалось «туземное население», было заявление о желании совершить паломничество (хадж) в Мекку, «для поклонения гробу пророка Магомета сроком на один год»179. Получавшие разрешение не всегда возвращались в Россию. Императорское посольство в Стамбуле (Константинополе) неоднократно сообщало в Петербург «об отъезде… горцев в Турцию под предлогом путешествия в Мекку»180. Относясь с уважением к мусульманской традиции, предписывавшей каждому верующему хотя бы раз в жизни совершить такое паломничество, русские власти оказывались в затруднительном положении при применении ограничений.
Выявление потенциальных эмигрантов под прикрытием религиозных намерений было невозможно. Хорошо знакомый с особенностями подрывной в делах веры, миссионерской деятельности западноевропейских конфессий в различных ареалах мира, француз Ге де Лакост с восхищением заметил, что русские «…хотят приобрести доверие покоренных народов, не противоречить им ни в их верованиях, ни в их обычаях»181. Об этом было известно и на зарубежном Востоке, где наблюдалась иная практика владычества других империй. Отсутствие в России «…притеснений по религиозным мотивам» отмечали, делясь воспоминаниями своих предков в беседах с З.Б. Кипкеевой, и потомки мухаджиров в Турции182.
Напротив, по их заверениям, именно в этой стране переселенцы столкнулись с запретами на использование родного языка и культуры, не говоря уже о возможности их творческого развития. Обучение детей и отправление религиозных обрядов разрешалось только на турецком языке. Для этой цели во все мечети, связанные с местами расселения выходцев с Кавказа, направлялись представители турецкой национальности. В школах же, открывавшихся во многих аулах в российских пределах, право на преподавание основ ислама предоставлялось представителям от коренного населения, получившим духовный сан, также как и на отправление обрядов в мечетях183.
Препятствий не было и для желающих посетить мусульманские святыни. Утверждение М. Гаммера, что «…политика России всегда была антиисламской», предполагала запрет «на отправление религиозных мусульманских обрядов» и «…невозможность совершить хадж, паломничество в Мекку и Медину»184, является не более чем надуманным. В подтверждение им приводится всего лишь небольшой фрагмент из документа, который содержит лишь частное размышление составителя о предпочтительности восстановления христианства на Северном Кавказе. К тому же предпосылки для этого в действительности существовали, так как оно до начала исламизации в крае имело более широкое распространение, чем предполагалось ранее и являлось наследием Византийской империи185.
Приведенное М. Гаммером «доказательство» не может служить в качестве «неоспоримого свидетельства», так как, во-первых, не отражает ни в коей мере официальной позиции, а во-вторых, существуют многочисленные факты, позволяющие делать выводы прямо противоположного свойства. Упование в источнике на неизбежность правления с использованием силы оружия «до тех пор, пока не будет Крест… воздвигнут над горами и долинами», а мечети «…заменены Храмами Спасителя»186, должно восприниматься с учетом данных уточнений. Без этого заключение М. Гаммера об «антиисламском» характере российской политики не может быть признано объективным, а соответственно и научным.
О том, какое отношение к явлению «хаджа» было в России, говорит хотя бы такой факт: паломникам в отдельных случаях выделялась помощь от казны187. К содействию были подключены и государственные структуры, наделенные соответствующими полномочиями188. Разрешено было совершить паломничество вскоре после наступления мира на Кавказе и имаму Шамилю189. Запрета на хадж не появилось в России даже в период первой революционной смуты190. Не прерывался хадж и тогда, когда накануне Первой мировой войны при помощи турецкой агентуры среди богомольцев, возвращавшихся из Мекки, были предприняты попытки активизировать исламский фактор191.
Несмотря на то, что такого рода подрывная деятельность проводилась с размахом, это не изменило отношение представителей русской администрации к явлению. Разрешения продолжали выдаваться. Совершая паломничество в святые места, российские мусульмане, исполнив свой священный долг, в подавляющем большинстве возвращались на Родину. Поэтому проверить истинные намерения тех, кто использовал хадж как предлог для эмиграции, практически было невозможно.
