Политика России на Южном Кавказе и вызовы 2011 года
МЕРОПРИЯТИЯ | Александр СКАКОВ | 04.07.2011 | 12:11
Обращаясь к какой-либо проблеме, мы, как правило, стараемся рассматривать её на широком фоне, учитывая максимальное количество потенциально возможных действующих лиц или факторов, влияющих на динамику её развития. Аналогичный подход свойственен и нашему политологическому анализу, привыкшему иметь дело с значительными по размеру регионами – Ближний Восток, Балканы, Кавказ или Южный Кавказ и Северный Кавказ. Такой взгляд, безусловно, имеет свои позитивные стороны, позволяя не замыкаться в узких рамках этноса или республики, тем более, что процессы, идущие в этих крупных регионах, как правило, взаимосвязаны. С другой стороны, в глобализирующемся мире взаимосвязаны, по сути, все значимые процессы, поэтому в любом случае при политологическом анализе необходим учет максимально большего числа внешних факторов. Стремясь рассматривать регион как нечто целостное, обладающее едиными для его элементов особенностями, синхронно изменяющееся путем параллельно идущих процессов, мы впадаем порой в излишние обобщения, упрощающие ситуацию и сводящие её к прямолинейным схемам. На сегодняшний день не только бассейн Черного моря не является единым и целостным регионом, но и с каждым годом все меньше оснований считать таким целостным регионом Кавказ вообще или Южный и Северный Кавказ. Идущие в регионе процессы во многом становятся все более разнонаправленными и, пусть и относительно, независимыми друг от друга.
Ситуация на Южном Кавказе определяется как столкновением и переплетением интересов мировых игроков (США, ЕС, Россия, Турция, в последние годы, все больше, Китай, в ограниченной степени Иран), так и общим усложнением обстановки в регионе, где представлены 6 акторов (Армения, Азербайджан, Грузия, Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах), интересы которых во многом кардинально расходятся. Различны и внутриполитическая ситуация в этих странах, и их внешнеполитические ориентиры, и воздействующие на них факторы. При этом необходимо учитывать, что в географическом и политическом аспектах Абхазия и Южная Осетия относятся к Южному Кавказу, но в социальном и экономическом аспектах их было бы правильнее относить к Северному Кавказу. При этом понятие «Северного Кавказа» также является достаточно условным, об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что северокавказская Республика Адыгея не вошла в состав Северокавказского федерального округа.
На сегодняшний день можно обозначить две узловые проблемы, ставящие под сомнение стабильность в регионе. Первая - это угроза возобновления военных действий в зоне нагорно-карабахского конфликта.
Без сомнения, именно Россия занимает сейчас лидирующую роль в процессе урегулирования нагорно-карабахского конфликта. При этом посредническая миссия России в целом идет в рамках усилий и принципов Минской группы, каких-то признаков наличия у Москвы собственных, своекорыстных, идущих в ущерб другим сторонам процесса целей в настоящее время не прослеживается. Лидирующая роль России в мирном процессе обусловлена рядом факторов – её исторической вовлеченностью в происходящие в регионе события, её позитивными отношениями со сторонами конфликта, её стремлением избежать непредсказуемого развития событий вблизи своих границ. Эти факторы открывают перед Россией очевидные возможности, но её активная роль в процессе урегулирования таит в себе и очевидные угрозы. Так, вовлеченность США в израильско-палестинское урегулирование, активизация действий Вашингтона в этом направлении в период президентства Обамы, пока не принесли ни каких-либо успехов в переговорном процессе, ни очевидных дивидендов США. Скорее, наоборот, провал американских попыток подтолкнуть безнадежно пробуксовывающее ближневосточное урегулирование негативно сказался на реноме США как потенциального медиатора, посредника между конфликтующими сторонами, да и вообще на имидже США как ведущей мировой державы. Не приведет ли к аналогичным последствиям активизация роли России в нагорно-карабахском урегулировании? Пока что Россия в качестве посредника вызывает у сторон конфликта наибольшее доверие. Но сохранится ли это доверие в случае возможного фиаско переговорного процесса? И какая страна или организация в этом случае станет наилучшим посредником для сторон конфликта? Возникает вопрос: есть ли вообще такая страна или организация?
В Астрахани 27 октября 2010 г. состоялась очередная встреча президентов Армении и Азербайджана при участии Президента РФ Д.А. Медведева, на которой было подписано соглашение по ряду гуманитарных вопросов (обмен военнопленными и возвращение тел погибших). Кроме того. стороны подтвердили положения совместной декларации, подписанной в Москве 2 ноября 2008 г. Столь же малорезультативной оказалась встреча трех президентов в Сочи 5 марта 2011 г. В очередной раз стороны обязались «стремиться решать все спорные вопросы мирными средствами». Следующая встреча трех президентов состоялась 24 июня 2011 г. в Казани, и вновь, несмотря на имевшиеся завышенные ожидание и давление международного сообщества, оказалась безрезультатной. К сожалению, испытывать какие-либо дальнейшие надежды или удовлетворение в этой связи было бы затруднительно. Безусловно, сам факт очередной встречи армянского и азербайджанского президентов нельзя было не приветствовать, сторонам конфликта лучше встречаться за столом переговоров, чем игнорировать друг друга. Тем не менее, подписанный 27 октября документ носил абсолютно рабочий характер. Обращал на себя внимание и тот факт, что сразу после астраханской встречи, 7 и 11 ноября, последовали новые воинственные заявления президента Азербайджана. Таким образом, ничего в армяно-азербайджанских отношениях эти встречи не изменили и изменить не могли.
