Армения между автократией и полиархией (I)
Публикации | Александр ИСКАНДАРЯН | 01.02.2012 | 00:00
Чтобы разобраться в специфике политической системы Армении, необходимо обратиться к истории возникновения как ее формальной части, так и в особенности неформальной – институтов, механизмов, субститутов. Политическая система Армении складывалась в условиях, сильно отличавшихся от «нормальных» постсоветских стран (1). Между постсоветскими республиками существуют объективные различия, связанные с размером их территории, местоположением, составом населения, наличием или отсутствием энергоносителей, культурой населяющих их народов, но Армения резко отличалась от большинства других постсоветских стран еще одним, особым обстоятельством (2).
Это обстоятельство – карабахский конфликт, который в значительной мере обусловил многие особенности внутренней и внешней политики современной Армении. Формально являющийся для Армении внешним, фактор Карабаха – эксклава, населенного армянами, который входил в состав Советского Азербайджана, – стал генератором армянской независимости. Кроме Армении, из всех постсоветских стран, пожалуй, только у Азербайджана катализатором движения к независимости выступила не «борьба с тоталитаризмом» или стремление к освобождению от имперской зависимости, а территориальный конфликт. Другие постсоветские страны получили независимость либо в результате целенаправленной борьбы именно за независимость от московского центра и советского правления (как страны Балтии), либо вследствие распада СССР, который был для них (например, для стран Центральной Азии) внешним процессом, не имевшим никакого отношения к их внутриполитическому развитию.
Этнополитические конфликты сотрясали все постсоветское пространство, но абхазский и приднестровский, югоосетинский и даже отчасти чеченский конфликты были скорее реакцией этнических меньшинств бывших союзных республик на движение этих территорий к независимости. Во всяком случае, ни в Грузии, ни в Молдове, ни в России эти конфликты не были побудительным стимулом к борьбе за собственную государственность. В случае же Армении (и Азербайджана) именно карабахский конфликт дал толчок к строительству идеологии национальной независимости. Борьба за территориальное воссоединение армян Армении и Карабаха предшествовала движению за независимость, а не наоборот (3). В Армении еще с 1988 года территориальная проблема была первичной, именно ее пытались решить лидеры карабахского движения – фактически первого массового оппозиционного движения в СССР. Вектор противостояния был направлен не на Москву, а на Баку.
В этом смысле задачи, стоявшие перед лидерами армянской революции 1988–1991 годов, в каком-то смысле сходны с задачами Бисмарка по объединению Германии во второй половине XIX века или с итальянским Рисорджименто. Соответственно, армянская революция в корне отличалась от демократических революций в Восточной Европе или борьбы балтийских стран с советским колониализмом. В этих терминах карабахское движение в Армении – скорее национально-освободительное, даже ирредентистское, нежели демократическое.
Ирредентистский характер движения, развернувшегося в Армении в конце 1990-х, сказался не только на генезисе армянской постсоветской революции, но и на ее характере. Движение за воссоединение Армянской ССР с населенной армянами автономией в Азербайджанской ССР поначалу даже демонстрировало особую лояльность московским властям. Оно ни в коей мере не посягало на основы советского режима. Фактически его лидеры пытались воспользоваться зазором, который открывался, с одной стороны, благодаря политике гласности, а с другой – благодаря нарастающей слабости советского государства, терявшего уверенность в себе и способность перейти к массовым репрессиям в случае неподчинения. Демонстранты на массовых митингах в Ереване конца восьмидесятых несли плакаты: «Ленин, партия, Горбачёв!» При очевидном неверии в какие бы то ни было коммунистические лозунги митинговые лидеры пытались использовать остатки уже мертвой идеологии для достижения главной цели.
Эта попытка была, конечно же, изначально обречена на провал. Само по себе выдвижение требований без санкции сверху (да еще такими методами, как демонстрации, митинги и петиции), формирование общественных организаций или инициирование референдума как инструмента политики, наконец, стремление к «самостийным» административно-территориальным изменениям, исходящее «снизу», – все это ясно показывало центральной московской власти, что карабахское движение в Армении глубоко враждебно замыслу тогдашних архитекторов перестройки: они имели в виду сохранить единый Союз, пусть и в реформированном виде. Хотя организаторы карабахского движения на том этапе не выдвигали никаких реформаторских или демократических лозунгов, задача переподчинения Карабаха Армении, как и выдвигавшиеся в первые годы армянской революции методы борьбы за ее осуществление, на практике имели значительную демократическую составляющую. Таким образом, целью движения была ирредента, средством же выступало народное волеизъявление.
