Ислам и политика на Северном Кавказе (XIX - начало XX в.) (II)
Публикации | Людмила ГАТАГОВА | 25.07.2011 | 00:00
* * *
Государство постоянно стремилось обеспечить контроль над мусульманскими общинами империи. Оно выступило инициатором учреждения духовных управлений мусульман. Одновременно верховная власть преследовала цель создания института мусульманского духовенства - в качестве необходимого посредника для осуществления государственного контроля.
С 1832 г. по 1917 г. управление делами иноверцев осуществлял Департамент духовных дел иностранных исповеданий Министерства внутренних дел. Три его отделения ведали нехристианскими конфессиями. Департамент занимался назначениями служителей, их смещением, обращениями из одной религии в другую, жалобами населения на представителей культа и т. д.
Работа по организации системы управления суннитами и шиитами Кавказа и Закавказья началась в 1830-х гг. Однако лишь в 1872 г. было создано Духовное управление («Духовное собрание по заведованию лицами мусульманской веры»), подведомственное Министерству внутренних дел (во главе с назначаемым министерством муфтием и шейх-уль-исламом). Оно предназначалось для управления закавказскими мусульманами. Отдельный муфтият для Северного Кавказа так и не был создан. В отсутствие контролирующего органа организациядуховного быта мусульман Северного Кавказа (так же, как и Степного генерал-губернаторства) определялась на основе специально разработанных Особых правил [20].
В 1864 г. в недрах Министерства иностранных дел родилась идея об издании для кавказских мусульман небольшой газеты на арабском языке под названием «Заря» - «с целью распространения между горскими племенами Кавказа верных понятий о России, а также других общеполезных сведений». На необходимость подобного издания одного из влиятельных чиновников министерства Нофаля натолкнуло знакомство с военнопленным чеченцем Атабаем (предводитель восстания в Аргунском округе в 1860-1861 гг., высланный во внутренние губернии). Из бесед с чеченцем Нофаль вынес убеждение в актуальности специального издания, посредством которого можно было бы внедрять в сознание горцев «правильные» идеи. И хотя наместник, великий князь Михаил Николаевич, выразил сомнение в пользе такого издания, сам факт министерской инициативы - явное свидетельство того, что в Петербурге занимались поисками приемлемых форм и каналов влияния на горцев-мусульман [21].
Северокавказские владетели-мусульмане, в отличие от закавказской знати, не были причислены к российскому дворянству. По мнению В. С. Дякина, причина крылась в нечеткости земельных прав в регионе и сложностях определения статуса различных категорий высших сословий. Однако в частном порядке каждый владетель мог получить дворянские права по службе или по высочайшему соизволению [22]. Многие их и получали (в основном благодаря военной службе), однако при этом они сталкивались со множеством трудноразрешимых проблем. В этом смысле весьма показательна история генерал-майора А. Туганова. На исходе Кавказской войны Туганов, офицер российской армии весьма крупного ранга, направил главнокомандующему Кавказской армией А. И. Барятинскому письмо с жалобой на экзарха Грузии, требовавшего от генерала, чтобы он принудил своих детей принять христианство.
И сам генерал, и его жена, будучи выходцами из Дигории, исповедовали исламскую веру (в конце XVIII в. в Дигорском обществе Осетии практически все владетели (баделята) под влиянием кабардинских князей приняли ислам, невзирая на то, что большинство народа, им подвластного, являлось православными христианами). Экзарх угрожал, что в противном случае дети генерала после его смерти не смогут пользоваться его именем и землями, дарованными императором.
Генерал не пожелал принуждать своих детей менять веру, аргументируя отказ тем, что в случае перехода в христианство его дочерям не за кого будет выходить замуж, поскольку, как он выразился, «никто из дворян (имеются в виду осетинские дворяне. - Л. Г.) не исповедует христианскую веру». Туганов писал: «Осмеливаюсь покорнейше просить защиты Вашей от гласного преследования меня духовенством, что, имея честь быть генералом русской армии, происходя из первых степеней горских дворян, всякое явное преследование духовенства в глазах народа подает повод к различным невыгодным толкам, что правительство принимает насильственные меры к обращению магометан в христианство, чего допустить можно только мерами кротости и уважения» [23].
