Осетинское посольство 1749 г. и современность
МЕРОПРИЯТИЯ | Руслан БЗАРОВ | 11.07.2011 | 09:15
Интерес к истории российско-осетинских отношений не ослабевает уже много лет. Нет сомнения, заинтересованное обсуждение будет продолжаться: порукой тому политическая актуальность судеб современной Осетии. К тому же на нынешний год приходится памятная дата – 260-летие приема осетинских послов императрицей Елизаветой Петровной. Осетинское посольство отправилось в Петербург в 1749 г. и работало там до 1752 г., обсуждая с правительством России концепцию русско-осетинского союза и будущего присоединения.
События августа 2008 г. лишь обострили внимание к историческим сюжетам. Признание Республики Южная Осетия и установление дипломатических отношений с Российской Федерацией наполняет события XVIII в. особым значением. В свою очередь, исторический шлейф сообщает дополнительную глубину актуальным смыслам современности.
Связи между Аланией и Русью, прерванные после монголо-татарского нашествия, были возобновлены во второй трети XVIII в., когда конфедерация горных аланских обществ установила дипломатические отношения с Российской империей. К этому времени русские успели забыть древнее славянское имя алан – «ясы» и, осваивая Кавказ, заимствовали грузинскую форму названия Алании – «Осети».
Первые значительные публикации источников XVIII в., отложившихся в ходе установления русско-осетинских отношений и присоединения Осетии к России, подготовлены Г. А. Кокиевым, А. М. Бирзе. Наиболее полная публикация документов осуществлена М. М. Блиевым.
Исследование истории Осетинского посольства в Петербурге было открыто статьей Г. А. Кокиева. Фундаментальные труды о политической истории Осетии периода присоединения к России принадлежат М. М. Блиеву.
Горная Алания позднего средневековья, пришедшая на смену разрушенному Аланскому царству, – свободная конфедерация одиннадцати земель-областей с собственным гражданством, представительной демократией и парламентским самоуправлением. Каждое из этих обществ, сохраняя независимость внутренней жизни, объединялось с остальными в сфере военной и внешнеполитической деятельности.
Политическое положение Алании-Осетиив середине XVIII в. определялось объединительным движением горных обществ, противостоящих нарастающей внешней опасности. Резкое обострение хозяйственных и социальных проблем, феодальные междоусобицы и внешнеполитические конфликты настоятельно требовали государственных форм самоорганизации. Только государственная власть была способна преодолеть политическую раздробленность и обеспечить будущее страны. Но в высокогорной зоне Центрального Кавказа отсутствуют хозяйственные ресурсы, необходимые для строительства государственных институтов. В средневековье территория позднейшей Осетии являлась горной окраиной Аланского царства, а основной экономический потенциал Алании, составлявший надежную базу ее государственности, был сосредоточен на плодородной предкавказской равнине.
Ответственность стоявшего перед народом выбора состояла в определении оптимальных направлений хозяйственного, политического и культурного развития, но прежде всего в эффективном разрешении стратегической задачи восстановления государственности. Поиск союзника и партнера совпал с продвижением на Кавказ великой северной империи. В Петербурге быстро поняли, что не удастся обойтись без лояльности небольшого народа, оседлавшего стратегические перевалы, – без военных баз в центре Кавказа, без аланских дорог и серебросвинцовых месторождений.
Выбор России в качестве национального государства произошел на фоне жесткой борьбы за контроль над Центральным Кавказом, в которой участвовали также Иран и Турция (через вассальные грузинские княжества, Крымское ханство и Кабарду).
Союз с Россией, оптимальный с точки зрения внешней безопасности и конфессионального единства, был вместе с тем решением стратегической задачи – он позволил восстановить отлаженную еще в средневековье систему политических и хозяйственных связей, в которой роль равнинной аланской метрополии предстояло сыграть российскому центру, расширявшему господствующие позиции в Предкавказье.
Установление русско-осетинских отношений– заслуга посольства, которое отправилось в Петербург осенью 1749 г. и работало там до начала 1752 г., обсуждая с правительством Российской империи концепцию русско-осетинского союза и условия будущего присоединения.