В конечном итоге общее количество переселившихся, вопреки первоначальным ожиданиям, было значительным и весьма поверхностно учтено в сохранившейся статистике. По имеющимся в ней данным можно только предполагать, что оно составило от 400 до 500 тыс. человек192, хотя исследователями называются и другие цифры. Из них на западную часть края приходилось 95 %, а на восточную, где те же оперативные мероприятия, направленные на ограниченное выселение «наиболее неспокойных и враждебных» России племен, так и не привели к ожидаемым последствиям, – только 5 %193. Такая неравномерность, безусловно, не случайна, и объяснение ее может вскрыть некую закономерность столь масштабного выселения горцев, которое, как видно из проведенного анализа, было не в интересах России.
Целенаправленное воздействие для побуждения к переселению наиболее враждебных России племен было, как уже сказано, сугубо ограниченным и при одинаковом использовании в восточных и западных частях северокавказского края дало совершенно разные результаты. Разгадку этому нужно искать, несомненно, не только в том, что Турция, дав согласие, например, на переселение нескольких чеченских племен, в 1866 г. вероломно отказала им в приеме194. Следовательно, целенаправленное воздействие, применявшееся к тому же лишь на начальной стадии, не могло быть определяющим в формировании явления мухаджирства. Переселение в Турцию, кстати сказать, происходило и из внутренних губерний России, но оно никогда не принимало столь массового характера, также как и с других восточных окраин195.
С.-Э.С. Бадаев в специальной разработке о распространении мухаджирства в вайнахской среде преувеличивает, на наш взгляд, размеры исхода, ссылаясь в качестве доказательства на содействие «генерала из мусульман» М. Кундухова, за которым последовало в Османскую империю незначительное количество переселенцев (до 3 тыс.). Это касается и проекта по заселению Северного Кавказа южными славянами, так и оставшегося проектом, так как от его реализации отказались вскоре после возникновения. Об этом свидетельствует и предельно низкий процент соответствующих этнических групп в составе населения края. Из представленной же выборочной иллюстрации фактов следует, что намерения, отраженные в нереализованном проекте, будто бы являлись главными в российской политике196.
На протяжении ряда веков установилось следующее распределение влияния на Кавказ сопредельных государств: Ирана – в восточной части, по побережью Каспийского моря, России – в северо-восточной и центральной частях, Турции – в западной части, по побережью Черного и Азовского морей197. На это обратил внимание еще в 20-е гг. XIX в. генерал А.П. Ермолов, имевший разностороннюю осведомленность о геополитических особенностях края: «Турки… сильное… имея влияние на многочисленные закубанские народы»198. Выделялось это и в отечественной историографии в 20-30-е гг. XX в., когда, собственно говоря, в соответствии с идеологическими установками и происходило становление версии «исторической вины» России за «истребление туземного населения»199. В начале 90-х гг. XX в. эта особенность подтверждена также в исследованиях А.Х. Бижева, А.Х. Касумова и др.200
Однако из изложенного выше очевидно, что в преобладающей степени переселение произошло из зоны традиционного турецкого влияния, что в сопоставлении с приведенными фактами показывает, кто является главным виновником разыгравшейся трагедии. На выселение исключительно только с «Западного Кавказа» после «окончания в 1864 г. войны» представителями русской власти обращалось внимание по мере разрастания масштабов мухаджирства201. В служебной документации констатировалось без должных объяснений, что «огромное большинство горского населения… переселилось в Турцию…» именно из «этой части края»202.
Преследуя свои цели на Кавказе, Османскую империю всемерно поддерживали некоторые западные державы, и, прежде всего, Англия, игравшая, используя свой колониальный опыт, на «религиозных чувствах горцев» для «восстановления их против России»203. Так что картина произошедшего вырисовывается совершенно иная. Надлом был вызван не в последнюю очередь скрытыми обстоятельствами, которые представители русской администрации не смогли своевременно учесть в проводившейся политике. Предопределенность прошлым в складывавшихся условиях выступала не только как объективная реальность, недопонятая современниками. Эффективного противодействия она соответственно не получила.
На ситуацию оказывали воздействие также случайности, что допускается теорией исторической синергетики, являющейся пока новацией среди прочих научных направлений204. Однако возможность изменении детерминации и случайностей, их своеобразных взаимоналожений и соединений в синергетике пока не учитывается. Поскольку действительность быта более многообразной, в ней нередки сложные трансформации. Распознавание порождаемых ими состояний облегчается лишь при наличии опыта. Анализ фактов указывает на исключительную роль в формировании явления мухаджирства именно турецкого фактора.