Тогдашние митинги дали чрезвычайно важный импульс дальнейшему развитию политической системы. Многомесячные миллионные демонстрации заложили основу культуры массовых уличных протестов, которая сохраняется в Армении и поныне. Общество получило опыт смены власти пусть и революционными, но демократическими методами. Первое некоммунистическое правительство Армении было сформировано еще в 1990 году, примерно за год до августовского путча. Армения не голосовала на референдуме марта 1991-го о сохранении СССР и в марте того же 1991-го начала юридическую процедуру выхода из состава СССР. Практически все взрослое население нынешней Армении помнит о том опыте успешной уличной активности. Видимо, не в последнюю очередь именно эта митинговая культура позволила Армении в своей дальнейшей постсоветской истории избежать военных переворотов и гражданских войн, столь характерных для региона. Тот факт, что борьба за Карабах изначально воспринималась как цель и осознанный выбор народа, а демократия – как метод осуществления этой цели, несомненно, наложил отпечаток на развитие постсоветской политической системы Армении. Когда к весне 1991 года лидерами карабахского движения была вполне осознана невозможность ирреденты в рамках СССР, они взяли курс на независимость от СССР – не как самоцель, а как способ получить Карабах. Фактически это была попытка решить проблему другими средствами. Методами борьбы за Карабах стали апелляции не к ЦК КПСС, а к мировому сообществу. Риторика социалистическая превратилась в риторику демократическую. При этом цель – территориальная ирредента – оставалась неизменной.
Однако в результате того, что флагом карабахского движения стала борьба за независимость, сама по себе карабахская проблема перестала быть просто территориальной или даже проблемой культурного и физического выживания части этноса – она стала центром армянской политической идентичности как таковой. Идея борьбы за Карабах стала идеей независимого армянского государства.
Экономические элиты
Методы борьбы за Карабах вскоре снова сменились. Период апелляций оказался очень коротким: к осени 1991-го, спустя всего два-три года с начала карабахского движения, эскалация конфликта достигла стадии войны. Эта война, длившаяся более трех лет и завершившаяся победой Армении, привела к поистине тектоническим сдвигам и в армянском социуме, и в формирующейся политической системе молодого армянского государства, и в его внешней политике.
Поскольку движущей силой строительства армянского государства было карабахское движение, путь к независимости и путь к войне были пройдены одновременно. Армянское государство, практически с момента его возникновения и вплоть до заключения соглашения о прекращении огня в 1994 году, строилось, исходя из потребностей карабахского фронта. Армия стала одним из главных, если не главным государствообразующим фактором.
По окончании войны сформировалась корпорация «ветеранов» – она состояла преимущественно из молодых людей, ушедших в начале 1990-х добровольцами воевать в Карабах. В целом в войне так или иначе принимала участие значительная часть мужского населения Армении, но собственно «ветеранов» в том смысле, в котором это слово употребляется здесь, – скорее тысячи, чем десятки тысяч. По социальному происхождению разброс между ними довольно велик. Однако военный опыт превратил бывших боевиков в своего рода касту – людей, объединенных боевым братством, четырьмя годами окопов, совместной победой и чувством особой заслуги перед своей страной.
Казалось бы, ситуация для третьего мира обыкновенная. Армия, постоянно вмешивающаяся в политику, типична для стран с неразвитой демократией. Классическим примером является Турция. Однако в случае Турции, да и многих африканских и латиноамериканских государств армия, встроившись в политику, превратилась в некую политическую элиту. Среди военных идет тщательный отбор, существует даже особая система их воспитания и образования, культивируется специфическая корпоративная этика. В некоторых странах офицерство фактически передается по наследству, превращаясь в своего рода «аристократию». И самое главное, доходы военных, достаточно высокие по местным стандартам, обеспечиваются непосредственно армией, которая, в свою очередь, паразитирует на государстве.