Сменивший Барятинского в 1862 г. на посту главнокомандующего Кавказской армией князь Г. Д. Орбелиани потребовал прекращения давления на Туганова со стороны грузинского экзархата. Вскоре конфликт был исчерпан. Однако после смерти генерала началась долгая имущественная тяжба между церковью и его семьей. Церковь не желала признавать права генеральских детей на наследство, утверждая, что мусульманская форма брака недействительна с точки зрения христианских канонов. История закончилась только в 1880 г. с крещением троих из пяти генеральских сыновей. О факте вынужденного крещения детей жена Туганова сообщила начальнику Терской области, заодно объяснив и причины, по которым остальные ее дети уклонились от принятия христианства [24].
Российские власти с первых лет управления Кавказом опасались возрастания исламского влияния. В своем стремлении отвратить горцев от мусульманской религии они были готовы поощрять их переход в христианство любого толка, включая и столь экзотические для кавказских реалий течения, как пресвитерианство. В 1806 г. жителям шотландской колонии на Западном Кавказе была дарована грамота, в которой говорилось: «Всякому кабардинцу, черкесу или другому магометанину или язычнику из людей свободных дозволяем принять вероисповедание колоний и сделаться членом оной с согласия управы» [25]. Голландский подданный испанского происхождения Ван-Гален, служивший на Кавказе в годы Кавказской войны, рассказывал в своих воспоминаниях о встрече с иезуитским миссионером. Иезуиты избрали местом пребывания Моздок, который они считали наиболее перспективным географическим пунктом для распространения своего вероучения [26].
Особенно остро власти реагировали на проявления активности со стороны мусульманских сект. В 1864 г. администрация наместника выслала с Кавказа чеченского шейха Кунта-Хаджи (Кишиева), проповедовавшего тарикат кадирийа. Тарикат основывался на литургической практике, именовавшейся зикризмом. Многие чеченцы, весьма неохотно освобождавшиеся от своего язычества (культ предков и богов природы), увлекшись зикром, предали забвению свои языческие святилища. По словам Б. Далгата, жители чеченского селения Цори, став зикристами, разрушили в 1870 г. храм своего языческого покровителя (патрона) [27]. Зикр (зюкри) - ритуальный обряд, представляющий собой сочетание исступленных заклинаний в адрес Аллаха и последовательного, регламентированного набора движений, который совершается в форме танца, вводящего верующего в экстатический транс. Сторонники Кунта-Хаджи исполняли зикр в виде круговых движений.
Кавказская администрация всерьез обеспокоилась в начале 1860-х гг., когда число последователей Кунта-Хаджи стало стремительно увеличиваться. Преследование зикристов и рестриктивные меры против них привели к радикализации прежде спокойных и относительно лояльно настроенных сторонников учения. Арест шейха и его ближайших сторонников вызвал волнения. На усмирение взбунтовавшегося чеченского населения были брошены войска. У села Шали произошел ожесточенный бой, стоивший больших жертв обеим сторонам (28). Кунта-Хаджи был сослан в городок Устюжна Вологодской губернии, откуда больше не вернулся. Однако его учение не исчезло вместе с ним. Ученики шейха продолжили его дело.
В 1880-х гг. в Чечне появились и стали набирать силу т. н. вирды – тайные братства, дифференцировавшиеся по содержанию проповедей и характеру отправления религиозных обрядов. К числу наиболее заметных относились вирды Бамат-Гирея-Хаджи, Чиммирзы, Мани-шейха.
В 1887 г. Государственный совет постановил, что мусульмане свободны в отправлении своего культа, - при условии, что это не вредит православной церкви. В местах, где имелись церкви, мусульмане должны были испрашивать разрешения у православного архиепископа на возведение мечети. Строить мечети позволялось лишь тем общинам, которые платили налог и насчитывали не менее 300 человек [29].