Поэтому вполне предсказуем оказался провал миротворческих усилий саммита ОБСЕ в Астане 1-2 декабря 2010 г. После ряда демаршей, в том числе, со стороны представителей Армении и Азербайджана, была подписана абсолютно лишенная конкретики итоговая декларация, содержащая лишь, уже в который раз, обязательство сторон воздерживаться от угроз или применения силы в любой форме. Ожидания, что стороны конфликта к астанинскому саммиту выработают какое-то подобие «дорожной карты» или хотя бы продемонстрируют серьезные шаги в этом направлении и реальную заинтересованность, не оправдались.
Для выработки чего-либо подобного «дорожной карте» необходимы как минимум два условия. Первое – изменение климата армяно-азербайджанских отношений, отказ от угроз применения силы. Второе – определение взаимоприемлемых принципов урегулирования. Пока что так называемые Пражские и Мадридские принципы Минской группы, по сути, неприемлемы для обеих сторон конфликта, особенно, для армянской стороны. Именно поэтому они успешно торпедируются обеими сторонами. Вряд ли в обозримой перспективе могут быть выработаны новые принципы, которые, на этот раз, удовлетворят всех. Непонятно, на какой основе их вырабатывать, такой взаимоприемлемой основы на сегодняшний день нет. Тогда остается один путь – давление на стороны конфликта, их принуждение к согласию с принципами, одобренными мировым сообществом. Но, пока что, стороны конфликта имеют все возможности для того, чтобы торпедировать эти принципы и саботировать их реализацию, пусть и согласившись с ними на словах. Рычаги давления на стороны конфликта опять же не выработаны. Какими могут быть эти рычаги? Назовем для примера хотя бы один – демилитаризация всего южнокавказского региона и максимальное ограничение поставок вооружения в этот регион. Но добиться создания таких рычагов опять же крайне проблематично.
В рамках астанинского саммита ЕС ещё раз подтвердил актуальность Мадридских принципов мирного урегулирования, но, что показательно, конкретные предложения выдвинул только по скорейшему возобновлению переговоров об урегулировании в Приднестровье. Тем самым в очередной раз было продемонстрировано, что нагорно-карабахский конфликт, в отличие от приднестровского, не относится к приоритетам ЕС. В свою очередь, США на саммите вновь продемонстрировали свой интерес не к нагорно-карабахскому конфликту, а к подержке позиции Грузии в конфликте с Россией вокруг Абхазии и Южной Осетии. С чем же связана такая демонстративная отстраненность Запада от поиска путей решения, казалось бы, наиболее взрывоопасного на сегодняшний день конфликта на постсоветском пространстве?
Казалось бы, ответ очевиден. С одной стороны, администрация Обамы, в условиях продолжающегося экономического кризиса, стремится ограничить вовлеченность США в те мировые политические процессы, которые не затрагивают напрямую интересы Вашингтона. Пока что армяно-азербайджанский конфликт их, очевидно, не затрагивает. С другой стороны, США слишком глубоко втянулись в целый ряд других конфликтов или регионов, не имея возможности ни выйти из них, сохранив свое лицо и обеспечив свои интересы, ни решить их по своему сценарию. Тем более, если такой сценарий по объективным причинам зачастую отсутствует. Имеются в виду, в первую очередь, ближневосточное урегулирование, ситуацию в Ираке и Афганистане, северокорейскую и иранскую ядерные программы. В такой ситуации Вашингтон явно максимально абстрагировался как от нагорно-карабахского конфликта, как и от армяно-турецкого переговорного процесса. Очевидно, тем не менее, что полностью пустить на самотек эти проблемы США, оставаясь ведущей мировой державой, не могут. С Евросоюзом ситуация несколько иная. Безусловно, возможное возобновление военной фазы армяно-азербайджанского конфликта несет в себе крайне серьезные угрозы для ЕС, как политические, так и экономические. В перспективе это чревато потерей ЕС вообще какого-либо влияния на ситуацию как на Южном Кавказе, так и в Центральной Азии. Евросоюзу для активизации в своей роли в армяно-азербайджанском мирном процессе необходимо для начала выработать общую и стратегически выверенную внешнюю политику. Пока такой внешней политики нет, и когда она появится – неизвестно. Все сроки уже вышли, чиновники назначены, аппарат создан – а внешней политики нет. В ситуации сохранения противоречий в интересах ряда ведущих европейских стран надеяться на активизацию ЕС в нагорно-карабахском урегулировании не приходится. Да и очевидно, что более первоочередным для Европы является урегулирование приднестровского конфликта, куда в ближайшее время и будут брошены основные силы и ресурсы.
