Кавказоведческие исследования в научной мысли Русского Зарубежья (II)
Публикации | Юрий АНЧАБАДЗЕ | 17.12.2011 | 00:00
Часть I
В то же время неизменным объектом приложения его исследовательских сил был Древний Кавказ. В 1935–1938 гг. в Школе антропологии Башмаков руководил семинаром по мегалитическим и яфетическим изысканиям, а до этого, в течение учебного 1932/33 г. читал цикл публичных лекций по древней этнологии стран, окружающих Черное море. Эти лекции пользовались огромным успехом, и среди слушателей была, естественно, и кавказская аудитория. К сожалению, лекции Башмакова не были опубликованы, а поиски соответствующих текстов в архивах пока не увенчались успехом. Но, судя по тематике этих лекций, ученый исследовал древнейшие этапы формирования этнической карты региона, взаимодействия и взаимовлияния древнейших культур в районе Черного и Каспийского морей, интересовался проблемами палеоэтнографии, современным состоянием этнической культуры кавказских народов.
В качестве примера приведем названия некоторых лекций, с которыми выступал Башмаков (его лекции были столь популярны и посещаемы, что парижская русскоязычная пресса регулярно сообщала об их тематике, времени и месте проведения): «Скифская проблема и киммерийская загадка» (8, 9.03.1932), «Подпочвенные слои в этническом грунте древних цивилизаций и племенная стратификация вокруг Понта Евксинского» (11.11.1932), «Черкесы и эллины на материке Эллады в микенские времена» (18.11.1932), «О древней этнографии черноморских стран» (22.02.1934), «Мегалитическая культура с точки зрения яфетической теории» (19.04.1936), «Абхазия и кавказско-анатолийские племена во времена Страбона» (9.02.1940) и др. [Историческая наука 1998].
К древнейшим периодам исторического прошлого было приковано внимание арменоведов. В частности, в период роста антиармянских настроений в Германии в начале 1930-х гг., что было связано с появлением в ряде влиятельных газет статей, в которых говорилось о якобы «еврейском происхождении армян» [Балаян 2002], в Берлине был организован специальный комитет по изучению антропологии армянского народа и его истории. Инициатором создания комитета был работавший в Берлине известный востоковед А. Абегян, который привлек к работе многих других видных ученых, сосредоточивших усилия по обоснованию индоевропейского происхождения армянского народа.
При всей политизированности и идеологизированности выпущенной научной продукции (Абегян прекрасно понимал, какую опасность в условиях фашистской Германии представляют выдвинутые против армян «обвинения») само обращение к ключевым этапам истории армянского народа было важным вкладом в кавказоведческое знание. В этот период в Германии были изданы десятки книг об армянах, об их многовековом прошлом, о принадлежности к индоевропейскому кругу народов, о геноциде 1915 г. Среди них можно отметить «Армянство - Арийство», «Армяне и Армения», «Нарекаци», «Армяне в общей борьбе», «Зейтун» и ряд других [Абрамян 2006, с. 31].
Другая историческая тематика, которая находилась в центре внимания эмигрантского исторического кавказоведения, — это события XIX в., связанные прежде всего с периодом Кавказской войны. Для общественно-исторического самосознания большинства эмигрантов это был наиболее трагический период в истории региона, связанный с потерей независимости, утратой государственности, поражением в войне с завоевателями. С другой стороны, его рассматривали как годы беспримерного героизма и самопожертвования во имя общей свободы, с третьей — считалось, что период Кавказской войны дал пример общекавказского государственного единства во главе с Шамилем, культ которого царил в эмигрантской среде.
Наиболее интересные публикации на эту тему принадлежат Ханбеку Хавжоко, который, правда, в силу своего адыгского происхождения сосредоточился, в основном, на событиях Кавказской войны на Северо-Западном Кавказе. В серии его публикаций наиболее интересными представляются попытки автора рассмотреть роль Англии в дипломатической и военной истории Кавказа того времени, понять истоки политики кавказофильства во внешней политики Великобритании. Хавжоко же принадлежит биографический очерк работавшего в 1840-х гг. на Кавказе английского агента Дэвида Уркварта, который под пером исследователя предстал чрезвычайно интересной и неординарной исторической фигурой. Отметим также интересные работы Баггауддина Хурша, который изучал военные аспекты деятельности Шамиля, применявшиеся им стратегические и тактические методы ведения боевых действий.