Итоги русско-осетинских переговоров 1750-1751 гг. заключались в установлении политического союза и тесных дипломатических отношений. Немедленное присоединение территории Осетии к России было невозможно с точки зрения международного права, так как Белградский мирный договор 1739 г. с Турцией ограничивал свободу действий России на Северном Кавказе, устанавливая нейтральность Кабарды, которой отводилась роль «барьера» между Турцией и Россией. Нейтральный статус Кабарды, занимавшей тогда все Центральное Предкавказье и лежавшей между Осетией и Россией, в середине XVIII в. был непреодолимым препятствием для присоединения в международно-правовом смысле, т. е. включения территории Осетии в состав Российской империи.
Таким образом, несмотря на кажущуюся неполноту итога переговоров, ценнейшим результатом деятельности осетинского посольства в Петербурге явилось неполучение от российской стороны ответа о присоединении. Тем самым отказ был исключен, а заведомо положительный ответ отложен до более подходящих внешнеполитических обстоятельств.
Присоединение Осетии к России состоялось в 1774 г., после победоносной войны и заключения Россией нового, Кючук-Кайнарджийского мирного договора с Турцией. Статья 21 этого договора посвящена статусу Кабарды, полномочия в установлении которого Турция передавала Крымскому ханству. Существование Крымского договора, заключенного между Россией и ханством в 1772 г., придавало этой дипломатической формуле значение окончательного признания российского суверенитета над Кабардой. Тем самым было снято единственное препятствие для международно-правового оформления присоединения Осетии к России.
В октябре 1774 г., выполняя специальное поручение правительства, ведавший сношениями с Кавказом астраханский губернатор П. Н. Кречетников пригласил в крепость Моздок представителей Осетии для официального подтверждения их готовности вступить в российское подданство. Документ, легализовавший прежние договоренности о присоединении Осетии к Российской империи, был подписан 27 октября 1774 г. Так достигнутые в середине XVIII в. договоренности получили международно-правовое оформление, и Осетия вошла в состав Российской империи.
Вернемся, однако, к посольству.
Состав и полномочия послов были предметом многократного и тщательного изучения в Петербурге. Международные интриги и закулисная борьба вокруг русско-осетинских переговоров середины XVIII в. заставили российское правительство вести сложную следственную работу, сопровождавшую выработку политических решений. Следственная эпопея, завершившаяся постановлением Сената о ложности всех доносов, породила ценнейшие документы с дополнительными и уточняющими сведениями о составе Осетинского посольства.
Первый сюжет, требующий особой точности, – «проектный» состав Осетинского посольства в пять человек, что соответствовало численной норме сенатского указа. Уменьшение «проектного» числа осетинских представителей до троих реальных послов состоялось летом 1749 г. В донесении, написанном в июне 1749 г., названы имена тех двоих, что отказались ехать: «Из назначенных 5 старшин Дугарской Созорука, Тугаецкой Девлет из уездов ехать с архимандритом Пахомием ко двору Ея Императорскаго Величества намерение свое отменили по угрожением же кабардинцов, которые оным старшинам внушали, если они с архимандритом поедут, то будут задержаны в России в аманатах, а они, кабардинцы, будут им неприятели и разорять станут их домы».
Посольство прибыло в Москву 7 декабря 1749 г. в составе троих старшин:
a) Зураб Егоров сын Азовов, он же и Елиханов.
b) Елисей Лукин сын Хетагов или Эба Генцаулов.
c) Батирмиза Давидов сын Куртаулов, принявший крещение под именем Георгия.
Каждого из трех старшин сопровождал помощник-служитель:
a) Зураба Елиханова сопровождал сын Канамат, в крещении Дмитрий.
b) Помощником Елисея Хетагова назван Василей, именуемый также: Дживий, Жиб, Едживи Абакшилиев, Див Абашеле.
c) Служителем Батырмирзы Куртаулова был Сергей Соломонов сын Алгузов.
Зураб Елиханов был центральной фигурой осетинского политического проекта, связывавшего государственные перспективы страны с установлением русско-осетинских отношений. Зураб происходил из семьи владетелей Зарамагского замка, остатки которого и сегодня высятся на утесе в высокогорном селении Даллаг-Зарамаг. Принадлежность Зураба к фамилии Магкатæ (в русской записи – Магкаевы) была определена Г. А. Кокиевым, а затем проверена и подтверждена М. М. Блиевым на основе сопоставления документов с фольклорным материалом.