С другой стороны, после войны 08.08 создается впечатление, что мировые центры силы в какой-то степени утратили интерес к Южному Кавказу в целом. Как выяснилось, война и наличие нерешенных конфликтов не мешают бизнесу, трубопроводы продолжают работать. Даже при нынешнем характере российско-грузинских отношений российский бизнес сохраняет прочные позиции в Грузии. С другой стороны, сложившаяся в последние годы ситуация может быть охарактеризована как своего рода «пауза», которую мировые центры силы взяли перед началом новой «Битвы за Кавказ». Необходимо также учитывать иранский фактор, так как Иран, по ряду причин, в гораздо большей степени интересует основные мировые центры силы (к примеру, США. ЕС, Китай), чем Кавказ. То есть в этом случае Кавказ может рассматриваться как своего рода «ключ к Ирану».
За 2010 г. угроза новой войны в регионе Нагорного Карабаха стала более реальной, чем год или два назад. Угрозы военного решения конфликта участились, выросла снайперская активность на линии соприкосновения, увеличилось количество инцидентов с применением оружия. Упования некоторых представителей армянской стороны на опыт предшествующей войны и на реноме армянской армии вызывают все меньшее доверие за пределами Армении. И, самое главное, уроки той войны все меньше принимаются во внимание в Азербайджане. С другой стороны, военный перевес Азербайджана пока не носит решающего характера, хотя и является существенным.
Для Азербайджана сейчас существует два основных вопроса, препятствующих попытке силового решения конфликта. Во-первых, сможет ли азербайджанская армия за 5-7 дней решить основные военные задачи, то есть обеспечить возвращение под свой контроль узловых для Нагорного Карабаха позиций или объектов. Более длительные боевые действия могут быть допустимы для международного сообщества только в том случае, если силовой потенциал сторон окажется практически равноценным, то есть конфликт не будет иметь абсолютного победителя, а вооруженное противостояние не будет препятствовать в течении длительного времени транспортировке энергоресурсов Каспия. Пока что возможность блицкрига в Баку явно вызывает сомнения, хотя бы потому, что, как отмечалось выше, перевес азербайджанской армии не является решающим.
И второй вопрос – примут ли возможные военные действия характер конфликта между Азербайджаном и Нагорным Карабахом, или же превратятся в армяно-азербайджанскую войну по всему потенциальному фронту. В Баку надеются, что Ереван не вмешается в конфликт на территории собственно Нагорного Карабаха и прилегающих к нему районов. Собственно, на настоящий момент, у Еревана, не признавшего независимость НКР и не намеренного, судя по всему, это делать, нет юридических оснований для такого вмешательства в том случае, если военные действия будут идти на территории, являющейся международно признанной территорией Азербайджана. Но здесь Баку сам загнал себя в ловушку, вычеркнув из списка сторон конфликта сам Нагорный Карабах и сведя мирный процесс вокруг НКР к армяно-азербайджанскому диалогу. Сейчас для Азербайджана, напротив, было бы выгоднее вывести НКР за рамки армяно-азербайджанского диалога. В таком случае решение конфликта стало бы, по сути, внутренним делом Азербайджана. Опять же, если военные действия будут идти только на территории НКР и Азербайджана, у России не будет юридических оснований для решительного вмешательства в конфликт. Другое дело, если в состоянии войны окажется Армения, которую с Россией связывают отношения в рамках ОДКБ. Другими словами, начало войны станет возможным в том случае, если Азербайджан будет уверен, что ни Армения, ни Россия в неё не вмешаются.
Судя по участившимся и неоднократным заявлениям армянской стороны, в том числе, на саммите в Астане, в случае начала воруженного конфликта вокруг Нагорного Карабаха Ереван признает независимость НКР и вмешается в военные действия на стороне Степанакерта. На конференции «Организация Договора о коллективной безопасности и Южный Кавказ: перспективы мира и безопасности в регионе» 19 мая 2011 г. министр обороны Армении С. Оганян заявил, что Ереван в случае возобновления Азербайджаном военных действий против Нагорного Карабаха будет вынужден «вовлечься в процесс военного принуждения агрессора к отказу от своих намерений». Важно, что в этом случае, как отметил министр, Армения рассчитывает на поддержку союзников по ОДКБ. По сути, это означает, что в Ереване надеются на прямое втягивание России в конфликт между Арменией и Азербайджаном. Очевидно, что невмешательство России в такой конфликт, как и отсутствие у неё четкой и однозначной позиции, неизбежно приведет к окончательной переориентации Армении на другие центры силы, к полной утрате Москвой каких-либо рычагов воздействия на Ереван. С другой стороны, Москва, разумеется, не может позволить себе пойти на кардинальное ухудшение отношений с Азербайджаном. Вероятно, лучшим вариантом для российских интересов было бы сохранение статус-кво в вопросе нагорно-карабахского и армяно-азербайджанского конфликта. К сожалению, длительное сохранение такого положения статус-кво представляется все менее и менее вероятным.
