«Черкесский вопрос»: современные интерпретации и реалии эпохи (I). Дискуссионные аспекты
Публикации | Владимир МАТВЕЕВ | 18.08.2012 | 00:00
Переселение горцев в пределы Османской империи, наметившееся на финальном этапе Кавказской войны преимущественно в северо-западных частях края, издавна рассматривается как одно из доказательств ее направленности на истребление покоряемых народов, ответственность за которое возлагается на правивший в стране до 1917 г. режим. В ходе революционною отрицания за ним закрепилось наименование «царизма». Однако в общественном сознании обвинение так или иначе проецировалось и на Россию в целом. Такой уклон поддерживался в различного рода публикациях, издававшихся в виде статей и отдельных брошюр, имевших в преобладающей степени пропагандистский характер.
Односторонний сбор сведений, дискредитировавших прошлое России, организовывался по указанию свыше Народным Комиссариатом по делам национальностей, и в условиях Гражданской войны играл не последнюю роль в борьбе за власть. Созданная на основе мифа о «тюрьме народов» политическая технология обрела постепенно немалый разрушительный потенциал, способствуя формированию настроенности масс, особенно на бывших окраинах империи. Впоследствии она стала проникать и в отечественную историческую науку, получив со временем непререкаемый статус «общепризнанной».
Отображение трагедии мухаджирства под таким углом зрения, в соответствии с происходившими переменами в идеологической сфере, впервые появилось в книге Г.А. Дзагурова, вышедшей в 1925 г. в серии «Материалы по истории юрских народов»1. Во все периоды советской эпохи при освещении этой проблемы оценки фактически не менялись. Между тем предпосылки для отхода от них с неизбежностью возникали по мере расширения фактологической базы и ввода в научный оборот сведений из не публиковавшихся ранее источников.
Примером может служить исследование Г.А. Дзидзария, обобщившего выявленные архивные материалы в фундаментальной монографии, которая вполне заслуженно удостоилась Государственной премии и выдержала несколько изданий (1975, 1982)2. Но это начинание, опиравшееся на добротную фактологическую основу, не было лишено существовавшей югда методологической заданности, и автор не решился на преодоление схем, ориентировавших обобщения на выводы, предполагавшие наличие «исторической вины русского царизма». В дальнейшем негативистские представления обрели еще большую устойчивость и превратились даже в своеобразную монополию на истину. С такой направленностью прошла, в частности, научно-практическая конференция по данной проблеме в 1990 г. в Нальчике3, послужившая, на наш взгляд, своего рода вехой в ее антироссийской интерпретации. Представленная на ней односторонняя версия вскоре получила поддержку в ряде отечественных изданий.
Как утверждают, например, авторы коллективного издания «Гибель Черкессии» (1994) - М.Я. Ачмиз, В.М. Аминова, М.А. Керашев и др., в России до 1917 г. «национальный гнет… был весьма ощутимой стороной вселенского… угнетения», что и предопределило в решающей мере стремление к столь массовому переселению4. И.Я. Куценко связывает его с обозначившейся в российской политике «в период завершения завоевания Кавказа… линией на геноцид горцев»5. Такую же характеристику мухаджирству дает и А.Х. Касумов, называя его «массовым изгнанием горцев… в пределы Османской империи»6. С.Г. Кудаева указывает на необходимость переосмысления «не только… причин… способствовавших переселению», но и сложившегося, по ее утверждению, в российской исторической науке стереотипа «сугубо негативной оценки роли Турции в судьбе адыгского этноса»7.
Специализировавшиеся непосредственно по этой теме Н.Я. Думанов и Т.Х. Кумыков8, несмотря на то, что их труды имеют обстоятельные архивные приложения, вступающие в прямое противоречие с изложенными выводами, также отстаивают представления, сформировавшиеся еще в 20-е гг. XX в.9 Это касается и тематических сборников с обширными подборками документов, многие из которых при внимательном прочтении дают возможность делать прямо противоположные заключения, не соответствующие вводным пояснениям с тенденциозным обозначением контуров восприятия произошедшей трагедии10.
Познание прошлого, как признано в профессиональной практике, должно сосредотачиваться не «на подборе фактов», выстраиваемых без учета противоречащих противовесов в любом направлении, а «на их связи»11, позволяющей включать в диапазон осмысления все составляющие явления или процесса. Только такой подход дает возможность избежать односторонности и достичь объективного освещения произошедшего, без каких-либо искажений сути того, что было на самом деле. Это всецело распространяется и на пережитые в истории трагедии. В современной отечественной науке в изучении явления мухаджирства сложилась и альтернативная направленность.