В Армении развитию такого сценария препятствовали два фактора. Во-первых, это явление было для нее совершенно новым – кастовая психология новой военной формации не успела вполне сложиться за четыре года войны. Во-вторых, нищему постсоветскому государству, к тому же истощенному военными расходами, было не по карману содержать ветеранов Карабаха на том уровне, на который они претендовали. Вместо денег власть раздавала ветеранам преференции, в первую очередь в бизнесе. Собственно, вернувшись с войны, корпорация «ветеранов» в значительной мере сама и стала властью. В известной степени именно военные были движущей силой «мягкого переворота» 1998 года, когда первый президент Армении Левон Тер-Петросян был практически принужден подать в отставку под давлением группы высших руководителей, мотором которых был тогдашний министр обороны, легендарный герой карабахской войны Вазген Саргсян.
Раздача послевоенных преференций привела к тому, что в руках ветеранов оказались различные виды бизнеса, отчего в Армении довольно быстро сложилось нечто вроде системы феодальных ленов (4). Экономика осталась рыночной, однако одним из факторов экономической конкуренции стал вес того или иного бизнесмена в иерархии «военного капитализма». В новой системе бизнесмен должен был либо принадлежать к когорте местных «ветеранов», либо вступить в нее, как только его бизнес становился крупным по местным масштабам (в провинции таковым мог считаться небольшой завод или даже ресторан). Причем в данном контексте речь идет не об отмывании денег, торговле оружием или наркотиками, а в первую очередь о вполне законных видах бизнеса. При таком укладе экономическая власть становится в значительной мере функцией консенсуса между членами квазифеодальной формации, де-факто исполняющими роль регуляторов экономики. В постсоветских странах подобные фигуры принято называть олигархами; в Армении, учитывая малый размер ее экономики, статус олигарха в общественном восприятии мог получить бизнесмен, по российским масштабам довольно мелкий.
Впрочем, к началу нового тысячелетия поколение «ветеранов» начало уходить в прошлое, и сегодня в армянской экономике наблюдается новая динамика. Поскольку война закончилась более полутора десятилетий назад, каста «ветеранов» уже не пополняется свежими силами с боевым прошлым и постепенно превращается в обыкновенное сообщество бизнесменов. Условием «допуска» в бизнес становятся не боевые заслуги, а способность добиваться успеха в складывающейся экономической реальности. В среднем и низшем уровнях экономических элит произошла смена поколений: они состоят из людей, которые выросли в совершенно других условиях – после достижения независимости и войны.
Политический класс
Армянская политическая элита изначально также формировалась из достаточно узкого круга людей – интеллигентов, пришедших к власти во время революции 1988–1990 годов. Армянскую постсоветскую революцию называли «революцией математиков». Идеологи и лидеры карабахского движения, из чьих рядов главным образом выдвинулось первое руководство независимой Армении, принадлежали к оппозиционно настроенной интеллигенции. В условиях политического кризиса именно интеллигенция сумела сыграть роль генератора сопротивления, создателя идеологий, механизмов и технологий для разрушения закостеневших структур советской власти, совершенно не приспособленных к решению проблем типа карабахской.
Сразу после революции 1988–1991 годов советские элиты в Армении были отстранены от власти на общегосударственном и, в огромной степени, на местном уровнях; в СНГ нечто аналогичное произошло только в Грузии, но позже, уже при Михаиле Саакашвили. Системы, действующие в России, Молдове, Азербайджане и даже на Украине, не говоря уже о Центральной Азии, в которых огромную роль играют советские элиты вроде силовиков, младшей партноменклатуры и т. п., абсолютно нехарактерны для армянского политического ландшафта. Впрочем, слой, породивший политическую элиту Армении, был продуктом советской эпохи, побочным эффектом индустриализации и развития фундаментальной науки в СССР. Советская Армения была достаточно наукоемкой республикой. Либерально настроенные революционеры, ораторы и харизматические лидеры вышли из многочисленных армянских НИИ советского времени, существовавших на государственных заказах и в основном обслуживавших потребности военно-промышленного комплекса. Внутреннее воспроизводство этого слоя полностью прекратилось с падением СССР, когда не стало питавшей его почвы в виде единого советского ВПК. В какой-то мере привилегированные и обласканные властью работники НИИ лишились и работы, и социального статуса. Интеллигенция в одночасье обнищала, многие эмигрировали, оставшиеся в значительной мере маргинализировались. После коллапса экономики советского типа исчезла и потребность в таком количестве интеллигентов. В отличие от советской, новая экономическая система не может позволить себе такую роскошь, хотя в армянском обществе и поныне сохраняется представление, что детям необходимо дать высшее образование, а это приводит к искажениям и в образовательной системе, и в структуре общества.