Постановка в парламенте Армении вопроса о возможном признании НКР со стороны Еревана именно в 2010 г. кажется неслучайной. Это связано с общим обострением ситуации вокруг армяно-азербайджанского конфликта и с возрастанием угрозы перехода конфликта в военную фазу. Как уже отмечалось, Армения, не признавая независимости НКР, не имеет никаких правовых оснований для вмешательства в потенциально возможный военный конфликт в том случае, если он будет идти только на территории НКР и окружающих её азербайджанских районов. В этом плане признание Ереваном независимости НКР имело бы сдерживающий характер, гарантируя, по крайней мере, на какое-то время, невозобновление военных действий. С другой стороны, очевидно, что такое признание нанесет серьезнейший удар по мирному процессу. Тут надо задаться вопросом – а существует ли на самом деле этот мирный процесс, или есть только его видимость? Является ли он продуктивным, способен ли он привести в взаимоприемлемому решению конфликта. К сожалению, ответ будет отрицательным. В этом случае можно сделать вывод: признание Арменией независимости НКР не нанесет ущерб тому, чего на самом деле нет, а для НКР и Армении такое признание создаст определенную систему гарантий. Но, безусловно, такое признание создало бы Армении множество проблем на международной арене и достаточно дорого бы ей стоило. Поэтому, очевидно, такое признание сейчас не состоится. Хотя на сегодняшний день Армения, не признавая независимость НКР, не может в настоящее время ждать от своих союзников никаких шагов ни по какой-либо поддержке Нагорного Карабаха, ни по поддержке своей позиции в армяно-азербайджанском переговорном процессе. По сути, получается, что Армения, в настоящее время, не признавая независимость НКР, признает Нагорный Карабах частью Азербайджана.
В то же время, в Азербайджане, возможно, есть иллюзия того, что и Россия в любом случае не вмешается в конфликт, так как её уравновешивает турецкий фактор. Якобы, в случае вмешательства России, в конфликт могла бы ввязаться Турция. Это иллюзия, у Турции ещё меньше, чем у России, юридических оснований для вмешательства в потенциально возможный армяно-азербайджанский военный конфликт. Тем более, что Турция не будет ради Азербайджана ставить под угрозу свои взаимовыгодные отношения с Россией и свой международный имидж. А в азербайджано-турецких отношениях, как известно, в последние годы отнюдь не все так безоблачно.
Армяно-турецкий переговорный процесс в настоящее время приторможен, что связано как с экономическими (зависимость Анкары от азербайджанских энергоносителей), так и с внутриполитическими (наступление в Турции выборного сезона, продлящегося минимум два года) фактора. Тем не менее, очевидно, со временем этот процесс будет снова запущен. В этом заинтересованы и США, и Россия. Растет понимание того, что непродуктивно сваливать все проблемы в одну корзину, нагорно-карабахский вопрос увязывать с армяно-турецкими отношениями или, к примеру, с признанием геноцида армян в Османской империи. Вопросы надо разделить и решать один за другим. Такое разделение соответствует интересам России, Турции, Армении, ЕС и США, но, очевидно, не соответствует интересам непризнанной НКР и Азербайджана. Разделение вопросов, то есть снятие с повестки дня вопросов о блокаде Армении со стороны Турции и о признании геноцида армян подтолкнет стороны конфликта к компромиссам. С одной стороны, поддержка позиции Баку со стороны Анкары станет более сдержанной, а количество рычагов влияния на ситуацию у Азербайджана уменьшится. С другой стороны, Анкара сможет воздействовать на Ереван за столом переговоров, добиваясь размена при решении каких-то вопросов. Конечно, при этом не стоит надеяться, что Армения пойдет на сдачу НКР, но Ереван сочтет целесообразным вести более гибкую политику, идти на уступки, компромиссы, получая что-то взамен. Кроме того, с неизбежностью произойдет дерадикализация армянского общества, у которого исчезнет (со временем, конечно, но довольно быстро) образ врага в лице Турции. Как ни странно, в случае урегулирования армяно-турецких отношений больше всего проиграет Грузия. Она встанет перед перспективой потери своей главной функции – функции страны-транзитера. Российский транзит в Армению будет идти не через Верхний Ларс, который станет просто не нужен, а через Трабзон. И не надо забывать, что основные транспортные коммуникации, идущие через Грузию, сейчас находятся в шаговой доступности от российской военной базы в Южной Осетии и южно-осетинских вооруженных сил.