Она обозначилась еще в 90-е гг. XX в. в статье группы известных краснодарских ученых A.M. Авраменко, О.В. Матвеева, П.П. Матющенко и В.Н. Ратушняка «Россия и Кавказ в новейших исторических публикациях» (1995). В ней отвергается наличие геноцида горцев на завершающем этапе Кавказской войны, а также после ее окончания и излагается иное понимание обстоятельств, повлекших массовость переселений12. Изложенные в статье положения вскоре получили подтверждение и в других исследованиях13.
З.Б. Кипкеева изучила особенности распространения мухаджирства в среде карачаевцев и балкарцев, причем на основе комплекса разнообразных источников, выявленных при работе в Турции и ранее не вводившихся в научный оборот не только в отечественной, но и в зарубежной историографии. Принципиальным для дальнейшей разработки темы представляется вывод о том, что переселения не были непосредственно связаны «с военной экспансией со стороны России», об их в значительной мере ненасильственном и добровольном характере14.
В неправомерности употребления термина «депортация», обозначающего принудительное переселение, убедилась и А.А. Ганич, также занимавшаяся изучением в зарубежных архивах и фонде Шамиля, находящимся в г. Стамбуле, османских документов связанных с мусульманами из России, прибывшими в разные периоды в единоверные владения султана для постоянного проживания. Ею был впервые организован и проведен сбор сведений в среде потомков черкесской диаспоры в Иордании15. Работа с источниками и полевые наблюдения позволили А.А. Ганич уточнить смысловую нагрузку понятия «мухаджиры», выявив ее изменения во времени16.
Подобные преображения свойственны и другим терминам, ибо они являются порождением тех или иных менявшихся в прошлом обстоятельств. Не подвергающейся изменениям терминологии не существует. Исследователь, безусловно, должен учитывать эту динамику. Мухаджирами в ходе Кавказской войны называли тех, кто перемещался добровольно на территорию имамата, воспринимавшуюся как пространство, находившееся «под властью мусульманских правителей»17. Существовали в прошлом и иные вариации толкований.
В эпоху Шамиля мухаджирами называли всех мусульман, переходивших в его владения из тех частей Северного Кавказа, которые находились под управлением России. Это выражение употреблялось и в отношении наемников, приходивших из сопредельных юрских обществ и занимавшихся до этого разбоями. За счет них пополнялась прослойка «абреков-мухаджиров» в вооруженных силах имамата. Впоследствии, во второй половине XIX в., это явление, вбиравшее в себя также инициативу снизу, изменило направленность и обрело турецкий вектор18.
В.Б. и Б.В. Виноградовы в свою очередь совершенно справедливо указали, что для достижения объективности в осмыслении явления необходимо учитывать и различия его последствий. В положении горцев, оставшихся в России, существовали немалые преимущества, в том числе, с точки зрения этнического развития. Аналогичные условия для сохранения самобытности у тех, кто оказался в Османской Порте, отсутствовали19. На Ближнем Востоке до сих пор всех выходцев с Кавказа именуют мухаджирами, не признавая наличия между ними каких-либо культурных различий20.
Осмыслению подвергся «черкесский вопрос» в последние годы и в непосредственном преломлении к современности. Интересны в этой связи аналитические размышления ростовского философа О.М. Цветаева (2010)21. В его интерпретации термин «черкесский вопрос» как условность вбирает «…наиболее актуальные для адыгских… этнических активистов проблемы, которые в форме политически окрашенных требований… транслируются… в публичное… пространство и находят… отклик…»22. Соответствующие группировки настаивают на официальном признании внутри страны и за рубежом «геноцида адыгов», осуществленного якобы «Россией в годы Кавказской войны (1817-1864)»23.