Показательны в этой связи и личные представления сына Шамиля Джемал-Эддина о подоплеке этой трагедии, который с гневом констатировал: «…я напишу султану Абдул-Меджиду, чтобы он перестал морочить горцев… Турецкое правительство вело в отношении горцев точно такую политику, как европейцы в отношении негритосов. У турецкого правительства не хватило и благородства даже для дачи приюта торцам-переселенцам в Турцию, которые с трепетом ехали туда, как в святые места, думая найти в единоверной Турции для себя новую родину. Правительственный цинизм Турции доходил до того, что турки, в начале чуть ли не воззваниями поощряя переселение, думали использовать беглецов, по-видимому, для своих военных целей… но, столкнувшись с лавиной беженцев – испугались и позорно обрекли на вымирание людей, которые умирали и готовы были умереть по одному знаку – за величие Турции»205..
Вспоминая пережитое в одном из номеров парижскою журнала «Мусульманин», Хогко Довлет-Гирей, увезенный из России еще ребенком в Османскую империю, спустя годы дал сходную оценку произошедшему: «Я смею думать, что именно Турция и никто более погубила горцев в нравственном, моральном и физическом отношении. Притворный и гнусный режим… Нет и нет, Турция не родина нам, а самая злая мачеха… Здесь начинается трагедия жизни… Когда-то, чтобы насолить гяурам, они (турки. – В.М.) сманивали черкесов Кубани, но прошло то время, и они им больше не нужны»206.
Такие же наблюдения лишь с долей идеологического налета своей эпохи о подлинной роли Турции в судьбе горских народов сделал и Н. Буачидзс, первый председатель Терского совнаркома. Вспоминая пребывание в этой стране в течение двух с половиной лет в начале XX в., он выделил «с болью в сердце» как особо запомнившееся встречи с эмигрировавшими горцами, над которыми турецкие беки «…издевались и смотрели на них, как на пасынков, как на гяуров, они не имели земли, не имели даже голоса на судах»207. И, признавая с горечью свою ошибку, все встречавшиеся ему горцы-эмигранты говорили, что «…положение их при царизме в России было гораздо лучше, чем в Турции»208. Такое горькое осознание, что «в христианской России… было бы лучше во всех отношениях, чем в магометанской Турции» приходило к покинувшим Родину неоднократно209.
В Османской империи и других странах Ближнего Востока горцев вскоре постигло «полнейшее разочарование», и большая их часть была преисполнена желания вернуться в Россию»210. Дипломатические миссии последней в этом зарубежье, посольство в Стамбуле и различные консульства, были буквально завалены многочисленными прошениями горцев о возвращении221. При А.И. Барятинском как представителе его императорского величества в крае учреждалась даже особая дипломатическая канцелярия212. Главное управление наместника на Кавказе не раз ставило в известность начальников областей, губерний и отдельных частей края о том, что «…многие переселенцы прежних лет, по достоверным сведениям, недовольны своим настоящим положением», имеют «…общее стремление к возвращению»213. Однако против этого было, прежде всего, само турецкое правительство, заселившее горцами малопригодные для жизни регионы и использовавшее их на самых тяжелых и изнурительных работах214. Россия и в этой ситуации в приеме им не отказывала.
Однако на реэмиграцию также были установлены ограничения для исключения ее стихийности и непредсказуемых последствий. Следует учитывать, что ходатайства о разрешении вернуться в Россию охватывали, как правило, большие группы семей (до 8,5 тыс. и более), и их одновременный прием и обустройство представлялись делом сложным и весьма проблематичным. Существовало также опасение, что возвращавшиеся «скроются в горах, составят шайки и снова возобновят набега и, может быть, «горную войну»», на которую в прошлом Россия тратила огромные средства. В Кавказской войне гибло ежегодно немало людей, а на ее ведение расходовалась шестая часть государственного бюджета215.
К тому же было известно, что переселившимся в Турцию горцам специально подосланные эмиссары, (представлявшие как панисламистские объединения, так и заинтересованные управленческие инстанции, вплоть до окружения султана, а также дипломаты западных стран) усиленно внушали мысль о скором возвращении их на родину для продолжения борьбы216. Для организации выступлений против России на Кавказ засылалась агентура, состоявшая главным образом из мухаджиров, проникнутых религиозным фанатизмом и хорошо знавших местные условия. Во многом из-за этого последовавшее в 1872 г. разрешение на возвращение было отменено217. Этим же была продиктована и жесткость предписания: «С возвратившимися на Кавказ поступать по всей строгости законов, как с абреками»218, в действительности фактически не исполнявшегося. Но все предпринимавшиеся меры указывают на масштабность угрозы.