Примерно до конца 1990-х годов политический класс Армении по инерции формировался из среды либеральной интеллигенции. Для нужд государственного строительства все больше требовались не идеологи, а чиновники – не склонные к фронде, готовые принимать реальность, а не конструировать новую; исполнители без ораторских способностей и революционного прошлого. Формирующийся в Армении олигархический режим не может не отторгать интеллигентов первого поколения политической элиты. В каждом следующем правительстве интеллигентов-революционеров первой волны становилось все меньше. Человеческий материал, из которого вербуется новая элита независимой Армении, совершенно другой. Интеллектуалов начали заменять технократы, гораздо более адекватные складывающейся реальности новой Армении – страны с архаизированной экономикой, слабыми политическими институтами и гипертрофированной персонализацией политических структур. В настоящее время средние управленческие слои в Армении уже оформляются в некую политическую касту, впрочем, пока еще достаточно гибкую в части рекрутирования в свою среду новых членов.
Политизированная интеллигенция продолжает сопротивляться процессу вытеснения ее из власти. Немногочисленные оппозиционеры еще остаются в парламенте, но реального влияния на идущий там процесс «дележки пирога» оказывать не могут. В результате они фактически вытеснены из политической жизни и, по меткому выражению одного из армянских политологов, играют в нем роль библейских пророков, призывая политиков к тому, чтобы те «не убивали», «не крали» и «не прелюбодействовали».
Если в период правления первого постсоветского поколения армянской элиты общество консолидировалось вокруг власти, то с окончанием карабахской войны кончилась и консолидация. Низкий уровень жизни и отсутствие экономических перспектив вели к пауперизации и, соответственно, радикализации населения. Уже к середине 1990-х годов в Армении наблюдалось катастрофическое отчуждение власти от народа и особенно от интеллигенции, к тому времени уже в значительной мере маргинализированной.
Противостояние власти часто принимает радикальный характер, митинговая активность достаточно велика, но в реальности политическая оппозиция оказывает незначительное влияние на процесс государственного управления. Номинально в стране существуют демократические институты (многопартийность, свобода слова и т. п.), но в действительности складывается олигархическая система политической власти (5). Это создает существенное напряжение, которое ослабляет внутреннюю легитимность каждого правительства, однако пока «партия власти» успешно манипулирует общественным мнением, например во время выборов.
Нынешняя армянская оппозиция – в основном внепарламентская, ее формализованным социальным центром является Армянский национальный конгресс во главе со смещенным в 1998 году первым президентом Армении Левоном Тер-Петросяном. Маргинализованная интеллигенция, входящая в состав оппозиции, использует те демократические инструменты, которые обеспечивали ей успех в прежние времена: митинги, демонстрации, акции протеста, неприятие предложенных правил игры 6. Однако в новой реальности эти инструменты работают плохо, свидетельством чего стали события весны 2008 года. Тогда после президентских выборов массовые митинги впервые в независимой Армении переросли в беспорядки; власть, не готовая к такому развитию событий, отреагировала на него совершенно неадекватно, следствием чего стали жертвы, аресты и углубившийся раскол общества.
(Окончание следует)
Александр ИСКАНДАРЯН – Директор Института Кавказа (Ереван)
Источник: Pro et Contra. 2011. Май–август. C. 19 – 28.
Примечания
(1) Подробно об истории постсоветской Армении см.: Армения: Проблемы независимого развития / Ред. Е.М. Кожокин. М.: РИСИ,1998.
(2) Фурман Д. Дивергенция политических системна постсоветском пространстве // Свободная мысль-XXI. 2004. № 10.
(3) Речь тут идет именно об Армении, а не о самом Карабахе; рассмотрение политического развития в Карабахе лежит за пределами этой статьи.
(4) Рябов А. Возрождение «феодальной» архаикив современной России: практика и идеи // Рабочие материалы. 2008. № 4. М.: Московский Центр Карнеги, 2008.
(5) Золян С. Армения в 2008 г.: феодальная демократия или демократический феодализм // Кавказ-2008. Ежегодник Института Кавказа. Ереван:Институт Кавказа, 2010.
(6) Маргарян М., Мурадян А. Маргинализация впроцессе демократизации политической системы:«Цветные революции» (на арм. яз.) // 21-й Век.2008. № 3 (21). С. 137–157.
Армения Нагорный Карабах политика и право экономика