Наряду с требованиями о возвращении «потомков, покинувших пределы своей исторической родины…», по наблюдению О.М. Цветаева, в контексте «черкесского вопроса» обосновывается необходимость расширения «»адыгского субъекта РФ», с включением в него Адыгеи, Карачаево-Чсркесии, Кабардино-Балкарии и «…части территорий Краснодарского и Ставропольского краев»»24. При этом «риторика о геноциде», как подмечает автор, «отличается… жесткой непримиримостью к иным точкам зрения и оценкам»25. В публикациях соответствующего содержания руководству современной России предлагается не только признать его, но и «минимизировать негативные последствия Кавказской войны…», события, завершившегося еще в середине XIX в.26
В 2006 г. в Европарламент последовало обращение двадцати адыгских общественных организаций из девяти стран мира, включая Россию. В нем утверждается, что она «ставила целью не только захват территории…»27. Составители, рассчитывая на резонанс, навязывают в очередной раз зарубежному общественному мнению надуманное положение о наличии намерений в российской политике на «полное уничтожение либо выселение коренного народа со своих исторических земель»28. Доказательство исчерпывается, по мнению инициаторов обращения в Европарламент, фразой, сочиненной на основе их собственной убежденности: «Иначе нельзя объяснить причины нечеловеческой жестокости, проявленной российскими войсками на Северо-Западном Кавказе»29.
При непредвзятом рассмотрении такого подхода прослеживается лишь нарушение критерия научности: декларативность обвинения иллюстрируется несколько измененным вариантом одних и тех же утверждений без ссылок на наличие иных концептуальных представлений по проблеме, не имевшей в истории, безусловно, одного измерения. С таким же обвинительным уклоном по отношению к России 19-21 марта 2010 г. в Тбилиси была организована и проведена при финансовом содействии зарубежных фондов конференция «Сокрытые нации, длящиеся преступления: черкесы и народы Северного Кавказа между прошлым и будущим»30, носившая явно провокационный характер. Видимо, для более резонансного эффекта, несмотря на просматривающееся отсутствие научною уровня обсуждения намеченной темы, ей был придан статус «международной».
Организацией сбора участников с соответствующими взглядами занимался американский «Фонд Джеймстауна». Инициатива в проведении мероприятия с явной антироссийской направленностью исходила и от Международной школы изучения Кавказа Тбилисского государственного университета31. По ее итогам в парламент Грузии поступило заявление о «признании геноцида черкесского народа» и депутатский корпус сразу же изъявил готовность приступить к работе по данному вопросу32. Предусмотренными оказались и «встречи с представителями общественности и неправительственными организациями», обращения за поддержкой к мировому сообществу33. Факты же спасения Россией от истребления грузинского народа со стороны враждебного сопредельного окружения современным руководством этой республики предаются, как видно, забвению.
Таким образом, тема переселения горцев в Турцию во второй половине XIX – начале XX в. превратилась в спланированную кампанию по дискредитации России, опирающуюся на технологию искажения реальностей прошлого. «Манипулирование историей», по замечанию политолога Д. А. Лавриненко, «выступает определяющим обоснованием требования признания «геноцида черкесов»…»34. По мнению автора, «замалчивание проблемы», наблюдающееся со стороны российского руководства, повышает «риск возникновения кризисной ситуации вокруг Олимпиады…»35, которую заинтересованные силы превращают в дестабилизирующий фактор на Юге России. В этой связи возрастает потребность прежде всего в объективных исторических исследованиях явления мухаджирства, ибо иных более действенных, на наш взгляд, вариантов решения не существует.
О.М. Цветков обратил внимание на опасность того, что появившаяся под влиянием целенаправленной пропаганды «убежденность части адыгов в геноциде способствует формированию у некоторых из них реваншистских идей по «деоккупации Черкесии», о «возмещении ущерба»»36. В представленной в историографическом обзоре аналитике верно, на наш взгляд, подмечается и то, что такого рода интенции «вырабатывают у адыгов комплекс жертвы» и направлены на срыв «запланированного на 2014 г. проведения Олимпийских игр в Сочи»37. Активисты усиленно навязывают представления об организации соревнований такого уровня в России как надругательство «над памятью павших за независимость Черкесии горцев», как проявление «кощунства»38.
Реалистичным представляется, на наш взгляд, и прогноз О.М. Цветаева, данный в статье «Адыгский (черкесский) вопрос на Кавказе» о том, что подобная организация оценок отечественного прошлого «…продуцирует конфликтность, создает иные политические риски, способные эволюционировать до уровня вызовов и угроз национальной безопасности»19. Разработка автора по «черкесскому вопросу», следует заметить, является наиболее полной, если учитывать только его современное состояние. Во многом, как убедительно показал О.М. Цветков, его рассмотрение в большинстве публикаций, появившихся в последние годы, отличается заведомо идеологизированной предвзятостью.