Летом 1889 г. командующий войсками Кавказского военного округа генерал-адъютант А. М. Дондуков-Корсаков ходатайствовал перед военным министром об учреждении управления духовными делами мусульман в Кубанской и Терской областях. Он ссылался на назревшую необходимость «противодействия умножению мусульманского духовенства, проводящего самые дикие учения на почве народного невежества и возбуждения вредных инстинктов толпы». По мнению Дондукова-Корсакова, подобной мерой удалось бы ограничить численность и влияние духовенства, а также контролировать его действия. Командующий считал «политически вредным» подчинять северокавказских мусульман закавказскому духовному управлению, поскольку такой шаг мог привести к объединению мусульман обеих частей Кавказа, чего власти опасались более всего.
Хотя представление военного министерства было в целом одобрено участниками заседания Государственного совета от 12 ноября 1894 г., проект отправили на доработку. Прошло долгих десять лет, прежде чем кавказская администрация представила главноначальствующему гражданской частью на Кавказе князю Г. С. Голицыну в 1903 г. новый вариант проекта положения об управлении мусульманским духовенством Терской и Кубанской областей [30]. Затянувшееся хождение проекта по инстанциям было прекращено лишь к концу 1904 г. В изданном 12 декабря 1904 г. указе Правительствующему сенату говорилось о принятии в отношении иноверческих исповеданий мер «к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного стеснения». 17 апреля 1905 г. был принят закон, регламентировавший отношения государственных институтов с нехристианскими конфессиями [31].
Согласно данным переписи 1897 г., на Северном Кавказе насчитывалось уже более миллиона приверженцев ислама. Одновременно с ростом численности мусульманского населения в регионе множились и дробились каналы влияния мусульманского вероучения разного толка. В начале XXстолетия в Дагестане и Чечне заметно активизировалась деятельность сотен шейхов, объединявших тысячи учеников-мюридов. Среди чеченских и ингушских братств наиболее влиятельным было братство, возглавляемое шейхом Батал-Хаджи, которого официальные власти считали основателем одной из наиболее консервативных сект, практиковавшей эндогамные браки и весьма суровые наказания за проступки. Братство Батал-хаджи возникло еще в период Кавказской войны. В те годы его отличительными чертами были практика наездничества и крайняя степень нетерпимости к иноверцам [32].
В связи с общей дестабилизацией обстановки в регионе в первые годы XXв. кавказские власти вновь обеспокоились растущим, по их мнению, мусульманским влиянием. Их настораживали статистические данные, свидетельствовавшие о неуклонном росте численности мусульман в регионе. Так, к 1904 г. религиозный состав Терской области выглядел следующим образом: 86,1 % - магометане, остальные (русские, 80 % осетин, грузины, армяне) - христиане, до 16 мелких верований и сект [33].
На фоне активизации российского мусульманства (организация всероссийских мусульманских съездов 1905-1906 гг., становление мусульманского политического движения и т. д.) опасения верховной власти перед реальной возможностью консолидации приверженцев ислама в масштабе всей империи только усиливались. И хотя съезды решали исключительно узкие религиозные задачи, не ставя целью вовлечение мусульман в общероссийские политические процессы, а вся легальная политическая жизнь российских мусульман сосредоточивалась вокруг одноименной фракции Государственной думы (других сколько-нибудь развитых форм политической жизни мусульман к этому времени не сформировалось) [34], к тому же кавказские мусульманские деятели играли во всех этих процессах отнюдь не самые заметные роли, правительство не оставляло попыток наладить систему контроля над кавказским мусульманством.
В июне 1906 г., по обоюдному соглашению главы Особого совещания по делам веры графа А. П. Игнатьева и кавказского наместника И. И. Воронцова-Дашкова, состоялось Особое совещание представителей мусульман Терской и Кубанской областей, выработавшее проект положения об учреждении самостоятельного духовного правления для мусульман Северного Кавказа [35].