Именно в этом контексте необходимо рассматривать, на наш взгляд, и резолюцию российского императора Александра II на одном из массовых прошений: «О возвращении и речи быть не может»219, которую используют до сих пор как решающий аргумент в подтверждение версии «об исторической ответственности» за произошедшую трагедию, ложащейся якобы исключительно на Россию. С высоты пережитого теперь эту резолюцию можно, конечно, признать и как ошибочную. На реэмиграцию же более мелкими партиями запрета не существовало и она происходила. Начальник Сухумского отдела отмечал, что «…допущение исключений для отдельных лиц, а затем и для целых групп привело к массовому движению переселенцев»220.
Отмена разрешения на возвращение при таком раскладе оказывалась формальностью. Еще до ее введения из общего количества переселившихся в Турцию в 1861 г. из Кубанской и Терской областей вернулось обратно более 70 %221. В 1862 г. генерал Н.И. Евдокимов в служебной переписке впервые отметил устойчивый характер этого процесса. По имевшимся в его распоряжении данным, «каждое лето по несколько тысяч душ этих переселенцев возвращаются из Турции» на Кавказ222. Поток не стал меньше и после принятия запрета в 1872 г. К сожалению, из-за неполноты статистических сведений подсчеты невозможно произвести по другим годам и тем более десятилетиям.
Столкнувшись с данными пробелами при изучении проблемы, О.М. Цветков в свою очередь также заметил, что подсчеты охваченных мухаджирством в тот промежуток времени в российских источниках «весьма приблизительные». Из-за этнической разобщенности каких-либо адыгских сведений вообще не существует, так как статистика появляется лишь при наличии государственной организации. Во многом это объясняется, на наш взгляд, стихийностью и непредсказуемостью самого явления. Неорганизованность официальной имперской статистики подтверждает отсутствие намерений и у русских властей на массовое переселение горцев в Турцию. Они к этому оказались не готовы, рассчитывая лишь на ограниченный отток враждебного населения.
По разрешению или нелегально возвращавшиеся на родину семейства горцев поселялись русскими властями «…в прежних местах из человеколюбия и снисхождения к их бедственному положению»224. Многие из них рассказывали, что в Турции «…вынуждены были для своего пропитания распродавать детей, жен и даже оружие»225. В среде мухаджиров настроения на возвращение в Россию получили широкое распространение, главным образом, из-за неустроенности. В Османской империи ничего не делалось для облегчения их участи, несмотря на складывавшееся крайне тяжелое для переселившихся положение226.
Отдельные эпизоды имели лишь пропагандистское предназначение, использовавшееся для поддержания выселения с Северного Кавказа. Военный губернатор Эривани генерал М.И. Астафьев в своем донесении от 26 октября 1863 г. сообщал: «В бытность мою две недели тому назад в Александрополе явилось к границе 198 душ обоего пола чеченцев и просили дозволения возвратиться к нам, на прежнее местожительство. Узнав о крайне бедственном положении этих переселенцев, о которых турецкое правительство вовсе не заботится, я дозволил прислать ко мне депутацию для личных объяснений»227.
В информации об инциденте в вверенной приграничной области военный губернатор счел нужным сообщить, кроме того, о следующем: «Депутаты эти объяснили мне, что они никогда бы не переселились из России, если бы не были обмануты влиятельными людьми, что им не оказывали никакого содействия в Турции, что они впали в крайнюю нищету, что им отвели для поселения самые нездоровые места, и что они желают лучше быть сосланными в Сибирь или умереть на нашей границе, нежели возвратиться в 1урцию» . Далее говорилось, что эти горцы изъявляли даже гоювносгь принять православную веру229.
В 1865 г. в обращении к наместнику на Кавказе другие мухаджиры также жаловались, что стали жертвой «бессовестного обмана». Свою просьбу о возвращении они подкрепили заявлением: «Мы гораздо охотнее пойдем в Сибирь, чем будем жить… (в Турции. – В.М), мы можем избавить многих горцев от гибели своим возвращением»210. Прошедшие через турецкую эмиграцию, резко изменили свое отношение к России, в их самосознании произошли существенные подвижки в ее восприятии. Немалая часть мухаджиров именно с православной восточнославянской империей, в пределах которой существовала свобода вероисповеданий, начинала связывать лучшие надежды на будущее231.