Без учета ситуации, сложившейся в изучении этой проблемы на рубеже XX-XXI вв., 24 марта 2011 г. в Московском государственном институте международных отношений (МГИМО (У)) была проведена конференция «»Черкесский вопрос»: историческая память, историографический дискурс, политические стратегии», организацией которой занималось объединение «Кавказское сотрудничество»40. Обсуждение преимущественно сосредоточилось, как заявлено в информационном сообщении, на «…эмиграции черкесов из Российской Империи в Турцию и на арабский восток» и «роли «черкесского вопроса» в современном политическом контексте»41.
В выступлениях затрагивалась и тема «земли», где должна состояться Олимпиада42. Так, Н. Нефляшева (Центр цивилизационных и региональных исследований РАН) особо отметила ее «огромное значение… для черкесов…», увязав тем самым предстоящее международное спортивное событие с историческим явлением мухаджирства. Абхазского писателя Д. Чачхалиа, изложившего на одной из конференций иную точку зрения, ставящую под сомнение «связь черкесов с землей вокруг Сочи», она подвергла резкой критике, обвинив в «непрофессионализме»43. Данное возражение основывается, видимо, на представлении, что для отдельных случаев в поиске истины существуют все же исключения и на них можно установить общепризнанную парадигму, не предусматривающую многообразие мнений, являющееся важнейшим условием развития науки.
Не обошли вниманием на конференции и тему «репатриации черкесов на историческую родину»44 Вариант ее решения предложил, в частности, С. Хотко (Адыгейский институт гуманитарных исследований). Он осудил и «шельмование статуса автономий»45, переведенного, уточним, в постсоветскую эпоху в разряд конфедеративных по отношению к центру, с обозначившейся перспективой ослабления государственных связей. На склонность С. Хотко к «мифотворчеству» уже обращалось внимание в рецензиях46. И на этот раз в заключительной части конференции им вновь была озвучена существовавшая якобы реальность «геноцида черкесов» в эпоху завершения Кавказской войны и последующие периоды проведения российской политики в крае47. С. Хотко высказался за «признание событий» второй половины XIX в. «геноцидом», поясняя, что оно «должно иметь не юридическое, а моральное значение»48. Но между этими разновидностями регулирования общественных отношений функциональных различий не существует.
Мораль, как известно, служит основой права. Еще в римском классическом его варианте предусматривалось, что все юридические действия, не получившие завершенность, рано или поздно должны обретать фиксацию в законе49. Моральные нормы и тогда нередко выступали прологом для итоговых конкретизации. Проблема заключается и в том, насколько требование признания на этом уровне соотносится с реальностью эпохи и критерием историзма и соответственно научной объективности. Юридические действия должны также основываться на справедливости. Народов, которые при тех или иных обстоятельствах в прошлом не пострадали, не существует. Русские тоже не являются исключением*. Выстраивание же отношений на обидах прошлого бессмысленно и способствует, как правило, лишь порождению деструктивных взглядов.
Вернемся к анализу других заслуживающих особого внимания выступлений на конференции. А. Чечсвишников (Центр постсоветских исследований МГИМО (У)) указал на необходимость «в связи с Олимпиадой в Сочи» существенно повысить «уровень анализа черкесской темы в российских властных структурах…»50. С сожалением он сослался и на отсутствие стратегии по «черкесскому вопросу»51. Д. Соколов (Центр социально-экономических исследований регионов РАМСОМ) обоснованно, на наш взгляд, заметил, что «любое общественное движение на Кавказе так или иначе обслуживает интересы местных элит, ориентированных в первую очередь на борьбу за доступ к федеральным бюджетным ресурсам»52. К. Казенин (ИА REGNUM), напротив, провел параллель «трагедии сегодняшнего черкесского движения» с «черкесской трагедией» XIX в.53
* По выявленным В.О. Ключевским сведениям из источников, частые и внезапные набеги на Россию из сопредельного зарубежья сопровождались массовым разорением и похищениями людей в рабство. Подвергшиеся им области длительное время оставались в запустении, а пленных только в Крым приводили в таком количестве, что при виде их нескончаемых верениц очевидцы спрашивали, остался ли еще кто-нибудь там, откуда их привели Невольников массами продавали в Турцию и другие страны Востока’54. В результате не прекращавшихся набегов вплоть до включения Крыма в 1783 г. в состав России, усилившихся особенно с XVI в. после установления над ним протектората Турции, по имеющимся подсчетам в общей сложности погибло более 5 млн. восточных славян. Если учесть все компоненты демографических последствий, не исключая и снижение естественного прироста населения, цифра потерь многократно увеличится. При подсчете же их на других участках южного приграничья масштабы трагедии России будут выглядеть еще более внушительно55. В отдельные периоды набеги с кавказского направления проникали вглубь империи вплоть до донских и волжских поселений56. Обстоятельное освещение эта проблема получила в монографии М.М. Блиева (2004)57. Приводимые им доказательства в подтверждение версии о том, что одной из причин Кавказской войны явилась набеговая экспансия, весьма убедительны.