Елисей Хетагов происходил из общины Зака, строения его замка сохранились в селении Даллаг-Зака, а фамилия «Генцауров» не потребовала дешифровки – это Хъесатæ (в русской записи – Кесаевы). Г. А. Кокиев сообщает, что предания называют этого посла Эба Кесаевым, а Хетаговых и Кесаевых считают «фамилиями одного рода». «На родине, в селении Зака, – пишет М. М. Блиев, – его знали как Кесаева Эба, сына Кесаева Еса».
Батырмирза Куртаулов дольше других послов хранил тайну своего происхождения. От Батырмирзы, как сообщает документ 1751 г., «получено известие», что живет он «в волосте Хутат, в местечке Чюарыкавы» – то есть в горном селении Дзуарикау Куртатинской гражданской общины. Годом раньше Синод получил известие, что Батырмирза происходит «из деревни Чопонат». Это не что иное, как осетинское Цопанатæ – фамилии, именем которой в Дзуарикау называлась принадлежащая ей часть селения с земельными угодьями. Цопанатæ (в русской записи Цопановы) входили в число самых влиятельных и знатных фамилий Куртатинской общины.
Канамат-Дмитрий, сын Зураба, сопровождал своего отца в качестве служителя. Докладывая об осетинских послах в Синодальной канцелярии 8 декабря 1749 г., на следующий день по прибытии посольства в Москву, архимандрит Пахомий рассказал: «Оной де Зураб сюда приехал с сыном своим родным Канаматом, которой де им, архимандритом, в Осетии крещен в 1746-м году и наречен Дмитрием».
Дживи-Василий был помощником Елисея Хетагова. Под именем «Василей» он включен в «Реестр едущим из Санкт-Питербурга чрез Астрахань в Осетию», который приложен к указу об отправлении Осетинского посольства на родину в 1752 г. Впервые под именеи Жиб он упоминается в феврале 1750 г. В ноябре 1750 г.: «Дживий … из деревни Шпа». В февральском документе 1751 г.: «Едживи Абакшилиев … деревни Шпол». Наконец, в других бумагах 1751 г. он фигурирует как «осетинец же Див Абашеле», «осетатский житель Обашвих». Фамилия, к которой принадлежал этот человек, надежно устанавливается на основе грузинских форм ее написания и точной географической привязки. «Абакшилиев», «Абашеле» и «Обашвих», то есть Абашвили в деревне Шпа – это Абайтæ (в русском написании – Абаевы) из селения Сба, главной резиденции этой знатной фамилии.
Сергей Соломонов сын Алгузов числился помощником Батырмирзы Цопанова. Имеющаяся информация позволяет составить набор признаков родственной группы, из должен происходить Сергей Алгузов. Единственная фамилия, отвечающая всем необходимым признакам, – Томайтæ (Томаевы). Одна из знатнейших фамилий колена Æгъуызатæ, признанная в дворянстве всеми царскими дворами раздробленной Грузии, Томаевы имели три вотчины: две основные – в Руке (верховья Большой Лиахвы) и Кора (Куртатинское ущелье), а также «промежуточную» – в Зака (на полпути между Руком и Кора).
Дугарской Созорука и Тугаецкой Девлет вышли из состава Осетинского посольства, в которое по первоначальному плану должно было войти пять человек. Кого же представляли несостоявшиеся послы? Названия их «уездов» в документе предшествует личным именам совсем не случайно, а в полном соответствии с обсуждавшейся темой представительских полномочий. «Дугарский» и «Тугаецкий» «уезды» – это Дигорское и Тагаурское общества, которые занимали особое место в жизни Осетии XVIII в., отличаясь высоким уровнем социального и хозяйственного развития, жесткой сословной системой и господством замкнутых корпораций наследственной знати.
И дигорцы, и тагаурцы участвовали в формировании посольства, выдвинув в его состав по одному старшине. Предварительно определить их патронимическую (в современном смысле фамильную) принадлежность удается на основе родословных росписей, составленных в середине XIX в. – это Созуруко Абисалов и Долат Кануков.