Одним из активных сторонников учреждения духовного правления был начальник Терской области генерал-лейтенант А. С. Михеев (1908-1912). В своем отчете наместнику за 1909 г. он писал: «Смотреть на существующий у туземцев религиозный развал, как на выгодный с той точки зрения, что это скорее ассимилирует их с русскими, представляется весьма заманчивым, но если принять во внимание непреодолимую для христианской пропаганды фанатичность даже и таких плохих магометан, как наши горцы, а также и то, что полное отсутствие морального влияния религии на народ окупается слишком дорого русским населением, в виде непрерывного ряда убийств, разбоев и грабежей, то станет ясно, что оставлять религиозный вопрос туземцев в настоящем его положении не в интересах русского правительства» [36].
Однако вследствие закрытия Особого совещания под председательством графа Игнатьева, а также в связи с началом работы Государственной думы и этот проект остался нереализованным. Основные идеи проекта, включенного во всеподданнейший отчет наместника за 1909 г., в конечном итоге не получили одобрения со стороны Николая II[37].
7 октября 1910 г. Столыпин писал в обращении к губернаторам мусульманских регионов (включая и наместника Кавказа): «Без сомнения, что всякое влияние на наших подданных мусульман со стороны политических деятелей культурно-враждебного нам государства, каким является Турция, должно быть пресечено в корне» [38].
8 1910 г. состоялось специальное совещание, целью которого была выработка мер по противодействию татаро-мусульманскому влиянию. Задачей органов власти становилась борьба против «искусственно создаваемой... религиозно-национальной сплоченности» мусульманских народов империи. Участники совещания высказались за усиление православной миссионерской деятельности и удержание мусульманских школ в строго конфессиональных рамках [39].
В уставе иностранных исповеданий 1912 г. мусульманским духовным лицам шиитского и суннитского толка запрещалось «обращаться к иностранным духовным или иным властям за какими-либо наставлениями и разъяснениями». Они также не могли заниматься благотворительностью за границей, привлекая для этого вакуфные доходы [40].
3 декабря 1913 г. 39 членов Государственной думы внесли на рассмотрение предложение об учреждении особого духовного управления (муфтията) для мусульман Северного Кавказа, по образцу Закавказского. Предполагалось, что он объединит Кубанскую и Терскую области и Ставропольскую губернию [41]. Дагестанская область территориально примыкала к Закавказью, поэтому управлялась закавказским муфтия-том (в 1913 г. в области насчитывалось 1667 обычных и 354 соборных суннитских мечетей, 766 мектебов и медресе, в которых учились 6727 человек, а также около 2500 судей-кади, мулл, ученых-алимов) [42]. «Религиозно-православная жизнь кавказских горцев, - писали авторы законопроекта, - всецело протекает под влиянием невежественного низшего духовенства - мулл и кадиев, далеко не стоящих (за весьма редкими исключениями) на высоте своего положения». Незадолго до депутатской инициативы, 22 ноября 1913 г., с подобной просьбой к кавказскому наместнику обратились представители чеченского народа. Чеченцы и прежде поднимали этот вопрос. В частности, в 1907 г. на их просьбу об учреждении муфтията наместник Кавказа И. И. Воронцов-Дашков ответил, что «...не дело государства заботиться об обеспечении религиозных нужд населения, исповедующего не господствующую религию» [43]. Законодательное предположение, принятое Думой 12 декабря 1913 г., было направлено главе правительства, министру внутренних дел и кавказскому наместнику. Министерство внутренних дел высказало принципиальные возражения против этого предположения. На заседании 23 января 1914 г. Совет Министров также счел это предложение неприемлемым, полагая необходимым рассматривать проблему выработки института управления мусульманским населением в масштабе всего наместничества (т. е. вместе с Закавказьем) [44]. Тема учреждения муфтията неоднократно поднималась и позже, вплоть до начала Первой мировой войны.