Таким образом, на конференции возобладала одна из позиций по проблеме мухаджирства, сложившаяся в отечественном кавказоведении под влиянием наследия советской историографической традиции, и предложена в этой связи соответствующая оценка прошлого. Она как раз и получила отражение в итоговом заявлении. В нем по-прежнему утверждается: «События 60-х гг. XIX в. стали трагедией для автохтонного черкесского населения Северо-Западного Кавказа. Военное противостояние России, с одной стороны, и Османской империи и ее союзников из числа европейских держав – с другой, в Черноморско-Кавказском регионе завершилось вынужденным массовым исходом черкесов. Сотням тысяч людей пришлось покинуть свою Родину»58.
Далее констатируется, что мухаджирство «затронуло также чеченцев, осетин, ногайцев и другие народы Северного Кавказа. Забвение этой трагедии недопустимо»59. Призывая «изолировать работу профессиональных ученых и экспертов от текущей политики», составители, однако, особо актуализируют необходимость «изучения и оценки проблемы»60. В тексте содержится и сориентированная на вполне определенные концептуальные позиции рекомендация политикам основывать «…деятельность… на понимании и сочувствии»61. При этом признается наличие разных точек зрения на «характер Кавказской войны» и явление мухаджирства, равно как и то, что «различие подходов – естественное свойство деятельности научного сообщества»62. Действительно, как заметил еще видный русский ученый В.И. Вернадский, «…готовые… представления» характерны лишь тогда, когда «…господствуют религиозные и философские навыки мысли…» (1938)63.
В заявлении конференции, тем не менее, фиксируется набор ярлыков – «псевдонаучные изыскания», «политизация проблемы», «зависимость от конъюнктуры», предназначенных для тех, кто при изучении фактов обрел иные представления об исторической реальности переселения горцев в пределы Османской империи, в состав которой входил в тот промежуток времени, во второй половине XIX в., и «арабский восток». В документах конференции этот ареал ошибочно отображается как самостоятельное геополитическое пространство64. Возражения напрашиваются и по поводу другой констатации, включенной в заявление и противоречащей признанию необходимости «разных точек зрения» в осмыслении проблемы. На мировоззренческую роль, заметим, претендует любая научная позиция, а полученные в исследованиях идеи в той или иной степени влияют на практические решения при выработке и проведении соответствующей политики.
Организаторы конференции «»Черкесский вопрос»: историческая память, историографический дискурс, политические стратегии», руководствовались, судя по всему, убежденностью в непререкаемости распространяющихся в последние годы утверждений о наличии «исторической вины России» в трагедии мухаджирства65. К участию в работе не были приглашены ученые, придерживающиеся иных взглядов. Не представленными оказались и две ведущие современные научные школы в отечественном кавказоведении: В.Б. Виноградова (Армавирский государственный педагогический университет) и В.Н. Ратушняка (Кубанский государственный университет). Предпринятые ими исследования обогатили осмысление явления мухаджирства, заложив как раз предпосылки для преодоления односторонности.
Оговорка о нацеленности «конечного результата» созданной на конференции «Рабочей группы кавказоведов» на укрепление «российской гражданской нации» при наметившемся подходе к анализу проблемы без учета альтернативных разработок вряд ли может послужить гарантией сохранения целостности государства. Обеспечить существование его как геополитической реальности, сложившейся в имперский период до 1917 г., не смогли мировоззренческие конструкции, содержавшие миф о «тюрьме народов» и декларации об их сближении при другом политическом режиме в условиях СССР. При наличии «исторической вины России», вопреки успокоительным заверениям организаторов конференции, «разрешение… возникающих… противоречий в духе солидарности, ответственности, конструктивного сотрудничества»66 не получится.