Принципы формирования Осетинского посольства не могли, естественно, найти прямого отражения в документах. В то же время в Осетии XVIII в. было невозможно получить общественные полномочия вне публичных представительских институтов. Поэтому сам состав формируемого посольства следует считать наиболее объективным выражением формулы, которая легла в основу подготовки представительства, направляемого в Россию. Заданный уровень полномочий («из Осетии», «означенного осетинского народа») и формат приема (не более пяти знатных старшин со служителями) превращают список послов в самый надежный источник реконструкции принципов формирования посольства.
С выходом из первоначального состава посольства тех двоих послов, что происходили из Тагаурского и Дигорского обществ, выезд отложился всего на два месяца. Этого времени было достаточно лишь для местной замены кандидата, выбывшего по субъктивным причинам, или для попытки уговорить тагаурцев и дигорцев изменить решение об отказе. Судя по отсутствию дублеров, состоявшееся решение оказалось, как минимум, корпоративным – на уровне дигорской и тагаурской аристократии. Ясно и то, что двух месяцев никак не могло хватить на новый выбор всего посольства или даже серьезные перемены в его составе. Вспомним, что процесс подготовки занял несколько лет. Никаких признаков изменения «основного состава» нет в документах.
Такая неизменность означает, что реализованный в 1749 г. тройственный формат вполне соответствовал принципам общенародного представительства. Другой важнейший вывод, который следует из неизменности «основного состава» посольства: оно не формировалось на принципах паритетного представительства от осетинских обществ. В подобном случае предложенный Сенатом формат «пяти старшин» был бы вообще неприменим – в него невозможно втиснуть одиннадцать осетинских обществ. Неопровержимым свидетельством того, что речь вообще не шла о выдвижении представителей отдельных обществ, является присутствие в «основном составе» посольства двоих туальцев – Зураба Магкаева и Эба Кесаева. В многочисленных документах, отразивших историю посольства и ход его переговоров с российским правительством, нет и намека на отдельные интересы Туальского (как, впрочем, и какого-то иного) общества или какой-либо группы обществ Осетии. Везде и всегда только «Осетия», «Осетинская земля», «осетинский народ».
Базовое значение тройственного формата посольства подтверждено самим фактом его успешной реализации. Несомненно, и усилия, вложенные в несостоявшуюся поездку «дополнительной пары» послов, имели ясный для современников смысл, увязанный с формулой «основного состава». Какова же была эта формула?
Осетины XVIII в. твердо держались традиционной системы представительства. Документы второй трети XIX в. надежно свидетельствуют, что и по прошествии столетия все происходило по тем же неизменным правилам.
В экстремальных условиях безгосударственного существования, с рубежа XIV-XV вв. до второй половины XVIII в., основой социальной и политической организации горной Алании-Осетии оставалась особая скифо-аланская модель общественного устройства. Ее неотъемлемой чертой была открытая Ж. Дюмезилем концепция идеального индоевропейского общества, организованного в соответствии с тремя социальными функциями. Актуальная идеология общенародного единства строилась на этногоническом предании об общем предке народаи трёх его сыновьях. Три базовых (общенародных) колена возводили свое происхождение к прародителю Ос-Багатару и назывались по именам его сыновей. Потомкам Кусагона традиция отводила роль жрецов и судей, колену Царазона (вариант: Агуза) приписывала особую воинскую доблесть, а наследников Сидамона связывала с производительным трудом и богатством.
Случайно ли послов, представляющих, как постоянно напоминают документы, «Осетию», «Осетинскую землю», «осетинский народ», – трое?
Базовая коленная идентификация послов не составляет труда. Фактический глава посольства Зураб Магкаев-Елиханов принадлежал к одной из знатнейших фамилий древнего колена Цæразонтæ. Магкаевы претендовали на особую знатность и в числе немногих связывали свое происхождение с царским домом средневековой Алании.
Батырмирза Цопанов происходил из высшего сословия Куртатинской гражданской общины, которая возводила свое происхождение к Сидамону, старшему сыну Ос-Багатара, и целиком принадлежала к общенародному колену Сидæмонтæ.