Вернувшийся, например, на Северный Кавказ в Баталпашинский отдел Даль-бек-Джаттаев через некоторое время стал посещать карачаевские аулы и «проповедовать правила магометанской религии относительно чести и добра», из-за чего «имя его дошло до фанатичного обожания» и этим обратило на себя особое внимание полиции. Однако вопреки опасениям в проповедях он высказывался «против переселения горцев…», признавая, ссылаясь на собственные впечатления, что «личность и имущество законом России ограждены более, нежели в Турции»232. Это подтверждалось и другими наблюдениями.
Возвращались мухаджиры и с враждебной настроенностью по отношению к России. Так, выбранный в 1917 г., вскоре после Февральской революции, комиссаром Хасав-Юртовского округа Терской области как представитель кумыкского народа князь Р.-Х.З. Капланов, проживавший до реэмиграции в Стамбуле (Константинополе) и служивший в турецкой армии офицером, изъял оружие «у хуторян русских и колонистов», раздав его туземцам233. – Кроме того, им были переданы все арсеналы, находившиеся в округе. Тем самым Р.-Х.З. Капланов предоставил возможность «грабить и убивать» беззащитное русское население, спровоцировав, судя по всему, не без умысла этническую чистку находившиеся под его управлением территории234.
В Россию он вернулся «со дня объявления войны Турцией», как отметил в докладе председателю Совета министров 1 августа 1917 г. военный чиновник И. Коломиец, именно с такими намерениями235. Расследуя обстоятельства инцидента, он обратил внимание на целенаправленное стремление комиссара к подрыву государственных устоев. Необходимо заметить, что по российским законам мусульмане служили в армии только добровольно, в то время как с началом Первой мировой войны восточнославянское мужское население призывных возрастов оказалось мобилизованным по принципу всеобщей воинской повинности и находилось на фронтах. Терроризируя семьи защитников отечества, Р.-Х.З. Каштанов способствовал, таким образом, дестабилизации ситуации не только в тылу. Его примеру, как заметил военный чиновник в докладе Временному правительству, следовали и другие представители власти, пришедшие ему на смену после его смещения236.
В подавляющей же массе, как свидетельствуют различного рода источники, мухаджиры не относились к России негативно. Такая настроенность прослеживалась в турецком зарубежье даже у тех выходцев с Северного Кавказа, которые так и не вернулись по разным причинам из эмиграции. Сталкивавшиеся с ними неоднократно были удивлены «теми симпатиями и той глубокой любовью, с которыми черкесы…» относились к России237. Редактор журнала «Мусульманин» черкес Магомет-бек Хаджет-паше, подписывавший публикации псевдонимом «Мбх», призывал: «Не забудьте… что Россия для всех одна родина, и живущие в ней… должны быть братьями»238. Такая оценка отражала настроения многих мухаджиров. Сохранялась она некоторое время и на последующих этапах.
Находившийся в Турции в 1919 г. по поручению организаторов Горской республики, взявших курс на создание на Северном Кавказе самостоятельного государства, Хасан Хадзарат с недоумением сообщал из Стамбула в письме от 28 февраля занимавшему пост председателя в правительстве П.Т. Коцеву: «Дорогой Пшемахо… Теперь кое-что о турецких черкесах… Как это ни покажется странным, они не относятся к России отрицательно, полагая, что нам ни в коем случае не следует ссориться с ней»23‘. М.В. Фрунзе, посетивший Турцию в 1921 г. в качестве чрезвычайного представителя украинской республики для заключения договора с правительством этой страны, проезжая через занятый черкесскими поселениями район, также столкнулся с подобными настроениями: «…все старики, помнящие Россию, вспоминают о ней с любовью»240.
Это также указывает на то, что в переселение была вовлечена и значительная часть туземного населения, не испытывавшая к России враждебности, а не только племена, не желавшие принять ее подданство. Страна теряла, таким образом, своих потенциальных соотечественников, способных приумножить ее государственную силу и экономическое благосостояние. Оставшиеся на Северном Кавказе черкесы, как видно по служебной переписке краевой администрации, перестали под российской юрисдикцией совершать грабительские набеги и «всецело предались мирным занятиям» 241.