Стороны нагорно-карабахского конфликта в последние годы однозначно отказались от поиска компромиссов и, соответственно, сделали ставку на силовое решение конфликта. Международные посредники, по крайне мере, кроме России, как мы видели, заняли пассивную позицию, что может быть связано, в том числе, с тем, что все в той или иной степени заинтересованы в начале войны, считая, что в этом случае они смогут решить свои проблемы. Несмотря на нарастающую угрозу военного столкновения между Арменией и Азербайджаном в Нагорном Карабахе НАТО и Евросоюз не делают абсолютно ничего для предотвращения этого сценария. Не потому ли, что начало такой «маленькой войны» в регионе там считают выгодным для себя? Возникает впечатление, что США и ЕС намерены, используя возможный военный конфликт, потеснить Россию, оттеснив её от нагорно-карабахского урегулирования, выведя из орбиты её влияния Армению, ослабив её взаимодействие с Азербайджаном, продиктовав сторонам конфликта свои условия в виде ультиматума и, что крайне важно, получив плацдарм против Ирана. Россия, в свою очередь, была бы не против получить лидирующие позиции в неизбежной миротворческой операции. Но ситуация может начать развиваться и по иному сценарию, упомянем хотя бы фактор Ирана, который вряд ли будет спокойно смотреть на такое развитие событий. Это очень опасная игра и ее последствия могуть быть непредсказуемыми.
Что же касается плана урегулирования нагорно-карабахского конфликта – вероятно, он в любом случае будет опираться на уже существующий план Минской группы. Есть несколько вопросов, остающихся пока неясными и мешающих реализации этого плана. Во-первых, в случае ввода в регион миротворцев (формат миротворческой операции – это отдельный вопрос, но вполне решаемый), они займут только позиции, занимаемые сейчас вооруженными силами НКР? Не создаст ли это опасную ситуацию и не вызовет ли соблазна прибегнуть к провокациям против миротворцев (такие провокации могут иметь место с любой стороны) или, что имело бы непредсказуемые последствия, не возникнет ли у азербайджанских военных план перехода в наступление на позиции миротворцев? Все это было бы чревато слишком опасными авантюрами и поставило бы миротворцев перед смертельной угрозой. Думается, что миротворцы должны быть введены на позиции не только вооруженных сил НКР, но и на позиции, занимаемые армией Азербайджана на линии соприкосновения. Второй вопрос - после ввода миротворцев последует возвращение беженцев во все районы вокруг бывшей НКАО кроме Лачинского и Кельбаджарского? А какова предполагается дальнейшая судьба этих районов, учитывая их стратегическое положение? В-третьих, что последует за референдумом или плебисцитом, проведение которого предполагается в будущем на территории бывшей НКАО и исход которого, очевидно, предопределен? Есть ли понимание в руководстве и обществе Азербайджана, что в этом случае необходимо будет согласиться с его результатами и допустить возможность независимости Нагорного Карабаха? И, наконец, есть ли понимание того, что согласие на такую независимость можно будет обставить целым рядом условий (конечно, только тех, которые в принципе могут быть реализуемыми) и идет ли выработка этих условий? Кроме того, продолжает сохраняться ощущение, что обе основные стороны конфликта, Баку и Степанакерт, ещё не до конца осознали, что конфликт не имеет больше военного решения.
Конфликты вокруг Абхазии и Южной Осетии, хотя и не могут, из-за, в первую очередь, позиции Грузии, считаться в полной мере решенными, в настоящее время не являются взрывоопасными и не угрожают стабильности в регионе. При этом очевидно, что основными акторами здесь являются не только эти две «частично признанные» республики, но и располагающие значительно большими возможностями Россия и Грузия. В какой степени эти четыре актора могут являться источниками вызовов безопасности?
Абхазия и Южная Осетия, безусловно, находятся в различном положении. Если Абхазия, чтобы не заявлялось с высоких трибун в различных странах и организациях, близка к признанию де-юре со стороны международного сообщества и практически полностью признана де-факто, а степень уязвимости Южной Осетии как независимого образования гораздо выше, в том числе, благодаря конфигурации внешних границ. Граница между Абхазией и Грузией на значительном протяжении проходит вдоль реки Ингури, установление над ней действенного контроля вполне возможно. Гораздо более важными проблемами, стоящими перед республикой, являются интеграция населения Гальского района и освоение Кодорского ущелья, где предполагается в скором времени проложить шоссейную магистраль Черкесск – Сухум (бывшая Военно-Сухумская дорога), что, очевидно, кардинально изменит геополитическую ситуацию в регионе. Реальное перекрытие грузино-абхазской границы российскими пограничниками создаст новую ситуацию, при которой, с одной стороны, будет облегчена интеграция населения Гальского района в Абхазию, с другой – негативные социальные аспекты ужесточения пограничного режима ухудшат отношение местного населения к российскому фактору.