Место Кесаевых в традиционной общественно-политической системе также не вызывает сомнения – они принадлежали к колену Къусæгонтæ.
Словом, трое послов «основного состава» – пример неизменного следования традиции, образец идеального представительства, воспроизводящего архетипическую формулу социальной гармонии, правовой завершенности и политической легитимности в масштабах всей страны.
Более того, абсолютное соответствие традиции находим и в происхождении знатных служителей-помощников – все трое принадлежали к носителям воинской функции в троичной системе. В позднесредневековой Осетии воинскую функцию вариативно представляли два колена – Цæразонтæ, к которым принадлежал Канамат, сын Зураба, иÆгъуызатæ, из которых происходили Дживи Абаев и Сергей Соломонов. На самом делеЦæразонтæ и Æгъуызатæ – две ветви колена потомков средневековой военной аристократии (в том числе и царской династии), как свидетельствует устное осетинское предание и грузинская придворная практика. Имена этих колен, как давно показал В. И. Абаев, происходят от римско-византийской титулатуры и в русском переводе означают «цесаревичи» и «августейшие». При этом выбор рыцарей сопровождения соответствует не только значимости миссии и высоте принимающей стороны. Цæразонтæ представлены преимущественно на севере, где расположен их домен (регион Мизур – Бад – Зарамаг), Æгъуызатæ связаны преимущественно с югом – их изначальная родовая территория расположена в пределах нынешнего Дзауского района Республики Южная Осетия (регион Рук – Сба – Уанел). Словом, и на уровне помощников-служителей была представлена вся Осетия.
Формат традиционной легитимности общеосетинского представительства не был единственным, которому должно было отвечать Осетинское посольство. Его идеолог и фактический глава Зураб Елиханов имел слишком значительный политический опыт (в том числе российский), чтобы не учесть очевидных для середины XVIIIв. обстоятельств.
Установлению русско-осетинских отношений предшествовало изучение Коллегией иностранных дел географического и политического положения Осетии, но российский вывод о независимости небольшой кавказской страны вовсе не отменял северной (малокабардинской), юго-восточной (карталинской) и юго-западной (имеретинской) экспансии. В виртуальном смысле – то есть по маршрутам завоевательных набегов, навязываемому сюзеренитету и данничеству в пограничных обществах, наличию агентуры в остальных землях – Осетия середины XVIII в. делится на три зоны внешнего влияния: со стороны Малой Кабарды, иранской Картли и турецкой Имерети.
Не только южные, но и центральные общества Осетии грузинские вассалы персов и турок «осваивали», раздавая дворянские грамоты, княжеские титулы, почетные пенсии и торговые льготы осетинской знати – впрочем, без особого разбора и без всякой ответственности. Когда в XIX в. гордые обладатели грузинского «дворянства» попытались использовать свои документы, то на поверку оказалось, что это макулатура. Но еще в XVIII в. бедного и наивного горца из благородной фамилии пытались сделать «агентом влияния» за ничтожную ежегодную пенсию и ничего не значащий громкий титул.
То же самое происходило и в противоположном направлении – из Кабарды. Князья северного соседа также представляли себя сюзеренами осетинского дворянства, привязывая его узами аталычества и дарений, покровительствуя бракам осетин с кабардинской элитой. В начале XVIII в. сформировался уже и слой их действительных осетинских вассалов – в большинстве из дигорской (западноосетинской) знати, основавшей равнинные селения в поместьях, полученных от малокабардинских князей.
Стратегический союз с Российской империей становился избавлением и от этой опасности. Не случайно переговоры с российским правительством возглавил человек, досконально знавший грузинскую политическую конъюнктуру, воспитанник и казначей царя Картли. Подобно Зурабу Магкаеву, и другой посол – Елисей Кесаев принадлежал к семье, имевшей коллекцию бумажных грузинских привилегий. Батырмирза Цопанов – третий член осетинского посольства – происходил из северного Куртатинского общества, переживавшего в XVIII в. сложный период тесных связей и жесткого противостояния с Кабардой. Двое послов-отказников – яркое воплощение борьбы, шедшей в Дигорском и Тагаурском обществах, где кабардинцы уже имели вассальные группировки знати.