Период 1917–1920 гг. — еще один исторический период, который был объектом исследовательского, публицистического и источниковедческого внимания со стороны эмигрантских сил. Общественное внимание было привлечено к этой проблематике еще и потому, что многие оказавшиеся в эмиграции деятели того периода, активные участники бурных событий этих переломных лет, выступили со своими воспоминаниями. С одной стороны, это личностные документы, попытка представить для читателя в авторской интерпретации события того времени, но это и ценный исторический источник, который должен занять свое место в документальной базе соответствующих исследований. Таковы опубликованные в эмигрантских изданиях воспоминания одного из руководителей Азербайджанской республики, члена Закавказского сейма Магомед-Расула Эмин-задэ, военного деятеля Азербайджанской республики Исрафил-бея, Ш. Амирэджиби о его контактах с руководителями Горской республики — Тапа Черомоевым, Гайдаром Бамматом и др.
Много внимания уделялось традициям межэтнического общения народов Кавказа, выявлению кросс-культурных параллелей, доказывающих их генетическое и культурное единство. В этом контексте особое внимание уделялось казакам и казачьему вопросу, взаимоотношениям горского и казачьего населения. Последнее рассматривалось как важный элемент этнокультурной мозаики региона, призванной сыграть важную роль в исторической перспективе политического устройства Кавказа.
Еще одним направлением кавказоведческой работы в эмиграции была публикация фольклорных текстов. Наиболее значительной публикацией этого рода можно назвать исследование Джейхун бей Гаджибейли «Ledialecteetlefolk-loreduKarabagh, AzerbadjanduCaucase», опубликованное в «Journal Agiatique» (1933, № 1). Автор представил многочисленные образцы азербайджанского фольклора Карабаха с их жанровой классификацией, вариантами, сравнительным материалом, историко-этнографическими комментариями.
Было немало других фольклорных публикаций. Однако нужно отметить, что в своем большинстве публикаторы не преследовали каких-либо научных целей, связанных с текстологией, комментированием, компаративистикой и т.д. Опубликованные тексты — частью аутентичные (иногда представленные русскоязычным подстрочником), а частью беллетризованные пересказы соответствующих сюжетов — преследовали цель сохранить яркие образцы того пласта этнической культуры, который в наибольшей степени приближен к глубинным основам народного художественного мировосприятия. Услышанные в раннем детстве и вновь пересказанные оказавшимся в рассеянии соотечественникам, они будили у эмигрантов воспоминания о родине, отчем доме, материнской песне. Это была еще одна ниточка, связывавшая их с ментальными структурами этнического самосознания, являвшегося средством спасения от угрозы ассимиляции и исчезновения. В то же время, разбросанные по различным эмигрантским печатным изданиям, фольклорные тексты могут представить определенный интерес для специалистов по устному народному творчеству народов Кавказа.
В эмиграции велась весьма значительная критико-библиографическая работа. Зарубежные кавказоведы были первыми рецензентами кавказоведческих трудов, выходивших в Европе. Учитывая, что кавказоведческие публикации в европейской ориенталистике того времени были весьма редким явлением, можно сказать, что ни одно более или заметное издание по истории и этнографии Кавказа не оставалось вне поля заинтересованного внимания эмигрантских авторов.
Притом это была истинно научно-критическая работа. При всей благодарности, которые испытывали эмигранты по отношению к зарубежным ученым, обратившимся к историко-этнографическим проблемам их родины, все рецензенты анализировали выходившие работы по самой высокой научно-критической планке. Так, Ш. Беридзе, рассматривая труд французского историка А. Бигана «Кавказская цивилизация», который на долгое время стал едва ли не основным франкоязычным компендиумом по региону, весьма критически оценивал недоработки автора, причем рецензента больше всего обидело незнание или игнорирование автором автохтонной литературы, начиная с М.И. Броссэ и кончая Н.Ф. Дубровиным и И.А. Джавахишвили. Необычайное волнение в среде кавказской эмиграции вызвало появление книг Людвига Видершаля об истории Кавказской войны. Этим сочинениям известного польского историка было посвящено немало, с одной стороны, восторженных, а с другой — объективно-критических публикаций.
Но еще более внимательно кавказские эмигранты следили за развитием историко-этнографических исследований в СССР. Зарубежные кавказоведы откликались на все наиболее значительные исследования и труды, выходившие на родине, с неизменным уважением отзывались о работах Н.Я. Марра, А.Н. Самойловича, В.В. Бартольда, В.А. ГуркоКряжина, И.И. Петрушевского, И.А. Джавахишвили и др.
Особенной популярностью пользовался Н.Я. Марр и его яфетическая теория, которая пришлась по сердцу эмигрантам, так как утверждала изначальное генетическое и языковое единство кавказских народов. Между тем одним из самых последовательных популяризаторов марровских построений был В.П. Никитин. Неоднократно выступая перед различными аудиториями с лекциями, он скрупулезно анализировал идеи и методологию «нового учения о языке»: «Яфетическая теория и ее применение» (23.05.1936), «О стадиальной теории образования языков в освещении яфетической школы» (25.06.1937).