Грузия в настоящий момент не может считаться серьезным угрожающим или дестабилизирующим фактором, так как не имеет, с одной стороны, необходимого военного потенциала, а с другой, что важнее, фатально не уверена в собственных силах. В Тбилиси есть реалистичное понимание того, что пока в Южной Осетии и Абхазии стоят российские войска – военный путь решения этих проблем исключен, а другого пути для реинтеграции Грузии просто нет. Поэтому Грузии нет смысла идти на какие-либо серьезные силовые провокации, они ничего ей не дадут. И в самом деле, в последние годы отмечено минимальное количество таких провокаций или «партизанских» акций. Исходя из реалистичного понимания сложившейся ситуации, руководство Грузии может смело заявлять о готовности «отказаться от применения силы». Впрочем, поддержание в регионе некоторого градуса нестабильности, когда незначительные инциденты все же время от времени имеют место, на руку как руководству Грузии, так и его покровителям. Такие инциденты дают основание говорить о неспособности России как страны-гаранта обеспечить стабильность в регионе и о необходимости ввести в конфликтные зоны международные полицейские силы или хотя бы военных наблюдателей.
Вполне очевидно, что России абсолютно не нужно какое-либо военное обострение в регионе. Безусловно, России нужна здесь и политическая и социально-экономическая стабильность, хотя бы для поддержания собственного имиджа как страны-гаранта. Поэтому Россия обречена пытаться позитивно влиять на ситуацию и в Южной Осетии и в Абхазии. Но у России нет почвы для разговора с Грузией, хотя нет и ресурса для смены власти в Тбилиси. Россия, Абхазия и Южная Осетия могли бы пойти на уступки Грузии, в частности, в вопросе о возвращении беженцев, но ради чего, зачем, что они получат взамен? Тбилиси не может ничего предложить ни России, ни Абхазии или Южной Осетии.
К сожалению, на Западе, как и в Грузии, ещё существует иллюзия того, что Россия может отказаться от признания Южной Осетии и Абхазии. Пока Запад продолжает, используя различные механизмы воздействия, рекомендовать России пойти на это, такая позиция ощутимо облегчает задачу Москве. Все получаемые Москвой сигналы свидетельствуют не только о том, что НАТО и ЕС продолжают поддерживать режим Саакашвили, но и об инерционности Запада и неготовности его к компромиссам. Судя по всему, такая ситуация сохранится на длительную перспективу. Таким образом, если Запад не готов учитывать озабоченности России, Москва лишена необходимости идти на уступки и компромиссы, к примеру, в вопросе о работе миссии ОБСЕ на территории Южной Осетии. Очевидно, уступки должны быть двусторонними, а этого не происходит. То есть любое сотрудничество с ОБСЕ и ЕС (да и с другими организациями) в вопросах, связанных с Южной Осетией, для Москвы и Цхинвала не является самоцелью и может быть обусловлено лишь серьезными шагами навстречу им со стороны этих организаций.
Абсолютно очевидно, что работе на территории Абхазии и Южной Осетии каких либо миссий ОБСЕ, ООН и ЕС препятствует только одно – стремление функционеров этих организаций именовать новые республики территорией Грузии. Представляется, что если бы у европейских организаций действительно было бы желание работать на благо мира и человечества на территории этих республик, они нашли бы нейтральную формулировку, не означающую признания независимости, но позволяющую всем сохранить лицо и открывающую перед ними возможность на месте отслеживать ситуацию в Абхазии и Южной Осетии. Пока что, очевидно, желания делать что-либо реальное ради мира в Закавказье у этих организаций нет.
На Западе растет понимание того, что историю нельзя переписать с чистого листа и вернуть Южную Осетию и Абхазию в состав Грузии уже не удастся никогда. Ситуация напоминает начало 1920-х годов и процесс признания Советской России на Западе. Конечно, сложно сравнивать вес Советской России 1920 г. и Южной Осетии 2011 г., но параллели провести можно. События будут на данном этапе развиваться по сценарию "вовлечение без признания", что обусловлено, кроме всего прочего, желанием не допустить "излишне" однозначного вовлечения Абхазии и Южной Осетии в орбиту российского влияния. Подобные надежды имеют под собой некоторые основания, в первую очередь это касается Абхазии, элита которой все более тяготится своей зависимостью от Москвы. Таким образом, и на этом поле Запад может потеснить Россию, нивелировав последствия её победы в войне 2008 г.
Самостоятельным фактором для кавказского региона стала предстоящая в 2014 г. Олимпиада в Сочи. При этом данный фактор носит преимущественно не внутрироссийский характер, будучи тесно связан с интересами как некоторых стран региона (Грузия, Абхазия), так и ряда внешних игроков, в том числе, заинтересованных в срыве Олимпиады.