Проектный состав посольства, включавший представителей двух сильнейших в Осетии аристократических корпораций – тагаурской и дигорской – выглядит сепаратной осетинской попыткой преодоления нейтрального статуса Кабарды, превращенной Белградским договором 1739 г. в барьер между Кавказом и Россией.
Этот формат реального посольства, представляющего три зоны внешнего влияния – со стороны Малой Кабарды, иранской Картли и турецкой Имерети – только подчеркивает ответственность и согласованность политического выбора, сделанного конфедерацией осетинских обществ. Достаточно вспомнить, как в первой половине XIX в., после подчинения Кабарды и присоединения Россией грузинских земель, частями отнятых у Ирана и Турции, Осетия подверглась территориально-административному разделению, при котором ее юго-западные окраины попали в состав Кутаисской губернии, центральные и южные общества вошли в Тифлисскую губернию, а крупнейшее на севере Дигорское общество было объединено с Кабардой в управлении Центра Кавказской Линии.
Нетрудно видеть, что прежнее «наступление» имело внутрироссийское продолжение как с южного, так и с северного фланга. Не только Картли и Имерети, но и Малой Кабарде (традиционно более лояльной к России, нежели Кабарда Большая) в первой половине XIX в. еще доставало влияния на власть и хватало вассальных осетинских связей, чтобы сохранять инерцию прежнего, с приходом России угасающего экспансионизма.
Уступая последней волне экспансии, пришлось делить Туальское общество, его основная часть стала Нарским участком Осетинского округа Тифлисской губернии, а Мамисонское ущелье передали в Кударо-Мамисонский участок Рачинского уезда Кутаисской губернии, еще раз подтвердив: три осетинских посла на переговорах в Петербурге представляли три разные зоны внешнеполитического влияния и давления на Осетию.
Таким образом, политические условия и дипломатические задачи эпохи установления русско-осетинских отношений, диктовавшие необходимость представлять единый народ независимой страны, нашли воплощение не только в деятельности Осетинского посольства. Сам его состав хорошо иллюстрирует твердость выбора, сделанного Осетией не в политической теории – на исторической практике, в эмпирической перспективе выживания.
Аналогия событиям XVIII в. бросается в глаза, если обратиться к революционной эпохе начала XX в., когда, вновь оказавшись в ситуации государственного самоопределения, Осетия повторила свой выбор, сделанный полтора столетия назад. Отличие лишь в том, что сама Осетия к тому времени изменилась, превратившись из конфедерации сословных обществ в буржуазную нацию.
Новый распад империи – теперь уже советской – в конце XX в. вновь воспроизвел тот же выбор, непротиворечиво совмещающий в формуле осетинского политического самоопределения национальный суверенитет и осетино-российский союз. За прошедшее столетие Осетия прошла противоречивый путь национально-государственного строительства, территориально-административного раздела и культурно-языковой денационализации. Но все это, как оказалось, не меняет вневременного «исторического кода», того социально-политического механизма, который, видимо, не зависит от партийных доктрин и персонального волюнтаризма политиков.
Жестокий выбор врагов Осетии и России, таким образом, предопределен вполне объективными обстоятельствами. С этим ничего нельзя поделать. Единственной формой отмены исторических закономерностей является уничтожение общества, жизнь которого они определяют. Есть лишь один способ отменить Южную Осетию – ее уничтожить. И один способ разрушить осетинское единство – истребить осетинский народ. И только один способ прервать русско-осетинский союз – заставить Россию уйти с Кавказа.
Мы не можем позволить себе такой роскоши. Оставшись без Кавказа, Россия неизбежно свернется в доимперский масштаб XVII в. А мир слишком изменился с тех пор и продолжает меняться. Восстановить эту многонациональную державу, эту государственную традицию уже не удастся – будут созданы совсем другие союзы.
История никого не учит насильно. Зато та же история позволяет всем желающим учиться и неизменно приводит к простому выводу: необходимо занять собственную позицию, нужно бороться и отстаивать свои интересы.
Бзаров Руслан Сулейманович, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой российской истории и кавказоведения Северо-Осетинского государственного университета, заместитель директора Института истории и археологии Республики Северная Осетия-Алания
Кавказ Россия Северная Осетия Южная Осетия