Нельзя не согласиться с австрийским исследователем А. Каппелером, утверждающим, что отношение российского правительства к мусульманам оставалось амбивалентным: в нем существовала агрессивная линия, питаемая, по мнению Каппелера, христианством, и европоцентристская идеология колониализма с ее цивилизаторской миссией [45]. Ислам представлялся российским бюрократам не только политической угрозой, но и культурной, поэтому в своих практических действиях они стремились обратить его влияние на кавказские народы в свою пользу. В частности, они хорошо понимали значение ислама как интегрирующего начала для множества разнородных социальных общностей, чрезвычайно, как они уже многократно смогли убедиться, - в трудноуправляемых.
Стремление верховной власти упорядочить администрирование мусульманами обрело дополнительную мотивацию в свете новых опасностей, грозивших, по мнению высших сановников, целостности империи. Речь шла о пантюркизме и панисламизме. На очередном правительственном совещании в Петербурге в 1914 г. был принят проект, предусматривающий единообразное устройство порядка управления духовными делами мусульман во всей империи, без разделения на местности [46]. Этот проект так и остался на бумаге. Мусульманский съезд, состоявшийся в столице летом того же года, вновь поднял, наряду с требованиями об обеспечении равноправного представительства в парламенте, вопрос об учреждении отдельных духовных управлений для мусульман Северного Кавказа. Однако вскоре разразилась мировая война, и проблемы устройства кавказских мусульман отошли на задний план...
Правительство и кавказская администрация пытались противодействовать распространению ислама и росту его влияния на Северном Кавказе поощрительными мерами в отношении христианской религии. Но и в этой сфере не все обстояло гладко. Идея внедрения христианства в массовом порядке посредством миссионерской деятельности «Общества восстановления православного христианства на Кавказе» (ОВПР), созданного в 1860 г., успеха не имела. В задачи Общества входило строительство церквей, материальное поддержание духовенства, перевод церковнославянских книг на местные языки, подготовка учителей и открытие церковноприходских школ. Местные власти понимали всю сложность поставленной задачи. В упоминавшемся выше всеподданнейшем отчете императору Александру IIвеликий князь Михаил Николаевич писал: «Как ни желательно, в интересах православия и русской власти, уменьшать, по возможности, преобладание в горском населении мусульманского элемента, но, с одной стороны, свойственная той же власти веротерпимость, а с другой -опасение неблагоприятных для спокойствия края последствий побуждают ограничиваться в этом отношении одними лишь паллиативными средствами, состоящими в поддержании христианства там, где оно существует, и в противодействию мусульманству в тех случаях, когда оно проявляет стремление к насильственной пропаганде, и притом явно с политическими целями» [47].
Общество пришло на смену Осетинской духовной комиссии, действовавшей в крае еще с середины XVIII в. (комиссия во главе с архимандритом Пахомием была учреждена в 1745 г. в Моздоке). Миссионеры пытались всячески поддерживать в крае тлеющие очаги христианской веры. К. К. Бенкендорф в своих воспоминаниях писал: «Между туземцами Кавказа немало христианских народностей, и мы собственно и начали воевать для святого дела освобождения их от мусульманского ига. На Кавказе христианство весьма древнего происхождения, но сквозь десять веков притеснения и варварства эти бедняги могли сохранить лишь внешнюю сторону - формы, обряды и обычаи, и эта к ним приверженность в несчастье - большая заслуга народа и дает ему ореол славы» [48].