Более критично к яфетической теории отнесся А.А. Башмаков. Отмечая большие заслуги Н.Я. Марра в деле изучения древнеписьменных литератур Кавказа (грузинской и армянской), древнего этно- и глоттогенеза на Кавказе, памятников архаической материальной культуры и др. (он говорил о «замечательных проблесках в подлинной деятельности Марра до 1930 г.»), более того, принимая некоторые идеи яфетической теории, Башмаков тем не менее отмечал ряд ее серьезных недостатков («сомнительных элементов», по его словам). Это не позволило исследователю безоговорочно принять яфетическую конструкцию, сделав ее основным инструментом познания, в частности в кавказоведческих штудиях.
Интересно, что А.А. Башмаков считал, будто выходы ряда положений Марра за пределы научной логики были напрямую связаны с увлечением ученого марксизмом, а потому необходимо освободить яфетидологию от этого мировоззренческого и методологического балласта. По мысли Башмакова, необходимо «восстановить подлинную мысль Марра о яфетизме, отбросив безумную пристройку марксизма». В то же время Башмаков был не вполне уверен в оригинальности и самостоятельности марксистских исканий Марра. Он неоднократно высказывал предположение о вынужденном приспособлении ученого к господствовавшей в СССР идеологии, считал, что в последние годы жизни Марра яфетическая теория была «принудительно искривлена».
Вообще, эмигранты очень внимательно следили за событиями на родине. Так, их очень интересовала работа по унификации алфавитов письменностей кавказских народов, которая проводилась в 1920-х гг. Публикации эмигрантской прессы на эту тему были вполне благожелательны, так как реализация этой идеи рассматривалась как еще одна скрепа в единении и интеграции народов региона.
Эмигранты очень интересовались археологическими работами, которые проводились на Кавказе, тщательно собирали информацию о масштабных археологических экспедициях А.А. Миллера, А.А. Иессена на Северном Кавказе, Б.Б. Пиотровского в Закавказье и др.
Вообще, у эмигрантских авторов не было злопыхательства, гиперкритицизма по отношению к тому, что происходило на родине. При всей непримиримости к большевикам, имея постоянную цель разоблачения советских порядков, большевистского гнета и т.д., они не замалчивали положительные факты, свидетельствующие о динамичном развитии экономики и культуры на Кавказе. Даже один из самых ярых критиков «Советов» дагестанец Джамалэддин писал, что на Советском Кавказе «культурно-национальные очаги горцев развили громадную работу по краеведению, изучению национальной истории и языка. Большая работа проведена в области собирания народной поэзии. Сильно развилась и вышла на широкий путь горская литературная жизнь» [Джамалэтдин 1929, с. 7].
В то же время эмигрантские ученые очень точно схватывали тенденции и условия, в которых развивалась наука в СССР. Так, они прекрасно понимали, под каким цензурным и идеологическим гнетом вынуждена была существовать советская наука, показателем чего являлось обязательное «марксистское “оперение”», в частности, ставшие обязательными для советских авторов цитаты и ссылки на классиков марксизма, постоянное упоминание о классах и классовой борьбе, культивируемый нигилизм по отношению к дореволюционной историографии, которая объявлялась реакционной, за которой не признавалась какого-либо то ни было научного значения.
Интересно, что кавказские эмигранты сразу поняли, какое катастрофическое значение для развития советской исторической науки будет иметь публикация известного письма Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция», какую удавку на мысль, на творчество, на свободу научного самовыражения набросил вождь своей критикой, казалось, мало чем примечательной статьи Слуцкого. Б. Байтуган в своей статье «Фальсификаторы истории» показал, как эта отрыжка сталинского письма обернулась погромом в народившейся северокавказской историографии.
Мимо внимания кавказских эмигрантов не проходили и другие факты преследования властями советских ученых. Так, в Европу доходили тревожные слухи о репрессиях против ученых. Волнения среди кавказоведов-эмигрантов вызвали сообщения, поступавшие из Грузии, о погроме, учиненном в Тбилисском университете, жертвами которой стали представители старой грузинской профессуры: специалист по Древнему Востоку Церетели, философ Данелиа, литературовед Зандукели, профессора Натадзе, Какабадзе и др. [Чистка тбилисского университета 1936, с. 36, 37].
Но многие ученые физически исчезали в пучине сталинского террора. Так, до эмиграции дошла весть о гибели азербайджанского академика Бекира Вагаповича Чобан-заде (1893–1937). Крымский татарин по происхождению, сын простого пастуха (отсюда и истоки фамилии), Б.В. Чобан-заде стал виднейшим ученым, лингвистом-тюркологом и большим энтузиастом латинизации тюркских алфавитов, он был председателем Научного совета Всесоюзного ЦК нового тюркского алфавита.