В последнее время в связи с предстоящей Олимпиадой наметились некоторые проблемы в абхазо-адыгских отношениях, в том числе, во взаимоотношениях между абхазской и адыгской диаспорами в Турции и в других странах дальнего зарубежья. Узловым вопросом становится проблема изначальной (до конца XIX века) принадлежности территории Красной Поляны. Кроме того, адыгские общественные деятели настаивают на принадлежности Абхазии и абхазов к адыгскому этническому миру, что вызывает, нередко, непонимание и неприятие в Абхазии. Считать абхазов и адыгов единым народом большая часть абхазской элиты не готова.
Начавшееся размежевание между черкесскими и абхазскими диаспоральными организациями происходит на фоне попыток этнической консолидации адыгоязычных этносов или субэтносов. Поводом для этих попыток стала недавняя перепись населения РФ. Со стороны национально ориентированной части элиты адыгоязычных народов ставился вопрос о необходимости отказаться от обозначений «адыг», «шапсуг», «кабардинец» и т.д., введя общий этноним «черкес». Не исключено, что инициаторы этих попыток добились обратного результата, неприкрытое давление может вызвать консолидацию в рамках адыгоязычных субэтносов или этносов.
Очевидно, дискуссия об изначальной принадлежности Красной Поляны и района Сочи, а также размежевание адыгских и абхазских общественных организаций в России, Турции и других странах углубятся и актуализируются с приближением Сочинской Олимпиады. Эти дискуссии и противоречия с большой долей вероятности будут использованы (и уже используются) как внешними силами (к примеру, руководством Грузии), так и некоторыми бизнес-группами, заинтересованными в переделе финансовых потоков. В частности, на протяжении последнего года имели место неоднократные встречи ряда грузинских политиков с лидерами адыгских диаспор дальнего зарубежья. 19-21 марта 2010 г. в Тбилиси прошла организованная Фондом Джеймстауна конференция «Сокрытые нации, длящиеся преступления: черкесы и народы Северного Кавказа между прошлым и будущим». В резолюции участников форума грузинскому парламенту предлагалось рассмотреть вопрос о признании геноцида черкесского народа, совершенного Российской империей в XIX столетии. Очередная конференция по «черкесскому» вопросу прошла в Грузии 19-21 ноября 2010 г. Здесь очевидно просматривалась попытка ещё глубже расколоть абхазо-адыгский этнический мир, противопоставив лояльных России абхазов и «обиженных» Россией черкесов. Наконец, 20 мая 2011 г. парламент Грузии принял резолюцию о признании «геноцида черкесов», что стало логическим продолжением развернутой широкомасштабной кампании.
Здесь прослеживается также стремление официального Тбилиси если не сорвать, то максимально затруднить проведение Олимпиады 2014 г. в Сочи, который подается мировому общественному мнению как «земля геноцида» под лозунгом «Нет Олимпиаде на костях». Очевидно, что подготовка и проведение Олимпиады позитивно скажется как на экономике близлежащей Абхазии, так и на её внешнеполитическом положении, продемонстрировав его стабильность. Не допущение этого соответствует интересам режима Саакашвили и, вероятно, ряда других сил, находящихся за пределами территории Грузии. Настойчиво и на разных уровнях делается акцент на нестабильности обстановки на Северном Кавказе, которая, якобы, может негативно сказаться на безопасности проведения соревнований.
Такие действия Тбилиси вполне укладываются в прослеживаемую в течении последних лет тенденцию, связанную со стремлением грузинского руководства все активнее влиять на ситуацию как в целом на Кавказе, так и в регионе Северного Кавказа. Изменившаяся в последнее время, и явно в худшую сторону для Тбилиси, геополитическая ситуация вынуждает режим Саакашвили максимально выжать для себя пользу из тех ограниченных внешнеполитических возможностей, которые, по мнению грузинского руководства, все еще остаются у него на Северном и Южном Кавказе. Все соответствующие инициативы тбилисского руководства, при всей своей внешней благопристойности, преследуют очевидную цель – создание нестабильности на Кавказе.
Что же удастся осуществить инициаторам этой кампании? Вероятно, раскол между «черкесскими» и абхазскими национальными движениями будет углубляться и в дальнейшем. Безусловно, такой раскол на руку грузинским правящим кругам, не забывшим, как в войне 1992-1993 гг. адыгский мир пришел на помощь Абхазии. Это объективный процесс, связанный с обретением относительно немногочисленными абхазами реальной независимости и ростом национального самосознания. В то же время, объединение расколотого «черкесского» национального движения и формирование новой общности в лице единого «черкесского» народа вряд ли осуществимо. В течении XX века на Северном Кавказе наблюдался устойчивый и непрекращающийся процесс формирования новых этнических общностей (последний пример – выделение дигорцев из осетин), а не объединения этносов и субэтносов. Абсолютно неосуществимо и создание единого черкесского государственного образования (в статусе субъекта РФ или независимого), учитывая пестрый национальный состав соответствующих регионов. Также вряд ли реалистично рассчитывать на срыв Сочинской Олимпиады путем создания неких идеологических фантомов и мифов. Единственное, что могут добиться режиссеры этого процесса – это ещё большего ухудшения отношений между Москвой и Тбилиси, что уже само по себе опасно для стабильности в очень обширном регионе.