На ослабление христианских начал в среде христианских народов Кавказа указывал и М. Ольшевский: «В Казбеке, Коби и Сионе имеются небольшие красивенькие церкви. Несмотря на это, живущие здесь осетины не могут считаться хорошими христианами. Полагаю, что в этом отношении они далеко опередили своих соплеменников тагаурцев, аллагирцев, куртатинцев и дигорцев. Те обмусульманились, а эти утопают в грубом невежестве, несмотря на то, что принимаются многие меры к утверждению тех и других в догматах христианской религии» [49]. Примерно то же самое отмечал и А. И. Барятинский: «Но под русским владычеством христианство осетин, хевсур, сванетов и абхазцев осталось в таком же положении, как если бы Кавказ не принадлежал христианскому государству» [50]. Барятинский считал долгом верховной власти «немедленно изыскать и указать способы для распространения христианства между кавказскими горцами, особенно в тех местах, где оно существовало прежде и где, к сожалению, единственно по равнодушию правительства к этому делу, явилось отступничество и укрепляется исламизм, вредный для нас и в духовном, и в политическом отношениях» [51]. Он прекрасно осознавал деликатность проблемы, резонно замечая: «Восстановлять христианство там, где оно было, возвращать в лоно церкви отпадших от нее есть дело простое и естественное. Распространение же христианства имеет совсем другой вид, особенно в глазах мусульман» [52]. В начале XIXстолетия на Северном Кавказе наблюдался процесс массовой исламизации, когда целые аулы переходили в мусульманство. Священный синод пытался противодействовать наступлению чуждой православию религии, но безуспешно.
После окончания Кавказской войны миссионерская деятельность была возложена на ОВПР. К 1878 г. на Северном Кавказе действовали 49 церковноприходских школ под эгидой Общества (53). Однако прозелитизм оказался не самой сильной стороной деятельности Общества. Возможно, среди православных миссионеров не хватало по-настоящему харизматичных личностей, способных увлечь своей проповедью недоверчивых жителей кавказских аулов. Во всяком случае, одна из причин неуспеха миссионерской деятельности Общества на Северном Кавказе, несомненно, заключалась в дефиците толковых проповедников.
В годы царствования Александра III работа православных миссионеров на Северном Кавказе все же активизировалась. Местные власти смогли осуществить реорганизацию епархиальной структуры. В 1885 г. громоздкая Кавказская епархия была разделена на Ставропольскую, Сухумскую и Владикавказскую. Во Владикавказе уже действовала епископская кафедра. В ведение Владикавказской епархии перешло около ста церквей на территории Терской области. Несмотря на оживление церковной деятельности, миссионерам ОВПР не удавалось достигнуть ощутимых результатов. Порой они прибегали к откровенно грубым методам. В ноябре 1913 г. на страницы мусульманской прессы (газета «Икбал», издававшаяся в Баку) просочилась история о насильственном крещении 24-х мусульманских абхазских сел Сухумского округа. «Видя, что обманом и уговорами не удается превратить нас в христианство, миссионеры решили воздействовать на нас угрозой, поэтому недавно, собрав нас всех, угрожали следующими словами: "Во что бы то ни стало вы должны быть христианами, в противном случае не будете получать ни одного даже клочка пахотной земли"», - жаловались жители сел [54]. Скандал вокруг попыток насильственного крещения не добавил Обществу сторонников.
На определенном этапе истории Кавказа ислам с его доктриной священной войны оказался более востребованным, нежели другие конфессиональные системы. Однако он так и не смог вытеснить глубоко укоренившуюся в менталитете местных народов языческо-христианскую традицию, явственно проявляющуюся в обрядовой и ритуальной практике не только православных, но и многих мусульман. Специфическая совокупность языческих культов, вкупе с неплохо усвоенными догмами двух мировых религий, составила причудливую смесь, ставшую характерной особенностью религиозного сознания кавказских народов. Его полиморфность в конечном итоге не способствовала ни объединительным процессам, ни усилению тенденций сепаратизма в регионе [55].
Источник: Вопросы истории и культуры народов России. Сборник статей к 80-летию проф. М.Блиева // Институт истории и археологии РСО-А. Владикавказ. [Ответ. ред.Р.С. Бзаров]. –2010. с. 106 – 124.
Примечания
20. См.: Арапов Д. Ю. Императорская Россия и мусульманский мир. М.: Наталис. 2006.