Они сохранили, в отличие от тех, кто попал в Турцию, где в проводимой политике применялся принцип узкого национализма, свою уникальную культуру и соответственно – этническую самобытность. Переселение горцев является трагедией не только тех, кто потерял свою историческую родину, но и самой России. Она являлась не только государственным образованием на полиэтнической основе, но и фактором объединения. Российские подходы сплочения сопредельных народов основывались на универсализме, содержавшем элементы федеративного обустройства для окраин.
Согражданство формировалось уже в имперский период. В 1910г. наместник его императорского величества на Кавказе генерал-адъютант И.И. Воронцов-Дашков сообщал в Петербург о «кубанских горцах» как «безусловно преданных русскому правительству»242. Добиваясь разрешения проблемы аграрного перенаселения, возникшей из-за позитивных демографических изменений, он старался как представитель центральной власти в крае и дальше укреплять сознание, что «они иноплеменники и иноверцы – не пасынки в своем отечестве»243. Подтвердилось наличие универсалистского российского общегражданского сплочения на Северном Кавказе и в постсоветскую эпоху, что нашло в разных вариациях отражение в ряде авторитетных исследовании244.
Сам же исторический опыт преодоления препятствий на пути интеграции всех частей Северного Кавказа на завершающих стадиях сепаратистского противостояния и эпоху после окончания затяжного вооруженного конфликта имел, таким образом, как положительные, так и отрицательные аспекты. В нем, безусловно, не существовало одномерности. Комплекс же мер, направленных на укрепление единства края с Россией, был разнообразным и во многом соответствовал его особенностям. Однако в проводимой политике допускались и просчеты. В оценках же должен учитываться, как уже неоднокрагно отмечалось в моих исследованиях, эпохальный контекст, с наличием различных составляющих, влиявших на ее осуществление.
Обобщая выводы, сделанные по ходу изложения, выделим наиболее важные, на наш взгляд, – для объективного восприятия проблемы. На формирование феномена мухаджирства влияние оказывали различные факторы: пропаганда турецкой агентуры, отсутствие устойчивой этнической консолидированности, кризисные ситуации в экономике и т. д. В затягивании войны на Северо-Западном Кавказе и разрастании масштабов трагедии переселения горцев в Турцию после се окончания не последнюю роль сыграли и внешние влияния. Исключительную роль в формировании явления мухаджирства сыграл турецкий фактор. Массовое переселение произошло только из зоны традиционного влияния Османской империи. Применять меры для ограничения переселения было трудно, в том числе из-за заявлений о желании совершить паломничество в Мекку.
Утверждения о том, что горцев не удерживали, поощряли их выезд, не соответствуют действительности. Подвергнутые анализу факты показывают, что заинтересованности в выселении горцев в пределы Османской империи у России не было. По поводу наметившейся эмиграции неоднократно выражалось сожаление. Во взглядах на ситуацию господствовала точка зрения, что Россия не сможет очень долго освоить край людскими ресурсами. Столкнувшись с массовым переселением, представители русской администрации принимали меры его остановить. Осуществлялись выезды в аулы, с горскими обществами подписывались специальные приговоры, затруднялась выдача разрешений, задействовалась сила местных обычаев.
Переселявшимся оказывалась помощь. Благодаря поддержке русских властей участь мухаджиров была существенно облегчена. Установленные ограничения на возвращение вызывались опасением возобновления войны. В Турции в среде переселенцев усиленно велась агитация о скором возвращении на родину для продолжения борьбы. Для организации выступлений против России на Кавказ засылалась агентура, состоявшая из мухаджиров, проникнутых религиозным фанатизмом.
Прошедшие через турецкую эмиграцию горцы, резко изменили свое отношение к России, в их сознании произошли существенные подвижки, часть из них вернулась на Родину. Не относились к России негативно в подавляющей массе и те горцы, которые гак и не вернулись по разным причинам из эмиграции. В мухаджирство были вовлечены не только племена, не желавшие принять подданство России, но и значительная часть туземного населения, не испытывавшего к ней враждебности.
Таким образом, выселение горцев относится к числу крупнейших геополитических неудач России. Страна утеряла своих потенциальных соотечественников, способных приумножить ее государственную силу и экономическое благосостояние. Это – трагедия не только тех, кто потерял свою историческую родину, но и самой России. Ее государственное поле до наступления фазы надлома в 1917 г. было достаточно сильным и обладало мощным интеграционным притяжением.