Другой узловой проблемой для региона является вопрос легитимности власти. Именно проблемы с легитимностью власти негативно сказываются на стабильности в регионе, делая его более управляемым для внешних сил, имеющих разнонаправленные интересы. На сегодняшний день этот вопрос наиболее остро стоит перед Арменией, где в кругах достаточно сильной оппозиции существует уверенность в не легитимности действующей власти. Удержится ли руководство этой страны у власти в случае развития событий вокруг Карабаха по катастрофическому сценарию? Таким образом, переплетение двух проблем, стоящих перед регионом, а именно, проблемы урегулирования нагорно-карабахского конфликта и проблемы легитимности власти, вкупе с недальновидной позицией мировых игроков, может взорвать ситуацию на Южном Кавказе.
Более стабильная внутриполитическая ситуация наблюдается в Грузии. Оппозиция в этой стране раздроблена, правящий режим чувствует себя достаточно уверенно, опираясь, в том числе, на лояльные силовые структуры. При этом главным сдерживающим фактором для каких-либо революционных потрясений в Грузии является внешнее воздействие, а именно, сохраняющаяся ставка Вашингтона на режим Саакашвили. Пока в США не будет принято решение о замене режима в Грузии, этому режиму ничего не угрожает. Показательно нежелание М. Саакашвили прямо отвечать на вопрос о своих планах после 2013 года. Конечно, и именно для этого менялась конституция страны, Саакашвили очень хочется стать премьер-министром Грузии с расширенными полномочиями при достаточно декоративном президенте. Но вся проблема в том, что Вашингтон, очевидно, не дает Саакашвили санкции на пожизненное руководство страной. Там по-прежнему хотят видеть в Грузии государство, уверенно идущее в сторону демократии, а с таким образом страны плохо сочетается пожизненный принципат. Тем не менее, видимо, Саакашвили ещё не потерял надежды добиться от своих заокеанских покровителей положительного решения. Перспектива распрощаться с властью его, видимо, не прельщает. Вероятно, в ближайшее время в Вашингтоне активизируют свои усилия в вопросе поиска потенциального преемника Саакашвили, который будет призван продолжить, пусть и с небольшими коррективами, его курс.
Наиболее стабильным и легитимным выглядит правящий режим в Азербайджане. Раздробленная и маргинализированная оппозиция не в состоянии предложить какую-либо внятную альтернативу курсу Гейдара – Ильхама Алиевых, подкрепляемому доходами от экспорта знергоресурсов. Угрозы для стабильности в стране могут возникнуть исключительно в случае неудачи в новой войне за Нагорный Карабах или же в случае резкого обострения ситуации в Иране, когда Азербайджан неизбежно захлестнет волна беженцев из Северного Ирана (Южного Азербайджана). Столь же стабильным представляется и правящий режим в Нагорном Карабахе, использующий фактор внешней угрозы для консолидации общества Арцаха.
Наконец, для России крайне важна стабильность и легимность правящих режимов в новых признанных государствах Южного Кавказа – Абхазии и Южной Осетии. Внутриполитическая ситуация в Южной Осетии перед предстоящими в ноябре 2011 г. президентскими выборами имеет явную тенденцию к усложнению, связанную с отсутствием общепризнанного фаворита грядущей кампании и наличием большого числа влиятельных игроков. При этом угроза нарастания внутриполитической нестабильности в ходе предвыборной кампании накладывается на отсутствие у власти (как у президента, так и у правительства Южной Осетии) какого-либо сценария развития республики. Внутриполитическое обострение возможно и в Абхазии, где после смерти С. Багапш, легитимность избрания которого не вызывала сомнений, предстоят новые президентские выборы. Их исход практически предопределен, победителем окажется нынешний и.о. президента, вице-президент А. Анкваб, но количество недовольных таким поворотом событий и в республике и за ее пределами будет крайне велико.
Россия заинтересована в сохранении статус-кво, но свойственная политике Москвы некоторая инерционность мышления, безынициативность и отсутствие привлекательных предложений для региональных акторов делают позицию Кремля уязвимой. Существует ряд обозначенных выше угроз, которые (в том числе и наловившись друг на друга) могут разрушить существующий статус-кво и взорвать ситуацию в регионе. Россия, одержавшая значимую геополитическую победу в 2008 г. и укрепив свое влияние не только в Кавказском регионе, может оказаться в той ситуации, в которую она попала после «марша на Приштину» 11 июня 1999 г., когда достигнутый успех не был использован, а полученные в результате рискованной игры возможности оказались бездарно упущены. В случае продолжения существующей сейчас инерционной политики велик риск того, что в новой шахматной партии на доске Большого Кавказа Москва потерпит очень болезненное поражение.
Абхазия Азербайджан Армения Грузия Нагорный Карабах Россия США Турция Южная Осетия