В откликах на конференцию уже обращалось внимание на ее «…ангажированность, предвзятость… нацеленность на заранее заданный результат», предусматривающий, что «одна… сторона… одержит верх»67. В критических заметках публицист А. Епифанцев верно определяет и суть «черкесского вопроса», вынесенного на обсуждение. По его заключению, она сводится к признанию «геноцида» как следствия Кавказской войны, возврат «этнических адыгов – потомков переселенцев» и объединение «адыгских республик в одну административно-территориальную единицу»68.
Анализируя итоги конференции, А. Епифанцев отметил их неизбежную востребованность для «адыгских националистических организаций» и приспособленность к достижению «иных, гораздо более далеко идущих целей»69. Пропаганда «геноцида» превратилась в последние десятилетия, по словам автора, в устойчивый элемент политической и общественной практики автономных республик Северного Кавказа, где инакомыслие на этот счет «нещадно карается»70. А. Епифанцев небезосновательно, на наш взгляд, полагает, что признание ею может иметь для России непредсказуемые последствия71.
Переселение горцев с территории России во второй половине XIX – начале XX в. в пределы «единоверной державы» используется, таким образом, в неблаговидных идеологических целях. В немалой степени соответствующие интерпретации трагедии способствуют формированию националистических настроений. Как видно, применяют его в качестве «неопровержимого» доказательства не только в науке, но и на практике. В современной отечественной историографии, как уже отмечалось, происходит преодоление односторонности в изучении данного феномена. Это одна из ее концептуальных примет, игнорирование которой не способствует достижению объективности. Принимая во внимание достижения предшественников, остановимся на специальном рассмотрении проблемы, интерпретации которой признаются незыблемыми и не подлежащими концептуальному пересмотру.
(Продолжение следует)
Матвеев Владимир Александрович – к.и.н., доцент исторического факультета Южного Федерального университета. Автор более 150 научных публикаций, в т.ч. 4 монографий.
Источник: «Черкесский вопрос»: современные интерпретации и реалии эпохи / Исследования по прикладной и неотложной этнологии. – М., ИЭА РАН, 2011. — Вып. 226. — 38 с. [Серия: Исследования по прикладной и неотложной этнологии]. Электронная публикация: bs-kavkaz.org
Примечания
1 Дзагуров Г.Л. Переселение горцев в Турцию // Материалы по истории горских народов. Ростов н/Д, 1925.
2 Дзидзария Г.А. Махаджирство и проблемы истории Абхазии XIX столетия. Сухуми, 1982.
3 Национально-освободительная борьба народов Северного Кавказа и проблемы мухаджиретва // Матер. Всесоюз. науч.-практ. конф. 24 26 октября 1990 г. Нальчик, 1994.
4 Керашев М.А., Ачмиз М.Я., Аминова В.М. Гибель Черкессии. Краснодар, 1994. С. 104.
5 Куценко И.Я. Кавказская война и проблемы преемственности политики на Северном Кавказе // Кавказская война: уроки истории и современность. Матер. науч. конф. Краснодар, 16-18 мая, 1994 г. Краснодар, 1995. С. 44. Касумов А.Х. Окончание Кавказской войны и выселение адыгов в Турцию // Там же. С. 63.
6 Кудаева С.Г. О некоторых стереотипах в оценке роли Османской империи в судьбе адыгов (черкесов) в период Кавказской войны // Там же. С. 221.
7 Думанов X. М. Вдали от Родины. Нальчик, 1994;
8 Кумыков Т.Х. Выселение адыгов в Турцию – последствие Кавказской войны. Нальчик, 1994.
9 Кокиев Г.А. Борьба кабардинской бедноты за Советскую власть (1917-1921 гг.). Нальчик, 1946 и др.
10 Трагические последствия Кавказской войны для адыгов II-й половины XIX – начала XX вв. (Сб. док.). Нальчик, 2000; Проблемы Кавказской войны и выселения черкесов в пределы Османской империи (20-70-е гг. XIX в.): Сб. архивных док. Нальчик, 2001; Архивные материалы о Кавказской войне и переселении черкесов (адыгов) в Турцию (1848 1874 гг.). Ч. 2. Нальчик, 2003.
11 Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. М., 1983. С. 137.
12 Акраменко A.M., Матвеев О.В, Матющенко П П., Ратушняк В Н. Об оценке Кавказской войны с научных позиций историзма // Кавказская война: уроки истории и современность. Матер, науч. конф. Краснодар, 16-18 мая, 1994 г. Краснодар, 1995. С. 11 12.