Матвеев Владимир Александрович – к.и.н., доцент исторического факультета Южного Федерального университета. Автор более 150 научных публикаций, в т.ч. 4 монографий.
Источник: «Черкесский вопрос»: современные интерпретации и реалии эпохи / Исследования по прикладной и неотложной этнологии. – М., ИЭА РАН, 2011. — Вып. 226. — 38 с. [Серия: Исследования по прикладной и неотложной этнологии (издается с 1990 г.)]
Примечания
139 Алиев У., Городецкий Б Сиюхов С. Адыгея. Ростов н/Д, 1927. С. 53. Приложения архивных материалов // В кн.: Думанов Х.М. Указ. соч. С. 26.
141 Там же.
142 Там же.
143 Там же.
144 Там же. С. 28.
145 Дзидзария Г.А. Указ. соч. С. 215.
146 Там же.
147 Абрамов Я. Указ. соч.
148 Напсо Д.А., Чекменев С.А. Указ. соч. С. 146.
149 Дзидзоев В.Д. Национальные отношения на Кавказе. Владикавказ, 1995. С. 72.
150 РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 1277. Л. 2.
151 Там же.
152 Там же.
153 Россия: Опыт национально-государственной идеологии / Под ред. В.В. Ильина, А.С. Панарина и др. М, 1994. С. 7.
154 РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 1551. Л. 87-об.
155 Думанов Х.М. Указ.соч. С. 86-87,96.
156 Там же.
157 Там же.
158 Абрамов Я. Указ. соч. С. 10.
159 Победоносцев А. Черкессия. М., 1940. С. 32.
160 ГАКК. Ф. 454. Оп. 2. Д. 698. Л. 21 -об.
161 I ам же.
162 ГАКК. Ф. 454. Оп. 1. Д. 5299. Л. 21 -об.
163 ГАКК. Ф. 454. Оп. 1. Д. 215. Л. 15.
164 РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 1551. Л. 87.
165 Кипкееьа З.Б. Указ. соч. С. 30-31.
166 Там же.
167 Дзагуров ГА. Указ. соч. С. 191.
168 Кипкеева З.Б. Укач. соч. С. 31.
169 Там же.
170 Там же.
171 Там же.
172 Там же.
173 История народов Северного Кавказа. С. 203, 204.
174 ЦГИА РГ. Ф. 13. Он. 1. Д. 104. Л. 24.
175 Там же.
176 Там же.
177 Там же.
178 Там же.
179 ГАКК. Ф. 454. Оп. 1.Д. 215. Л. 17.
180 Там же.
181 Г. де Лакост. Россия и Великобритания о Центральной Азии. Ташкент, 1908. С. 42.
182 Кипкеева З.Б. Указ. соч. С. 41, 56.
183 Там же.
184 Гаммер М. Указ. соч. С. 77 78.
185 Матвеев В.А. «Русские покушались строить мечети…» // Российский исторический иллюстрированный журнал «Родина». 2004. № 4. С. 8-12.
186 Гаммер М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана. М., 1998. С. 78.
187 Шамиль на Кавказе и в России. Биографический очерк / Сост. М.Н. Чичагова. СПб., 1889. С. 200, 202.
188 Приложения архивных материалов // В кн.: Думанов Х.М. Указ. соч. С. 60.
189 Чичагова М.Н. Указ. соч. С. 202, 206.
190 Приложения архивных материалов // В кн.: Думанов Х.М. Указ. соч. С. 58.
191 ЦГИАРГ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 1133. Л. 1.
192 ЦГИА РГ. Ф. 416. Оп. 3. Д. 1055. Л. 12; ЦГА РД. Ф. Р-621. Оп.1. Д. 28. Л. 7.
193 РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 1277. Л. 2-3; Абрамов Я. Кавказские горцы. Материалы для истории черкесского народа. Краснодар, 1927. Вып. 3. С.; Дзагуров Г.А. Указ. соч. С. 40, 46-47. (Подсчет авт.).
194 Абрамов Я. Указ. соч. С. 10-11.
195 Дзагуров Г.А. Указ. соч. С. 191.
196 Бадаев С.-Э.С. Указ. соч. С. 45-55.
197 Напсо Д.А., Чекменев С.А. Указ. соч. С. 63.
198 Записки А.П. Ермолова. 1798-1826 гг. / Сост.: В.А. Федоров. М., 1991. С. 368.