21. Избранные документы Кавказского комитета. Политика России на Северном Кавказе (публикация Н. Ю. Силаева // Сборник Русского исторического общества. № 2 (150). М.: Русская панорама, 2000. С. 209-211.
22. Дякин В. С. Был ли шанс у Столыпина? СПб.: Лисе, 2002. С. 61.
23. Цит. по: Дзагурова Г. Т. Осетины в войнах России. Владикавказ.: Алания, 1995. С. 149.
24. Там же. С. 149-150.
25. Цит. по: Панеш Э. X. Этническая психология и межнациональные отношения. Взаимодействие и особенности эволюции (на примере Западного Кавказа). СПб.: Европейский дом, 1996. С. 258.
26. Кавказская война: истоки и начало... С. 356-359.
27. Долгот Б. К. Первобытная религия чеченцев и ингушей. М.: Наука, 2004. С. 155.
28. Казиев Ш. М., Карпеев И. В. Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIXвеке. М.: Молодая гвардия, 2003. С. 63.
29. Мастюгина Т. М., Перепелкин Л. С. Этнология. Народы России: история и современное положение. М.: ЦИНО, 1997. С. 174.
30. Ислам в Российской империи (законодательные акты, описания, статистика) / Сост. Д. Ю. Арапов. М., 2001. С. 283.
31.Там же. С. 175-182.
32. Ботяков Ю. М. Абреки на Кавказе. Социокультурный аспект явления. СПб.: Петербургское востоковедение, 2004. С. 36.
33. Джанаев А. К. Народы Терека в российской революции 1905-1907 гг. Орджоникидзе: Ир, 1988. С. 16.
34. Подробнее об активизации российского мусульманства в начале столетия см.: Усманова Д. М. Мусульманские представители в российском парламенте. 1906-1916 гг. Казань: Фэн АН РТ, 2005.
35. Ислам в Российской империи... С. 287-288.
36. Цит. по: Арапов Д. Ю. Религиозная обстановка в Терской области в 1909 г. // Кавказский сборник. № 1 (33). М.: Русская панорама, 2004. С. 166.
37. Ислам в Российской империи... С. 256-257.
38. Арапов Д. Ю. Императорская Россия и мусульманский мир. М.: Наталис, 2006. С. 308.
39. Дякин В. С. Был ли шанс у Столыпина? СПб.: Лисе, 2002. С. 85.
40. Ислам в Российской империи... С. 256-257.
41. Арапов Д. Ю. Императорская Россия... С. 454.
42. Подвижники ислама... С. 306.
43. Цит. по: Зорин В. Ю., Аманжолова Д. А., Кулешов С. В. Национальный вопрос в Государственных думах России (опыт законотворчества). М.: Русский мир, 1999. С. 180-181.
44. Ислам в Российской империи... С. 312-313.
45. Каппелер А. Две традиции в отношениях России к мусульманским народам Российской империи // Отечественная история. 2003. № 2. С. 130.
46. Ислам в Российской империи... С. 313.
47. Всеподданнейший отчет... С. 7.
48. Кавказская война: истоки и начало... С. 370.
49. Ольшевский М. Я. Кавказ... С. 279-280.
50. По предположениям наместника Кавказского князя А. И. Барятинского об учреждении Общества восстановления православия на Кавказе // Кавказ и Российская империя: проекты, идеи, иллюзии и реальность. Начало XIX - начало XX вв. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2005. С. 411.
51. Там же. С. 415.
52. Там же. С. 427.
53. Сборник сведений о Терской области. Вып. 1. Владикавказ, 1978. С. 43.
54. Епископ Андрей и доктрина Министерства внутренних дел Российской империи в «мусульманском вопросе» (публикация Е. И. Лариной) // Сборник Русского исторического общества. Россия и мусульманский мир. Т. 7. М.: Русская панорама, 2003. С. 218.
55. Панеш Э. X. Этническая психология и межнациональные отношения. Взаимодействие и особенности эволюции (на примере Западного Кавказа). СПб.: Европейский дом, 1996. С. 141.
ислам Кавказ Россия