Конечно, в эмиграции не знали о подробностях его судьбы, что он в соответствии с нравами НКВД был арестован не в Баку, где жил, а в Кисловодске, где в тот момент находился на отдыхе; не знали обвинений, предъявленных ученому — будто из Крыма он переехал в Баку по заданию Джафара Сейдаметова (лидера крымскотатарского движения), что под руководством Рахулло Ахундова он создавал контрреволюционные повстанческие отряды; не знали, что под пытками выбивали признания в пантюркистской деятельности, показания на А.Н. Самойловича, А.А. Тахо-Годи и т.д. Но сама гибель Чобан-заде очень болезненно была воспринята в кавказской эмигрантской колонии. (О жизни и трагической гибели Б.В. Чобан-заде см. [Ашнин, Алпатов 1998].)
В то же время от эмигрантов не укрывались и другие черты развития науки в СССР. Так, в одном из номеров журнала «Кавказ» появилась язвительная и злая заметка под характерным названием «Новый “ученый” Грузии». В заметке говорилось: «С 1 июня текущего года Грузия обогатилась новым ученым. Называется новый ученый В.И. Меунаргия, 26 лет от роду. Совет исторического факультета гос. ун-та Грузии единогласно присудил г. Меунаргия степень кандидата наук. Диссертация, защищаемая кандидатом, имела следующую “тематику”: “Диалектика возможного и действительного в трудах тов. Сталина”. Ни больше, ни меньше. Нужно отдать справедливость находчивому кандидату наук. Он сумел схватить исторический факультет за рога: как не присудить звание ученого такому прыткому молодому человеку? Попробовали бы… К тому же базой своего сочинения предусмотрительный кандидат взял доклад тов. Берия на ту же тему» [Новый «ученый» 1936, с. 39].
Вышеприведенная заметка свидетельствует, что эмигрантское кавказское сообщество адекватно представляло, что творилось в СССР, каковы были нравы и обыкновения советской научной жизни под пятой тоталитарной системы.
В заключение отметим, что, оставаясь в целом в рамках академических традиций, зарубежное кавказоведение все же было не свободным от политической конъюнктуры, стремясь в ряде случаев дать историко-этнографические аргументы той части кавказской эмиграции, которая вела активную пропагандистскую борьбу против «большевистско-советского колониального гнета на Кавказе». Тем не менее зарубежное кавказоведение — это составная часть отечественной науки о культуре и быте народов Кавказа. В послевоенное время в научных центрах Европы получили самостоятельное развитие кавказоведческие дисциплины. Несомненно, что значительную роль в ее истоках сыграли представители эмигрантского кавказоведения, давшие своими работами первоначальные ориентиры для представителей европейской академической науки.
Литература и источники
Абрамян Э. Кавказцы в Абвере. М., 2006.
Ашнин Ф.Д., Алпатов В.М. Дело профессора Б.В. Чобан-заде // Восток. 1998. № 5.
Балаян Д. 60 лет тому назад // Юсисапайл. 1.05.2002. № 125.
Бейтуган Б. Имеем ли мы право на жизнь? // Горцы Кавказа. 1933. № 37.
Биллати Б. Идеологические основы национальных движений // Горцы Кавказа. 1934. № 47.
ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-6065. Оп. 1. Д. 1.
Джамалэтдин. Итоги одиннадцати лет // Горцы Кавказа. 1929. № 4–5.
Историческая наука российской эмиграции 20–30-х годов XX века: (Хроника). М., 1998.
Керимов А.А. Очерки истории этнографии Азербайджана и русско-азербайджанских этнографических связей (XVIII–XIX вв.). Баку, 1985.
Кишкин Л.С. Русская эмиграция в Праге: печать, образование, гуманитарные науки (1920–1930-е годы) // Славяноведение. 1996. № 4.
Лаптева Л.П. Русская академическая эмиграция в Чехословакии в 20–30-е годы ХХ в. // Интеллигенция в условиях общественной нестабильности. М., 1996.
Национальные споры (Письмо из Праги) // Руль. 1926. Декабрь. № 1848.
Новый «ученый» Грузии // Кавказ. 1936. № 10.
Пашуто В.Т. Русские историки-эмигранты и ученые в Европе. М., 1992.
Робакидзе А.И. Пути развития грузинской советской этнографии. Тбилиси, 1983.
Страницы отечественного кавказоведения / Ответ. Редактор Н.Г. Волкова. М.: Наука, 1992.
Т.Г. Масарик и «Русская акция» чехословацкого правительства: К 150-летию со дня рождения Т.Г. Масарика: материалы международной научной конференции. М., 2005.
Чистка тбилисского университета // Кавказ. 1936. № 11.
Источник: Кавказские научные записки – 2010. № 4(5). – с. 169-182.
Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (исследовательский проект № 10-01-00444а)
историография Кавказ