199 Янченский Н. От победы к победе. (Краткий очерк истории гражданской войны на Северном Кавказе). Ростов н/Д, 1931. С. 5 и др.
200 Касумов А.Х., Касумов Х.А. Геноцид адыгов. Из истории борьбы адыгов за независимость в XIX в. Нальчик, 1992; Бижев А,Х. Адыги Северо-Западного Кавказа и кризис Восточного вопроса в конце 20-х начале 30-х годов XIX в. Майкоп, 1994.
201 ЦГИАРГ. Ф. 416. Оп. З.Д. 1055. Л. 12.
202 Там же.
203 Кокиев Г.А. Указ. соч. С. 32.
204 Борадкин Л.И. «Надломы цивилизаций» в свете исторической синергетики // Россия в XX веке. Сб. науч. ст. М., 2003. С. 7 34.
205 Цит. по: Алиев У. Очерк исторического развития горцев Кавказа и чужеземного влияния на них ислама, царизма и пр. Ростов н/Д, 1927. С. 109 110.
206 Цит. по: Наурзов Б.Б. История Кавказской войны. Майкоп, 1997. С. 36-37.
207 Цит. по: Никонов И.Н. Гапъцев B.C. Ной Буачидзе. Орджоникидзе, 1957. С. 7.
208 Там же.
209 Напсо Д.А., Чекменев С.А. Указ. соч. С. 114.
210 Жизнь национальностей. 1919 27 апр.
211 Напсо Д.А., Чекменев С.А. Указ. соч. С. 11З – 114
212 Трепалов В.В., Гатагова Л.С. Государственная национальная политика на Северном Кавказе до 1917 года: особенности, специфика // Проблемы истории народов Северного Кавказа: межнациональные отношения (XX – XXI вв.). М., 2009. С. 45.
213 Приложения архивных материалов // В кн.: Думанов Х.М. Указ. соч. С. 98.
214 Напсо Д.А., Чекмиенев С.А.Указ. соч. С. 113-114.
215 Дзидзария Г.А. Указ. соч. С. 238, 240-241, 246; Патракова В.Ф. Завершающий этап Кавказской войны и российское общество (40-60 гг. XIX в.) // De die m diem. Сб. науч. ст. Ростов н/Д, 2004. С. 302.
216 Дзидзария Г.А. Указ. соч. С. 238, 240- 241, 246.
217 Кипкеева З.Б. Указ. соч. С. 25.
218 Там же.
219 Приложения архивных материалов // В кн.: Думанов Х.М. Указ. соч. С. 98.
220 Дзидзария Г.А. Указ. соч. С. 381.
221 Напсо Д.А., Чекменев С.А. Указ. соч. С. 115. (Подсчет авт.)
212 Цит. по: Дзидзария Г.А. Указ. соч. С 235.
223 Цветков О.М. Указ. соч. С. 98.
224 Приложения архивных материалов // В кн.: Думанов Х.М. Указ. соч. С 98.
225 Дзидзария Г.А. Указ. соч. С. 207.
226 Цит. по: там же. С. 236.
227 Там же.
228 Там же.
229 Там же.
230 Там же. С. 235.
231 Приложения архивных материалов // В кн.: Думанов Х.М. Указ, соч. С. 111
232 Там же.
233 РГИА. Ф. 1276. Оп. 21. Д. 69. Л. 10-об.
234 Там же.
235 Там же
236 Там же.
237 Дзидзария Г.А. Указ. соч. С. 487.
238 Мбх. О братсгве // Мусульманин. 1910. № 23.
239 ЦГЛ РД. Ф. Р-621. Оп. 1. Д. 28. Л. 7.
240 Цит. по: Дзидзария Г.А. Указ. соч. С. 491.
241 РГИА. Ф. 932. On. I. Д. 296. Л. 10-об.
242 РГИА. Ф. 1276. Оп 19 Д. 250. Л. 38, 40.
243 Там же. Л. 40.
244 Акаев В.Х. Чеченское общество в поисках геополитической и социокультурной идентичности // Современные проблемы геополитики Кавказа. Сб. науч. статей. Ростов н/Д, 2001 С. 128; Зубов А.Б. Политическое будущее Кавказа: опыт ретроспективно-сравнительного анализа // Знамя. 2000 № 4. С. 169; Трошев Г. Моя война. Чеченский дневник окопного генерала. М., 2001 С. 159, 255, 317 и др.
историография Кавказская война мухаджирство Россия черкесы