13 Матвеев В.А. Переселение горцев в Турцию: неучтенные детали трагедии и подлинные интересы России на Кавказе // Научная мысль Кавказа. 1999. № 4. С. 34-45; он же. «Смотря по желанию…» // Российский исторический иллюстрированный журнал «Родина». 2000. № 1 -2. С. 142 -147.
14 Кипкеева З Б. Карачасво-балкарская диаспора в Турции. Ставрополь, 2000. С. 25.
15 Ганич А.А. Черкесская диаспора в Иордании: генезис и современное состояние. Автореф. дис. канд. ист. наук. М., 2003. С. 6,14.
16 Там же. С. 7.
17 Там же. С. 7-8; Гаммер М. Шамиль. Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана. М., 1998. С. 341
18 Там же.
19 Виноградов В.Б. «Мухаджирство» в историческом контексте (полемические заметки) // Проблемы всеобщей истории. Сб. науч. тр. Вып. 6. Армавир, 2000. С. 130-133.
20 Ганич А.А. Указ. соч. С. 8.
21 Цветков ОМ. Адыгейский (черкесский) вопрос на Кавказе /7 Юг России: проблемы, прогнозы, решения: Сб. науч. с г. Ростов н/Д, 2010.
22 Там же. С. 97.
23 Там же.
24 Там же. С. 97-98.
25 Там же. С. 99.
26 Там же.
27 Цит по: Там же
28 Там же.
29 Там же.
30 Там же. С. 99.
31 Лавриненко ДА. Конфликтные процессы в Карачаево-Черкесии (2008-2010 гг.) // Юг России: проблемы, прогнозы, решения: Сб. науч. ст Ростов н/Д, 2010. С. 113. Там же.
32 Там же.
34 Там же. С. 108-109.
35 Там же С. 213, 216
36 Цветков О.М. Указ. соч. С. 99 100.
37 Там же. С. 100.
18 Там же.
39 Цит. по: Там же. С. 107.
40 Информационное сообщение: «В Москве обсудили «черкесский вопрос»» // http://www.regnum.ru/news/fd-south/1387518. html (дата обращения: 25. 03.2011).
41 Там же.
42 Там же.
43 Там же.
44 Там же.
45 Там же.
46 Матвеев О.В. На круги своя… // Вопросы северокавказской истории. Вып. 10. Армавир, 2005. С. 58- 68.
47 Информ. сообщение: «В Москве обсудили «черкесский вопрос»».
48 Там же.
49 См. подробнее: Омельченко О.А. Римское право: учебник. М., 2007. С. 21.
50 Информ. сообщение: «В Москве обсудили «черкесский вопрос»».
51 Там же.
52 Там же.
53 Там же.
54 Ключевский В.О. Сочинения. В 9 т. М., 1987. Т. 2. С. 196-198.
55 См. подробнее: Матвеев В.А, Россия и Северный Кавказ: исторические особенности формирования государственного единства (вторая половина XIX - начало XX в.). Ростов н/Д, 2006. С. 35- 53.
56 Клычников Ю.Ю. Набеговая система горцев и ее влияние на северокавказскую политику России в первой половине XIX в. // Итоги фольклорно-этнографических исследований этнических культур Северо-Западного Кавказа за 2000 г. Дикаревские чтения (7). Краснодар, 2001. С. 166.
57 Блиев М. Россия и горцы Большого Кавказа. На пути к цивилизации. М., 2004.
58 Заявление конференции «»Черкесский вопрос»: историческая память, историографический дискурс, политические стратегии» // http://www.regnum.ru/news/fd-south/1387918.html (дата обращения: 25.03.2011).
59 Там же.
60 Там же.
61 Там же.
62 Там же.
63 Вернадский В.И. Биосфера и ноосфера. М., 2002. С. 455.
64 Заявление конференции «»Черкесский вопрос»: историческая память, историографический дискурс, политические стратегии».
65 Информ. сообщение: «В Москве обсудили «черкесский вопрос»».
66 Заявление конференции «»Черкесский вопрос»: историческая память, историографический дискурс, политические стратегии».
67 Епифанцев А. Кавказский вызов: конференция по черкесскому вопросу // http://www.apn.ru/publications/article23944.htm (дата обращения: 24. 04. 2011).
68 Там же.
69 Там же.
70 Там же.
71 Там же.
историография Россия черкесы
